Можно ли ругаться матом, если на ногу упадёт кирпич? А если вам просто очень паршиво и без бранного словечка жизнь не мила? Вопрос неоднозначный: одни убеждены, что это совершенно недопустимо, другие полагают, что ничего такого в ругани нет. Третьи, умудрённые опытом, склонны к консенсусу и прекрасно знают: важно, чтобы слова соответствовали моменту - в этом и есть секрет настоящего владения живым великорусским языком во всём его многообразии и великолепии.
Откуда вообще взялся мат?
Первые инвективные выражения - так в филологическом сообществе принято называть мат и другую обсценную лексику - можно обнаружить на берестяных грамотах новгородских купцов, бояр и даже детишек (известное письмо юного новгородца Онфима содержит, среди прочего, превосходный образчик средневековой непристойности).
На дощечках и харатьях из других городов также можно обнаружить маргиналии, свидетельствовавшие о том, что нашим предкам было не чуждо острое словечко. Иногда обзывательства в принципе носили характер главного месседжа.
Берестяные грамоты древней Руси
Кстати, до повсеместного распространения христианства на Руси люди относились к обсценной лексике без предубеждений, но очень уважительно. Мат применяли в некоторых культовых и обрядных практиках, он считался сокровенным, носил характер почти что колдовства, связанного с плодородием (как человеческим, так и в сельскохозяйственном измерении).
Православные священники не готовы были терпеть повсеместного проявления язычества: боги вообще не любят конкуренции, а их жрецы и подавно. Поэтому церковь исподволь стала внедрять на практике запреты, связанные с использованием обсценной лексики.
Где-то это задача решалась более удачно, где-то менее (как, впрочем, и крещение Руси: в Новгороде и Киеве всё происходило без сучка без задоринки (ну, почти - немногие очаги сопротивления безжалостно вырезались княжескими дружинами), зато во Мценске, например, языческое капище располагалось в городском центре аж до середины XIV столетия - так, во-всяком случае, писали монахи расположенного неподалёку монастыря, жалуясь на языческие практики местных жителей).
Но даже в административных центрах мат оставался повседневной практикой, хотя и вызывавшей неприятные ощущения, неловкость, иногда стыд. У всех этих чувств была историческая, культурная и социальная подоплёка. Но на каком этапе у слова появляется, помимо сакрализованного, еще и низменное толкование?
Заграница не поможет?
В русском языке, да и во всех славянских языках, дефиниции для ругательств дают примерно одинаковые, а этимологические словари, подчёркивая, что матерные выражения и слова оскорбительны, несут негативный подтекст и могут быть неприятными, выводят общие корни и происхождение.
В европейских практиках юга, прежде всего
Испании и
Италии, самыми жесткими, вызывающими ужас и отвращение обсценными выражениям считаются те, что связаны с вопросами веры, церкви, отправления культов.
Это можно объяснить как увлечённостью католиков эсхатологическими практиками, так и близким соседством с Ватиканом - гнездом Римско-Католической церкви, изобилием монахов, епископов и кардиналов, а ещё тем, что итальянцы веками наблюдали за тем, как святые отцы втаптывали в прах авторитет своей веры, предавали, продавали, убивали и грешили так, что самому чёрту стало бы стыдно.
Французы,
англичане и
немцы пошли другим путём - там матерные практики связаны прежде всего с анально-генитальными практиками, мочеиспусканием и испражнениями. В основе всех бранных слов - одни и те же корни, знакомые нам по телевизионным и кинофильмам.
В Польше также очень любят поминать Господа всуе, но не гнушаются и заимствованными у немцев словечками и практиками. Тем же путём микса пошли чехи, словаки и хорваты с сербами и словенцами.
История бранных слов Николас Кейдж
А вот восточные славяне больше прочих напирают на словечки, связанные с практиками секса. А колоссальные возможности походя образовывать новые слова, формы и фразы, связанные с множеством суффиксов, аффиксов, префиксов и интерфиксов, позволяют загибать в тригоспода, не особо затрудняя себя изучением теоретических основ филологии.
Теория триады и миф о татарских корнях
Специалист по теории и истории лингвистики Борис Успенский выдвинул интересную теорию, согласно которой в основе всех матерных выражений лежит триада, включающая слова, обозначающие половые органы мужчины и женщины, а также глагол, обозначающий коитус между их обладателями.
Именно поэтому, кстати, не выдерживает критики теория, согласно которой до нашествия орд Чингисхана и его внука Батыя славяне вели высокоморальные беседы (хотя некоторые псевдоисторики настаивают на теории о татарском следе и даже бересты из Новгорода считают подлогом).
Монголо-татары были язычниками, как и славяне. У одних и других были сходные примитивные культы, связанные с почитанием органов деторождения и детопроизводства. Считалось, что чем чаще упоминается этот важный процесс, чем большей экспрессией всё это сопровождается, тем более плодовитыми будут женские чресла, да и с урожаем зерновых будет примерно то же самое.
Искоренением мата что у славян, что у монголо-татарских кочевников занимались христиане: на Руси православные, а в державе Чингисхана и его наследников - несториане.
Интересно отметить, что существует и формула мата, разработанная всё тем же лингвистом Успенским. Так вот, в древних культах земли упоминаются три матери: к тандему Богородицы и матери-земли добавляется собственная мать говорящего.
Кстати, несмотря на то, что попы были против, вплоть до XVIII столетия о нормах живого великорусского (как и о том, что русский вообще великий и живой) речи не было, говорили что хотели и как.
Не гнушались матерком и представители научно-творческой интеллигенции: заметки Ломоносова пестрят не вошедшими в собрания сочинения словцами, а современники вспоминают, что солнце и луна русской поэзии, Пушкин и Лермонтов, не то что активно практиковали мат в разговорной речи - они применяли его и в собственных произведениях, безо всяких метафор и иносказаний.
Сюда же относят Льва Толстого, некоторых русских царей и общественных деятелей. Завзятой матерщинницей была Екатерина II и её коронованная предшественница, Елизавета Петровна.