Голубая моя Москва. Стэп бай стэп. Пидоры.
Стэп бай стэп перевалил с романом за вторую половину. Ставлю отрывок:
ДВАДЦАТЬ ШЕСТАЯ ГЛАВА. САУНА.
Мы вышли из авто. Солнце садилось за крыши домов. Москва погружалась во тьму. Я так и не понял, куда мы приехали. Места незнакомые. Аллея какая-то древняя. Трехэтажные дома, пятиэтажки. Где мы?
Я три года живу в Москве, но не знаю и десятой доли того, где-что-тут-есть. Такая она огромная. Хотя, центр теоретически можно пересечь пешком. Иногда - практически - я выхожу из-под земли на Чеховской к зелёному от времени Пушкину, смотрю на затянутое серой скукой небо, засовываю руки в брюки и иду пешком на Савёловский рынок. По Малой Дмитровке, потом по Долгоруковской, далее по Новослободской. Иду, радуюсь, глазею по сторонам, дышу свежевыхлопным газом. Голова гудит, но творческий процесс идет. Я вообще думаю ногами. Все самые лучшие, самые дельные идеи приходят ко мне, когда я хожу.
- Не видишь, куда прешь?! - сердито пробурчала старая тётя в красной беретке.
Я чуть не сбил ее с ног. Не заметил.
Люди спешат, толкаются. Все серьезные, не ибаться. Шоферы сигналят, ругаются друг с другом. А я иду. Вперед.
Прохожу под мостом и оказываюсь уже почти на Савеловском вокзале. Там через длинный подземный переход выхожу в аккурат на рынок, где обычно покупаю недорогие кассеты miniDV для видеокамеры, например.
Где еще я брожу пешком? А, да. Когда есть время, с Большой Ордынки через Москва-реку иду до Александровского сада, где находится мой любимый фонтан с конями. Но это всё центр.
А сколько мест неизвестных мне за Садовым кольцом? Мама дорогая! Да что Москва?! А Россия какая огроменная!? Вот уж точно - ехать, за год не объехать. Надо же - сколько мои предки в своё время земли завоевали!!! Сколько крови русской за нее напроливали!!! И половцев с печенегами замочили. И с сибирскими племенами справились. Да что говорить! Много кого подмяли под себя. Либо силой, либо дипломатией. Империя! Но, увы, у каждой Империи свой конец. Своя разруха, свой передел. Вот и вашему покорному слуге, Николаю Степанкову не свезло. Родился он в Империи побольше, название которой СССР, Союз Советский Социалистических республик. Вырос в Империи поменьше, с названием Россия. А умирать (не дай Бог!) будет в стране совсем маленькой. И, боюсь, с другим названием. Тьфу-тьфу-тьфу! Дай Бог, я ошибаюсь. Но судя по распущенности, аморальности, безнравственности, которые царят в столице нашей, скорее всего конец близок.
- Я когда-то мечтал убить Ельцина, - сказал я вслух.
- Чего? - остановил меня Карабейников, - Ты чё гонишь, Степанков?
Я пришел в себя, когда мы шли по какому-то тёмному старомосковскому переулку.
Карабейников больно ущипнул меня:
- Ты чего не улыбаешься?
- А чё радоваться-то?
- Ковбой, жизнь удивительна и прекрасна.
- Удивительна - согласен, прекрасна - спорный вопрос, - начал философствовать я, - Мне кажется, жизнь достаточно говёная штука. Нужно хитрить, лавировать, угождать, лизать жопу. Лучшие человеческие качества поглотил прогресс. Наука избавила человека от многих тягот, а он, сука, не стал лучше, порядочнее, добрее. Он как завидовал, так и завидует. Как убивал, так убивает. Всё плохо. В Москве, например, люди живут по принципу НАЕБИ БЛИЖНЕГО СВОЕГО.
