(no subject)
Шарль Сомань в книге «Святой Киприан - епископ Карфагена, африканский папа» (издана посмертно в 1975 году) представил историю раннехристианской церкви в непривычном свете. В общих чертах его концепция такова. Римская государственная власть начиная с императора Севера Александра установила религиозный мир, фактически признав за христианами право учреждать коллегии. Действуя с ведома и дозволения властей, церковь превратилась в сложную организацию с развитой многоступенчатой системой руководства. Она неуклонно расширяла сферу влияния и играла не последнюю роль в политической борьбе. Особенно велико было христианское влияние в Риме, где епископ мог рассчитывать на поддержку высокопоставленных сановников, придворных и богачей, в конечном счете - на самого императора.
Разумеется, в этой ситуации вряд ли были возможны гонения на христиан. Такую задачу не ставил перед собой и император Деций: то, что вошло в христианскую традицию под именем «гонения Деция», на самом деле было серией разрозненных выступлений отдельных христиан, возбужденных идеологической акцией императора. Деций вовсе не хотел искоренить христианство, заставить христиан отречься от своего Бога и уверовать в римских богов. Он скорее хотел включить христианство в религиозную жизнь империи, основанную на принципах веротерпимости, взаимного уважения и политической лояльности. Чтобы сплотить жителей империи в эпоху кризиса, император Деций велел им продемонстрировать верность этим принципам. Если некоторые христиане отказались выполнить приказ и подверглись наказанию, из этого не следует, что Деций преследовал христиан. Таким образом, точечные «репрессии» имели вовсе не религиозный, а политический характер.
Император Валериан решил использовать возможности христианской церкви для консолидации империи в условиях «кризиса третьего века». Государство благосклонно взирало на церковную иерархию, но плохо относилось ко всевозможным экстремистам и сектантам, которые составляли значительную часть христиан. Поэтому Валериан решил воспользоваться помощью римского епископа, вокруг которого могли бы объединиться христиане, как все жители империи должны были объединиться вокруг самого императора. Нужно было побудить «еретиков» и сектантов к единству, позволить им стать членами единой церкви, не выдвигая избыточных требований. Некогда такую идею высказал папа Каллист (218-222), но он столкнулся с оппозицией в регионах, прежде всего, в Африке. Однако после раскола христиан, вызванного «гонением Деция», епископам удалось объединить верующих и восстановить иерархическую власть под эгидой римского епископа. Это убедило правящие круги в широких возможностях епископа Рима - духовного лидера христиан. Папа Стефан I (254-257) пошел на сотрудничество с императором и запустил «универсалистский проект», чтобы создать условия для объединения христианских сект и течений.
Однако во многих регионах христианские лидеры отказались последовать за Стефаном. Например, на Востоке епископы отвергли римский проект, опираясь на решения региональных соборов. Автор видит в этом провинциальную реакцию на «обмирщение» и «лаксизм», вызванные столичной «симфонией» власти и церкви. За регионализмом скрывался политический сепаратизм: главный противник римского проекта, епископ Киприан Карфагенский, объединился с африканскими деструктивными силами и стал плести нити заговора. Сплотив вокруг себя африканских иерархов, Киприан сорвал попытку властей опереться на auctoritas sacerdotalis и выдвинул собственный проект, который фактически заключался в замене римского государства епископской теократией.
Столкнувшись с региональной оппозицией, папа Стефан отлучил своих противников от церкви. Император отправил Киприана в ссылку. Такая же участь была уготована Дионисию Александрийскому, который тщетно искал компромисс между римским проектом и региональной оппозицией. В конце концов отлученный от церкви Киприан был казнен - по собственному желанию. Автор предлагает не преувеличивать его героизм и готовность к самопожертвованию, потому что Киприан, по сути, был склочным властолюбивым мерзавцем. После падения Валериана его преемник Галлиен восстановил статус-кво, но ядовитые семена «киприанизма» уже были посеяны. Впоследствии из них появилась радикальная схизма донатистов. В борьбе с ней Августин произвел синтез регионального африканского «неокиприанизма» и римско-имперской «унитарной католичности».
В свое время большие ученые восприняли гипотезу Соманя с изрядной долей скепсиса: «Свежо и оригинально, но, по правде говоря, чушь собачья». Рецензенты обратили внимание на то, что Сомань был колониальным чиновником, любил l’État и плохо относился к сепаратизму и «экстремизму». Действительно, в книге это заметно. Наиболее сурово о гипотезе Соманя отозвался о. Люк Дюкен: он отметил склонность автора к радикальным интерпретациям, манипулятивное обращение с источниками, эклектичность и внутренние противоречия в концепции. Однако современные ученые во многом продолжают работу по деконструкции раннехристианской исторической модели, хотя и не готовы до конца пройти путь, который указал Сомань. Например, Аллен Брент в своих многочисленных трудах (в частности, в «Политической истории раннего христианства» (2009), а также в «Киприане и римском Карфагене» (2010)) доказывает, что христианский взгляд на мир складывался в напряженном диалоге с мэйнстримной «государственной философией» Римской империи. Сначала христианство, пропитанное эсхатологическими экспектациями, отрицало pax Romana, но со временем приспособилось к «государственному дискурсу» и в конце концов заменило традиционную имперскую идеологию. Доктрина и организация христианской церкви тоже развивались под влиянием римской идеологии и административной практики. Закладывая основы христианской экклезиологии, антиимперски настроенный Киприан видел церковь «государством в государстве», призванным сменить обветшавшую бездуховную империю.
Если Брент не отрицает конфликт между церковью и государством (хотя и допускает возможность сотрудничества и даже «симфонии», особенно в Риме), то Кандида Мосс решительно разоблачает «миф о гонениях» (книга 2013 года). В Римской империи не было антихристианских репрессий. Так называемые мученичества - разрозненные инциденты, в которых экстремисты-самоубийцы бросали смертельный вызов реальности. У римлян были веские причины не любить христиан, угрожавших благополучию империи. Отвергая позднюю агиографию как «выдумки» и «подделки», Мосс доказывает, что ранние, «аутентичные», сказания о мучениках также отражают скорее интересы авторов и ожидания публики, чем историческую действительность.
Несмотря на совпадения, не думаю, что кто-то из современных ученых всерьез вдохновляется книгой Соманя. Однако его решительная попытка выяснить, что скрывается за официозным «евсевиевским» представлением о раннехристианской истории, лежит в русле нынешних научных тенденций. Некоторые наблюдения, сделанные Соманем, были приняты (например, сложное отношение Августина к Киприану и его идейному наследию), другие его соображения, напротив, все чаще отвергаются (предположение о том, что раннехристианские общины устраивались как религиозные коллегии).