(no subject)

[smonovski]

Рыцарь сед. Замок - развалины.
Время хоронит заживо.
Небо тоской оловянной залито.
Раны как будто бы зажили.

Дама слепа. От светлиц и горниц
можно свихнуться к лешему.
Вот она, княжебоярская вольница -
тронешься ночью грешною.

Каждый ждёт: поцелуй - Иуда,
Ассоль - корабль, корабль - мель,
дамы - чуда. И бьют посуду.
Дамы любых мастей.

Милые, это игра мужчин,
пиковый интерес:
в червовой луже бубновый чин,
в петлице трефовый крест.

Роза увяла, в платке пять дыр -
это осталось в сумме.
Пусто в душе, когда тихий мир
метит гордиев зуммер.

Каждый обрящет то, что искал,
всем воздастся по вере.
Только один океан меж скал,
но не один берег.

И ни один не берёг слова,
мотовство - благородно.
Падает рыцарская глава
многих печалей скорбна.

Падает гребень из рук слепой,
кликать слугу вотще:
звук растворяется в золотой
вязкости летних ночей.

И не летит сквозь густую мглу
сизый почтовый голубь.
Гребень валяется в углу.
Палиц сильнее солод.

Сходятся все дороги в Рим,
разбегаясь в Путивле.
И осьмикрылый серафим
в бозе почиет тигля.

Замок сгорает, исполнен обет.
Пьяный идальго смеётся.
Дама слепа и не видит свет
рукотворного солнца.

(c) Киев, 12