Игорь с улыбкой хлопнул меня по плечу:
- Я тебя не НАЕБУ. Щас спустимся в сауну, выпьем Текилы. И жизнь твоя наладится.
Тяжело вздохнув, я сказал:
- Если только…
Переулок становился всё уже и темнее. Я стал сомневаться, что мы идем в приличное заведение:
- Гм. Что-то как-то… сауна… где-то… глубоко слишком…
Игорь посмотрел на меня, но промолчал. Пошел дальше. Потом ко мне повернулся Олег и серьезно сказал:
- Ничего ты не понимаешь, Коля. Деревянный какой-то. Непробиваемый.
Я не стал препираться, хотя зачесалось, захотелось вступить в словесную перебранку. Но держи себя в руках, Степанков. Ты художник, а Михаська - это Михаська.
Сейчас приду в сауну, дерну сто грамм, а то и двести, посижу, погреюсь, помучаю сердце. Я ведь знаю, что пьяному в сауне нечего сидеть. Не рекомендуется под градусом греться-париться. Иначе может случиться всё что угодно. Да и ладно. Когда же мы будем писать сценарий, Господи?
Мы спустились по темной лестнице к цокольному этажу, подошли к небольшой стальной двери, густо покрашенной чёрной краской. Всё это время глазами я искал вывеску, где же написано, что это сауна. Странно как-то. Сауна и без вывески.
Игорь нажал на звонок. Дверь нам открыл огромный наголо бритый дядя, похожий на десантника из американского кино. На правой руке у которого два золотых перстня с камнями, на запястье наколка - купола церкви.
Мы вошли в плохо освещенное узкое длинное помещение с низкими потолками. Серые стены, бетонный пол, тусклые лампы в серых плафонах за стальными решетками. Дальняя часть помещения утопала в темноте.
- Что так темно? - тихо спросил я у Карабейникова.
- Это закрытое заведение, - так же тихо сказал тот.
- Очень похоже на вытрезвитель, - сказал я, еще раз оглядывая помещение.
На решетках плафонов висела серая паутина. Я показал на нее Карабейникову:
- Смотри.
Он пожал плечами, улыбнулся и ответил:
- Новая эстетика.
Михаськи подошли к небольшому окну, за которым стоял другой бритый «десантник», разулись, быстро стали раздеваться. Я стоял в нерешительности. Игорь сурово сказал:
- Чё стоишь?! Раздевайся.
- Тут?
- Тут.
Я тоже стал раздеваться. Скинул с себя теплый свитер, который дал мне в студии Игорь, чтобы я ночью не замерз, снял футболку, джинсы. Остался в одних часах Тиссотах, «димовских» белых боксерах и с серебряным крестиком на шее. В руках - мобила. Каждому из нас вручили простынь и черные резиновые шлёпки. Я испугался, как бы мне в этих шлёпках не подхватить грибок.
Блин! Я вспомнил, какая антисанитария творилась в российской армии 90-х, когда я служил. Мои подошвы, пятки и пальцы ног облезали, гноились, кровоточили. Мне хотелось отрубить на хрен эти страшные ноги. Я не знал, как справится с этим грибком. А офицерам и прапорщиком было глубоко насрать на наши ноги. Мы сутками не вылезали из всевозможных нарядов. У нас, у солдат, был хронический недосып. Когда я три дня подряд стоял в наряде по столовой, у меня руки загнили от воды. Люди в армии разлагаются, звереют. Я стоял в карауле и мечтал, чтобы на мой пост кто-нибудь залез. Хоть кто. Лишь бы, лишь бы. Я бы стрельнул, не задумываясь. Потому что, если ты валишь нарушителя, тебе дают долгожданный отпуск. Я мечтал убить человека! Это ужасно, но это так. Но больше всего я мечтал расстрелять Бориса Николаевича Ельцина.
Через пятнадцать лет моя мечта сбылась. В смысле не про Ельцина, конечно. Того уже Боженька к этому времени прибрал. С того уже к этому времени на том свете спросили за ВСЁ.
