Чуть про "Обладать" А. Байетт (коряво)
Байетт написала кроссворд, в котором каждый найдет свое любимое слово, если потрудится поискать.
В первый заход я нашла там Роман и осталась довольна.
Во второй заход прониклась поэтической перепиской и целыми поэмами авторского сочинения, которыми обменивались друг с другом поэты Падуб и ла Мотт.
В третий заход присмотрелась к детективному сюжету.
В четвертый заход обратила внимание на литературоведческую жизнь героев и увидела мотив потери и нахождения себя. Он есть практически в любом мифе - об этом пишет, например, Кэмпбелл в "Тысячеликом герое".
У героя Роланда, литературоведа, в начале романа отсутствует внутренняя цельность. Ему нравится изучать творчество любимого поэта, но мертвый поэт по сути оказывается живее его. Молодой ученый закостенел в научном болоте, где его будущее можно предвидеть по судьбе пожилой литературоведши Беатрис Пуховер, которая занимается сбором материала для книги более двадцати лет и никак не решается поставить точку. (знакомая картина)
Неожиданная находка в библиотеке будит Роланда от сна, а литературоведческий квест возвращает к самому себе. Он понимает, что может быть творцом и начинает писать стихи.
Внутренние изменения видны по тому, как он читает до и после произведения поэта.
"Бывает чтение по обязанности, когда знакомый уже текст раскладывают на части, препарируют, - и тогда в ночной тишине призрачно раздаются странно-мерные шорохи, под которые роится серый научный счет глаголов и существительных, но зато не расслышать голосов, поющих о яблочном злате. Другое, слишком личное чтение происходит, когда читатель хочет найти у автора нечто созвучное своему настроению, исполненный любви или отвращения, или страха, он рыскает по страницам, в поисках любви, отвращения, страха. Бывает иногда- поверьте опыту! - и вовсе обезличенное чтение: душа видит только, как строки бегут все дальше и дальше, душа слышит лишь один монотонный мотив. Однако порою, много, много реже, во время чтения приключается с нами самое удивительное, от чего перехватывает дыхание, и шерсть на загривке - наша воображаемая шерсть - начинает шевелиться: вдруг становится так, что каждое слово горит и мерцает пред нашим взором, ясное, твердое и лучистое, как алмазная звезда в ночи, наделенное бесконечными смыслами и единственно точное, и мы знаем, с удивляющей нас самих неодолимостью, знаем прежде чем определим, почему и как это случится, что сегодня нам дано постичь сочинение автора по-иному, лучше или полнее. Первое ощущение - перед нами текст совершенно новый, прежде не виданный, но почти немедленно оно сменяется другим чувством: будто все это было здесь всегда, с самого начала, о чем мы, читатели, прекрасно знали, знали неизменно, - но все только сегодня, только сейчас знание сделалось осознанным!..
Роланд читал, или перечитывал "Сад Прозерпины" именно так; слова были точно живые существа, или вещие звезды. Он видел воочию - древо, плод, источник, женщину, травистый простор, змея, единственного и явленного во множестве сходственных форм"
Интересно, что я увижу в следующий раз.
В первый заход я нашла там Роман и осталась довольна.
Во второй заход прониклась поэтической перепиской и целыми поэмами авторского сочинения, которыми обменивались друг с другом поэты Падуб и ла Мотт.
В третий заход присмотрелась к детективному сюжету.
В четвертый заход обратила внимание на литературоведческую жизнь героев и увидела мотив потери и нахождения себя. Он есть практически в любом мифе - об этом пишет, например, Кэмпбелл в "Тысячеликом герое".
У героя Роланда, литературоведа, в начале романа отсутствует внутренняя цельность. Ему нравится изучать творчество любимого поэта, но мертвый поэт по сути оказывается живее его. Молодой ученый закостенел в научном болоте, где его будущее можно предвидеть по судьбе пожилой литературоведши Беатрис Пуховер, которая занимается сбором материала для книги более двадцати лет и никак не решается поставить точку. (знакомая картина)
Неожиданная находка в библиотеке будит Роланда от сна, а литературоведческий квест возвращает к самому себе. Он понимает, что может быть творцом и начинает писать стихи.
Внутренние изменения видны по тому, как он читает до и после произведения поэта.
"Бывает чтение по обязанности, когда знакомый уже текст раскладывают на части, препарируют, - и тогда в ночной тишине призрачно раздаются странно-мерные шорохи, под которые роится серый научный счет глаголов и существительных, но зато не расслышать голосов, поющих о яблочном злате. Другое, слишком личное чтение происходит, когда читатель хочет найти у автора нечто созвучное своему настроению, исполненный любви или отвращения, или страха, он рыскает по страницам, в поисках любви, отвращения, страха. Бывает иногда- поверьте опыту! - и вовсе обезличенное чтение: душа видит только, как строки бегут все дальше и дальше, душа слышит лишь один монотонный мотив. Однако порою, много, много реже, во время чтения приключается с нами самое удивительное, от чего перехватывает дыхание, и шерсть на загривке - наша воображаемая шерсть - начинает шевелиться: вдруг становится так, что каждое слово горит и мерцает пред нашим взором, ясное, твердое и лучистое, как алмазная звезда в ночи, наделенное бесконечными смыслами и единственно точное, и мы знаем, с удивляющей нас самих неодолимостью, знаем прежде чем определим, почему и как это случится, что сегодня нам дано постичь сочинение автора по-иному, лучше или полнее. Первое ощущение - перед нами текст совершенно новый, прежде не виданный, но почти немедленно оно сменяется другим чувством: будто все это было здесь всегда, с самого начала, о чем мы, читатели, прекрасно знали, знали неизменно, - но все только сегодня, только сейчас знание сделалось осознанным!..
Роланд читал, или перечитывал "Сад Прозерпины" именно так; слова были точно живые существа, или вещие звезды. Он видел воочию - древо, плод, источник, женщину, травистый простор, змея, единственного и явленного во множестве сходственных форм"
Интересно, что я увижу в следующий раз.