Лиз Мэй Лорэн «Узоры грёз»./ Часть 3. Путешествие к горе Кайлаш.
.Тяжёлая ситуация беженцев.
Чуть позже, жарким ярким полуднем, мы отправились по тропинке, ведущей через город, к источнику, чтобы наконец-то помыться - чего мы так ждали и в чём так нуждались. В то время, когда мы предавались этому удовольствию и стояли в мыле под шумными струями воды вместе с местными ребятишками, на тропе появился тибетец Таши, упавший накануне ночью на подходе к Симикоту. Он ехал верхом на муле. Мы замерли, наши сердца бешено колотились от этого неожиданного душераздирающего зрелища. Лицо Таши было океаном боли. Его сломанная нога беспомощно свисала, перелом был открытым и страшным. Это было за пределами всего, что я могла себе представить. Нам не сказали, насколько серьёзные повреждения были у Таши. Поскольку тот участок пути был достаточно лёгким по сравнению с предыдущими днями, мы не могли понять, каким образом он так сильно поранился. Это была чудовищная случайность.
Очевидно, что их подобрали непальские военные. Церингу удалось незаметно испариться. Мы смотрели на него полные сострадания. Джи и я быстро закончили с водными процедурами и помчались в палатку за морфием и ещё чем-нибудь, что могло пригодиться Таши. Все наши мысли были о том, где найти доктора, чтобы оказать необходимую помощь. Ох, если бы задержалась группа докторов из Катманду! Мы подвергали себя риску, но в данный момент это не имело значения. В этой ситуации, когда наши помощники спокойно вернулись в деревню, а у тибетских ребят возникли серьёзные проблемы, мы старались хотя бы обеспечить Таши медицинскую помощь.
Джи отыскала запасы морфия, шприц и перевязочный материал, но та открытая рана, которая была у Таши, требовала незамедлительного и квалифицированного вмешательства. А у нас были весьма общие представления об этом. Мы отправились в комнату для медперсонала, но не смогли никого найти поблизости. Поэтому мы аккуратно заглянули в открытое окно. Тибетцы были внутри комнаты, Таши выглядел ужасно. Мы были реально в шоке: Таши лежал на грязном бетонном полу, поскольку в комнате не было ни единого предмета мебели. Они были заперты снаружи, и, похоже, находились под «домашним арестом». Так как мы пришли с обратной стороны здания, мы не заметили, что дверь закрыта снаружи. Было очевидно, что ребята не в состоянии куда-либо идти, и совершенно излишне было запирать их внутри этой угрюмой холодной комнаты. Мы передали через окно медикаменты, воду и немного денег, которые нам удалось наскрести. Таши смог проглотить обезболивающее, но его самочувствие оставляло желать лучшего.
Мы заметили, что доктор и его брат двигаются по тропе в нашу сторону. Их приветствие во всей этой ситуации было весьма подавленным и не особо дружеским. К тому времени Джи и я были просто в бешенстве от его безразличия и с трудом могли поверить, что подобный человек может называться «Доктором». Он даже не оказал первой медицинской помощи своему пациенту, а оставил бедного парня с открытой необработанной раной и ужасной болью лежать на грязном бетонном полу! Мы понимали, что доктор оказался в несколько затруднительном положении, но если мы полагали, что человеческие страдания, которые он видел перед своими глазами, смягчили его сердце, мы ошибались.
Невозможно было даже представить, какую боль испытывал Таши. Наши сердца сжимались от сострадания. Мы сделали то немногое, что смогли, и затем побыстрее убрались оттуда, так как было очевидно, что нашему присутствию отнюдь не рады. Таши и Нима не говорили ни слова по-непальски и совершенно явно были беженцами из Тибета. Их перспективы выглядели весьма печально. Мы не сомневались, что непальская сторона намеревается отправить их обратно в Тибет.
До возникновения всей этой ситуации ни Джи ни я не задумывались о том, насколько сурово обходится непальское правительство с этими несчастными людьми. Вскоре до ушей властей дойдёт информация о нашем непрошеном визите к «тюремщикам», и им придётся добавить к тем двоим ещё и нас. Тем не менее, в тот вечер нас оставили в покое. Мы хорошо осознавали шаткость собственного положения и быстро сожгли все карты, чтобы избавиться от любых доказательств нашего паломничества к Священной Горе.
Когда полностью стемнело, показался Ринчен. Его хвост был явно поджат, и он осмелился лишь на виноватую улыбку у входа в нашу палатку. Никакого блеска в глазах не было.
Джи была уверена, что он сдал нас полиции в Дарчене, и сердито уставилась на него. Ринчен стыдливо задрожал под прожекторами её ярких голубых глаз, пробурчал извинения и снова быстро исчез.