Мы вошли в сауну. Обычная сауна. Вполне ординарная. Как в Томске, как в Кемерове, как в Туле. Мужики в простынях ходят из парной - в бар, потом обратно. Сразу у входа чуть налево множество ячеек, в которые кладут трусы, часы, цепочки, мобильные телефоны. Потом закрывают все эти богатства на ключик. Ключик прицеплен к резинке, которую надевают на запястье. Человек остается голым с одним ключиком. Я закрыл свою ячейку. Надел резинку с ключиком на руку. У меня тут же возникла ассоциация с моргом. Там тоже обнаженные люди, только с номерками на ногах.
- Это не совсем обычная сауна, - сказал Игорь, закрыв на замочек свою ячейку, - Это волшебная, божественная сауна.
Меня насторожило слово «БОЖЕСТВЕНННАЯ».
Мы вошли в бар, где сидело много мужиков. Посетители в основном пили. На одном столике стояла бутылка коньяка, на другом пиво в кружках, на третьем бутылка красного вина. А из закуски что-то простое: орешки, шоколад, чипсы. В углу одинокий белокурый мужчина, небрежно укутанный в простыню, пил кофе. Когда мы вошли в бар, он с нескрываемым любопытством стал нас разглядывать.
- Пидор, - подумал я, - Наверно.
Мы сели за столик. Игорь знал здесь всех официантов. Бармена он поцеловал в щечку, сунул ему в кулак две тысячи рублей и сказал:
- Я тебе с прошлого раза должен. Возвращаю, Саша. Дай нам щас серебряной Текилы. Два раза по пятьдесят. Мне и вон тому молодому человеку, - кивнул он в мою сторону, - Пока всё.
Бармен улыбнулся мне.
Игорь сел рядом со мной, приобнял меня и, широко улыбаясь, спросил:
- Нравится, Степанков?
- Уютно, - ответил я.
- Щас по пятьдесят выпьем. Еще больше понравится.
Официант, молодой черноволосый худощавый парнишка, принес нам Текилы - два раза по пятьдесят.
Мы подняли рюмки. Игорь сказал:
- За тебя.
Я сказал:
- За тебя.
И мы дернули по первой. Текила пошла в кровь. Я чувствовал это. После этого стало еще уютнее.
Скажу сразу. Полгода спустя я окончательно бросил пить. Устал от алкоголических депрессий и регулярных неврозов. Пережил всю эту шумиху. И бросил.
- Выпьем по второй, - сказал Игорь, поднял рюмку и добавил, - Будем любить друг друга.
- Люблю тебя, - сказал я и выпил вторую рюмку Текилы.
- Пошли, погреемся, - слегка подтолкнул меня Карабейников.
Белокурый мужчина в углу продолжал сверлить меня глазами и улыбаться.
Я встал со стула, пошел вслед за Игорем.
Мы вышли из бара. Коридор - метров пять. Потом направо. Там душевые кабинки. Я принял душ. Вышел. Слышу, какие-то странные шумы. Не то стоны, не то всхлипы. Как из динамиков. Мне стало любопытно. Я пошел на звук. Зашел в большое плохо освещенное помещение. И точно, динамики, домашний кинотеатр, и с большого экрана в полумрак вещают порно. Голубое порно.
Блин! И тут голубятня. С отвращением подумал я.
Когда мои глаза привыкли к темноте, в глубине комнаты я разглядел сидящего на стуле рыжеволосого парня лет двадцати.
Нужно сказать, что я к своим тридцати трем уже стал гораздо хуже видеть. Раньше читал все строки при проверке у окулиста. Сейчас хуже. Из-за этого я щурюсь.
Я прищурился, присмотрелся. Он мастурбирует! Сучок! С ума сойти! Орудует рукой дрябло стоящий отросток, не отрывая взгляда от экрана.
Появился Игорь, показал пальцем на жидкокристаллический экран и с воодушевлением спросил:
- Нравится?
Я не ответил. Он потянул меня за руку в другую комнату.
Мы вошли. В комнате, оборудованной под операционную, я увидел трахающихся мужиков. Впервые в жизни я в реале смотрел на геев, которые имели друг друга. Их было шестеро, три пары. Блин! Кудрявый парень отсасывал у маленького плешивого мужиченки. Мужиченка повизгивал от удовольствия. Высокий брюнет трахал стоящего раком смуглого худощавого паренька, который придрачивал себе и стонал:
- Еще! Еще!
Лежащего на спине пожилого толстого дядьку в больничном халате жестко задирал атлетически сложенный мужик с забранными в хвост волосами. При каждом движении атлет командирским голосом приговаривал:
- Ух. Ух. Ух. Ух.
- Нравится? - спросил меня Игорь.
Спустя время я сотни раз жалел, что связался с компашкой Михасиков. Что со мной тогда было? Я был в голубых ночных клубах, на концертах иностранных звёзд, в голубых саунах, в вытрезвителях, я попадал под колеса машины, терял мобильные телефоны, ломал ноутбук, просирал большие деньги, без ума, без памяти.
В конце концов, Карабейников меня кинул. Первое, я не получил положенных денег за проект. Второе, моего имени нет в титрах этого фильма. Третье, юристы говорят, что дело достаточно запутанное и непросто будет в суде доказать мою правоту. То есть авторское право в России, как и прежде, в глубокой жопе. Хочу ли я убить Карабейникова? Да. Убью ли я его? Да. Убил ли я его? Да.
Много воды утекло с тех пор. Что я сохранил? Свою честь, свою жопу. Что я получил? Опыт, обиду. И это не мало. Три месяца с сатаной.
Сценарий я всё-таки написал. Стэп бай стэп - называется он. Шаг за шагом. В кругах ада.
Пока же я стоял в голубой сауне и смотрел, как шесть пидоров имеют друг дружку. А Карабейников мне шептал на ухо:
- Нравится?
ДВАДЦАТЬ ШЕСТАЯ ГЛАВА. САУНА.
Мы вышли из авто. Солнце садилось за крыши домов. Москва погружалась во тьму. Я так и не понял, куда мы приехали. Места незнакомые. Аллея какая-то древняя. Трехэтажные дома, пятиэтажки. Где мы?
Я три года живу в Москве, но не знаю и десятой доли того, где-что-тут-есть. Такая она огромная. Хотя, центр теоретически можно пересечь пешком. Иногда - практически - я выхожу из-под земли на Чеховской к зелёному от времени Пушкину, смотрю на затянутое серой скукой небо, засовываю руки в брюки и иду пешком на Савёловский рынок. По Малой Дмитровке, потом по Долгоруковской, далее по Новослободской. Иду, радуюсь, глазею по сторонам, дышу свежевыхлопным газом. Голова гудит, но творческий процесс идет. Я вообще думаю ногами. Все самые лучшие, самые дельные идеи приходят ко мне, когда я хожу.
- Не видишь, куда прешь?! - сердито пробурчала старая тётя в красной беретке.
Я чуть не сбил ее с ног. Не заметил.
Люди спешат, толкаются. Все серьезные, не ибаться. Шоферы сигналят, ругаются друг с другом. А я иду. Вперед.
Прохожу под мостом и оказываюсь уже почти на Савеловском вокзале. Там через длинный подземный переход выхожу в аккурат на рынок, где обычно покупаю недорогие кассеты miniDV для видеокамеры, например.
Где еще я брожу пешком? А, да. Когда есть время, с Большой Ордынки через Москва-реку иду до Александровского сада, где находится мой любимый фонтан с конями. Но это всё центр.