Чуть позже, жарким ярким полуднем, мы отправились по тропинке, ведущей через город, к источнику, чтобы наконец-то помыться - чего мы так ждали и в чём так нуждались. В то время, когда мы предавались этому удовольствию и стояли в мыле под шумными струями воды вместе с местными ребятишками, на тропе появился тибетец Таши, упавший накануне ночью на подходе к Симикоту. Он ехал верхом на муле. Мы замерли, наши сердца бешено колотились от этого неожиданного душераздирающего зрелища. Лицо Таши было океаном боли. Его сломанная нога беспомощно свисала, перелом был открытым и страшным. Это было за пределами всего, что я могла себе представить. Нам не сказали, насколько серьёзные повреждения были у Таши. Поскольку тот участок пути был достаточно лёгким по сравнению с предыдущими днями, мы не могли понять, каким образом он так сильно поранился. Это была чудовищная случайность.
Очевидно, что их подобрали непальские военные. Церингу удалось незаметно испариться. Мы смотрели на него полные сострадания. Джи и я быстро закончили с водными процедурами и помчались в палатку за морфием и ещё чем-нибудь, что могло пригодиться Таши. Все наши мысли были о том, где найти доктора, чтобы оказать необходимую помощь. Ох, если бы задержалась группа докторов из Катманду! Мы подвергали себя риску, но в данный момент это не имело значения. В этой ситуации, когда наши помощники спокойно вернулись в деревню, а у тибетских ребят возникли серьёзные проблемы, мы старались хотя бы обеспечить Таши медицинскую помощь.
Джи отыскала запасы морфия, шприц и перевязочный материал, но та открытая рана, которая была у Таши, требовала незамедлительного и квалифицированного вмешательства. А у нас были весьма общие представления об этом. Мы отправились в комнату для медперсонала, но не смогли никого найти поблизости. Поэтому мы аккуратно заглянули в открытое окно. Тибетцы были внутри комнаты, Таши выглядел ужасно. Мы были реально в шоке: Таши лежал на грязном бетонном полу, поскольку в комнате не было ни единого предмета мебели. Они были заперты снаружи, и, похоже, находились под «домашним арестом». Так как мы пришли с обратной стороны здания, мы не заметили, что дверь закрыта снаружи. Было очевидно, что ребята не в состоянии куда-либо идти, и совершенно излишне было запирать их внутри этой угрюмой холодной комнаты. Мы передали через окно медикаменты, воду и немного денег, которые нам удалось наскрести. Таши смог проглотить обезболивающее, но его самочувствие оставляло желать лучшего.
Мы заметили, что доктор и его брат двигаются по тропе в нашу сторону. Их приветствие во всей этой ситуации было весьма подавленным и не особо дружеским. К тому времени Джи и я были просто в бешенстве от его безразличия и с трудом могли поверить, что подобный человек может называться «Доктором». Он даже не оказал первой медицинской помощи своему пациенту, а оставил бедного парня с открытой необработанной раной и ужасной болью лежать на грязном бетонном полу! Мы понимали, что доктор оказался в несколько затруднительном положении, но если мы полагали, что человеческие страдания, которые он видел перед своими глазами, смягчили его сердце, мы ошибались.
Невозможно было даже представить, какую боль испытывал Таши. Наши сердца сжимались от сострадания. Мы сделали то немногое, что смогли, и затем побыстрее убрались оттуда, так как было очевидно, что нашему присутствию отнюдь не рады. Таши и Нима не говорили ни слова по-непальски и совершенно явно были беженцами из Тибета. Их перспективы выглядели весьма печально. Мы не сомневались, что непальская сторона намеревается отправить их обратно в Тибет.
До возникновения всей этой ситуации ни Джи ни я не задумывались о том, насколько сурово обходится непальское правительство с этими несчастными людьми. Вскоре до ушей властей дойдёт информация о нашем непрошеном визите к «тюремщикам», и им придётся добавить к тем двоим ещё и нас. Тем не менее, в тот вечер нас оставили в покое. Мы хорошо осознавали шаткость собственного положения и быстро сожгли все карты, чтобы избавиться от любых доказательств нашего паломничества к Священной Горе.
Когда полностью стемнело, показался Ринчен. Его хвост был явно поджат, и он осмелился лишь на виноватую улыбку у входа в нашу палатку. Никакого блеска в глазах не было.
Джи была уверена, что он сдал нас полиции в Дарчене, и сердито уставилась на него. Ринчен стыдливо задрожал под прожекторами её ярких голубых глаз, пробурчал извинения и снова быстро исчез.