А сколько мест неизвестных мне за Садовым кольцом? Мама дорогая! Да что Москва?! А Россия какая огроменная!? Вот уж точно - ехать, за год не объехать. Надо же - сколько мои предки в своё время земли завоевали!!! Сколько крови русской за нее напроливали!!! И половцев с печенегами замочили. И с сибирскими племенами справились. Да что говорить! Много кого подмяли под себя. Либо силой, либо дипломатией. Империя! Но, увы, у каждой Империи свой конец. Своя разруха, свой передел. Вот и вашему покорному слуге, Николаю Степанкову не свезло. Родился он в Империи побольше, название которой СССР, Союз Советский Социалистических республик. Вырос в Империи поменьше, с названием Россия. А умирать (не дай Бог!) будет в стране совсем маленькой. И, боюсь, с другим названием. Тьфу-тьфу-тьфу! Дай Бог, я ошибаюсь. Но судя по распущенности, аморальности, безнравственности, которые царят в столице нашей, скорее всего конец близок.
- Я когда-то мечтал убить Ельцина, - сказал я вслух.
- Чего? - остановил меня Карабейников, - Ты чё гонишь, Степанков?
Я пришел в себя, когда мы шли по какому-то тёмному старомосковскому переулку.
Карабейников больно ущипнул меня:
- Ты чего не улыбаешься?
- А чё радоваться-то?
- Ковбой, жизнь удивительна и прекрасна.
- Удивительна - согласен, прекрасна - спорный вопрос, - начал философствовать я, - Мне кажется, жизнь достаточно говёная штука. Нужно хитрить, лавировать, угождать, лизать жопу. Лучшие человеческие качества поглотил прогресс. Наука избавила человека от многих тягот, а он, сука, не стал лучше, порядочнее, добрее. Он как завидовал, так и завидует. Как убивал, так убивает. Всё плохо. В Москве, например, люди живут по принципу НАЕБИ БЛИЖНЕГО СВОЕГО.
Игорь с улыбкой хлопнул меня по плечу:
- Я тебя не НАЕБУ. Щас спустимся в сауну, выпьем Текилы. И жизнь твоя наладится.
Тяжело вздохнув, я сказал:
- Если только…
Переулок становился всё уже и темнее. Я стал сомневаться, что мы идем в приличное заведение:
- Гм. Что-то как-то… сауна… где-то… глубоко слишком…
Игорь посмотрел на меня, но промолчал. Пошел дальше. Потом ко мне повернулся Олег и серьезно сказал:
- Ничего ты не понимаешь, Коля. Деревянный какой-то. Непробиваемый.
Я не стал препираться, хотя зачесалось, захотелось вступить в словесную перебранку. Но держи себя в руках, Степанков. Ты художник, а Михаська - это Михаська.
Сейчас приду в сауну, дерну сто грамм, а то и двести, посижу, погреюсь, помучаю сердце. Я ведь знаю, что пьяному в сауне нечего сидеть. Не рекомендуется под градусом греться-париться. Иначе может случиться всё что угодно. Да и ладно. Когда же мы будем писать сценарий, Господи?
Мы спустились по темной лестнице к цокольному этажу, подошли к небольшой стальной двери, густо покрашенной чёрной краской. Всё это время глазами я искал вывеску, где же написано, что это сауна. Странно как-то. Сауна и без вывески.
Игорь нажал на звонок. Дверь нам открыл огромный наголо бритый дядя, похожий на десантника из американского кино. На правой руке у которого два золотых перстня с камнями, на запястье наколка - купола церкви.
Мы вошли в плохо освещенное узкое длинное помещение с низкими потолками. Серые стены, бетонный пол, тусклые лампы в серых плафонах за стальными решетками. Дальняя часть помещения утопала в темноте.
- Что так темно? - тихо спросил я у Карабейникова.
- Это закрытое заведение, - так же тихо сказал тот.
- Очень похоже на вытрезвитель, - сказал я, еще раз оглядывая помещение.
На решетках плафонов висела серая паутина. Я показал на нее Карабейникову:
- Смотри.
Он пожал плечами, улыбнулся и ответил:
- Новая эстетика.
Михаськи подошли к небольшому окну, за которым стоял другой бритый «десантник», разулись, быстро стали раздеваться. Я стоял в нерешительности. Игорь сурово сказал:
- Чё стоишь?! Раздевайся.
- Тут?
- Тут.
Я тоже стал раздеваться. Скинул с себя теплый свитер, который дал мне в студии Игорь, чтобы я ночью не замерз, снял футболку, джинсы. Остался в одних часах Тиссотах, «димовских» белых боксерах и с серебряным крестиком на шее. В руках - мобила. Каждому из нас вручили простынь и черные резиновые шлёпки. Я испугался, как бы мне в этих шлёпках не подхватить грибок.
Блин! Я вспомнил, какая антисанитария творилась в российской армии 90-х, когда я служил. Мои подошвы, пятки и пальцы ног облезали, гноились, кровоточили. Мне хотелось отрубить на хрен эти страшные ноги. Я не знал, как справится с этим грибком. А офицерам и прапорщиком было глубоко насрать на наши ноги. Мы сутками не вылезали из всевозможных нарядов. У нас, у солдат, был хронический недосып. Когда я три дня подряд стоял в наряде по столовой, у меня руки загнили от воды. Люди в армии разлагаются, звереют. Я стоял в карауле и мечтал, чтобы на мой пост кто-нибудь залез. Хоть кто. Лишь бы, лишь бы. Я бы стрельнул, не задумываясь. Потому что, если ты валишь нарушителя, тебе дают долгожданный отпуск. Я мечтал убить человека! Это ужасно, но это так. Но больше всего я мечтал расстрелять Бориса Николаевича Ельцина.
Через пятнадцать лет моя мечта сбылась. В смысле не про Ельцина, конечно. Того уже Боженька к этому времени прибрал. С того уже к этому времени на том свете спросили за ВСЁ.
Мы вошли в сауну. Обычная сауна. Вполне ординарная. Как в Томске, как в Кемерове, как в Туле. Мужики в простынях ходят из парной - в бар, потом обратно. Сразу у входа чуть налево множество ячеек, в которые кладут трусы, часы, цепочки, мобильные телефоны. Потом закрывают все эти богатства на ключик. Ключик прицеплен к резинке, которую надевают на запястье. Человек остается голым с одним ключиком. Я закрыл свою ячейку. Надел резинку с ключиком на руку. У меня тут же возникла ассоциация с моргом. Там тоже обнаженные люди, только с номерками на ногах.
- Это не совсем обычная сауна, - сказал Игорь, закрыв на замочек свою ячейку, - Это волшебная, божественная сауна.
Меня насторожило слово «БОЖЕСТВЕНННАЯ».
Мы вошли в бар, где сидело много мужиков. Посетители в основном пили. На одном столике стояла бутылка коньяка, на другом пиво в кружках, на третьем бутылка красного вина. А из закуски что-то простое: орешки, шоколад, чипсы. В углу одинокий белокурый мужчина, небрежно укутанный в простыню, пил кофе. Когда мы вошли в бар, он с нескрываемым любопытством стал нас разглядывать.
- Пидор, - подумал я, - Наверно.
Мы сели за столик. Игорь знал здесь всех официантов. Бармена он поцеловал в щечку, сунул ему в кулак две тысячи рублей и сказал:
- Я тебе с прошлого раза должен. Возвращаю, Саша. Дай нам щас серебряной Текилы. Два раза по пятьдесят. Мне и вон тому молодому человеку, - кивнул он в мою сторону, - Пока всё.
Бармен улыбнулся мне.
Игорь сел рядом со мной, приобнял меня и, широко улыбаясь, спросил:
- Нравится, Степанков?
- Уютно, - ответил я.
- Щас по пятьдесят выпьем. Еще больше понравится.
Официант, молодой черноволосый худощавый парнишка, принес нам Текилы - два раза по пятьдесят.
Мы подняли рюмки. Игорь сказал:
- За тебя.
Я сказал:
- За тебя.
И мы дернули по первой. Текила пошла в кровь. Я чувствовал это. После этого стало еще уютнее.
Скажу сразу. Полгода спустя я окончательно бросил пить. Устал от алкоголических депрессий и регулярных неврозов. Пережил всю эту шумиху. И бросил.
- Выпьем по второй, - сказал Игорь, поднял рюмку и добавил, - Будем любить друг друга.
- Люблю тебя, - сказал я и выпил вторую рюмку Текилы.
- Пошли, погреемся, - слегка подтолкнул меня Карабейников.
Белокурый мужчина в углу продолжал сверлить меня глазами и улыбаться.
Я встал со стула, пошел вслед за Игорем.
Мы вышли из бара. Коридор - метров пять. Потом направо. Там душевые кабинки. Я принял душ. Вышел. Слышу, какие-то странные шумы. Не то стоны, не то всхлипы. Как из динамиков. Мне стало любопытно. Я пошел на звук. Зашел в большое плохо освещенное помещение. И точно, динамики, домашний кинотеатр, и с большого экрана в полумрак вещают порно. Голубое порно.
Блин! И тут голубятня. С отвращением подумал я.
Когда мои глаза привыкли к темноте, в глубине комнаты я разглядел сидящего на стуле рыжеволосого парня лет двадцати.
Нужно сказать, что я к своим тридцати трем уже стал гораздо хуже видеть. Раньше читал все строки при проверке у окулиста. Сейчас хуже. Из-за этого я щурюсь.
Я прищурился, присмотрелся. Он мастурбирует! Сучок! С ума сойти! Орудует рукой дрябло стоящий отросток, не отрывая взгляда от экрана.
Появился Игорь, показал пальцем на жидкокристаллический экран и с воодушевлением спросил:
- Нравится?
Я не ответил. Он потянул меня за руку в другую комнату.
Мы вошли. В комнате, оборудованной под операционную, я увидел трахающихся мужиков. Впервые в жизни я в реале смотрел на геев, которые имели друг друга. Их было шестеро, три пары. Блин! Кудрявый парень отсасывал у маленького плешивого мужиченки. Мужиченка повизгивал от удовольствия. Высокий брюнет трахал стоящего раком смуглого худощавого паренька, который придрачивал себе и стонал:
- Еще! Еще!
Лежащего на спине пожилого толстого дядьку в больничном халате жестко задирал атлетически сложенный мужик с забранными в хвост волосами. При каждом движении атлет командирским голосом приговаривал:
- Ух. Ух. Ух. Ух.
- Нравится? - спросил меня Игорь.
Спустя время я сотни раз жалел, что связался с компашкой Михасиков. Что со мной тогда было? Я был в голубых ночных клубах, на концертах иностранных звёзд, в голубых саунах, в вытрезвителях, я попадал под колеса машины, терял мобильные телефоны, ломал ноутбук, просирал большие деньги, без ума, без памяти.
В конце концов, Карабейников меня кинул. Первое, я не получил положенных денег за проект. Второе, моего имени нет в титрах этого фильма. Третье, юристы говорят, что дело достаточно запутанное и непросто будет в суде доказать мою правоту. То есть авторское право в России, как и прежде, в глубокой жопе. Хочу ли я убить Карабейникова? Да. Убью ли я его? Да. Убил ли я его? Да.
Много воды утекло с тех пор. Что я сохранил? Свою честь, свою жопу. Что я получил? Опыт, обиду. И это не мало. Три месяца с сатаной.
Сценарий я всё-таки написал. Стэп бай стэп - называется он. Шаг за шагом. В кругах ада.
Пока же я стоял в голубой сауне и смотрел, как шесть пидоров имеют друг дружку. А Карабейников мне шептал на ухо:
- Нравится?