(no subject)
Разбирая книжные полки, наткнулся на изящный томик в парчовом переплете. "Огненный столп" Гумилева - лучший и последний сборник его стихов. Когда-то он стоил мне аспирантской стипендии...
Просматривая выходные данные, обнаружил, что книга "отпечатана в августе 1921 года". Удивительно, если учесть, что Гумилев был расстрелян 24 августа этого же года! Какой жуткий излом судьбы! Каково это, стоя у кирпичной стенки депо одной из станций Ириновской железной дороги за секунду до выстрела из чекистского маузера, знать, что именно сейчас твоя лучшая книга расходится по рукам твоих почитателей...
"Горе! Горе! Страх, петля и яма
Для того, кто на земле родился".
Эти последние мгновения в жизни поэта скупо описал один из участников расстрела, чекист Бобров (представляю себе бестселлер "Мемуары палачей"): "Этот ваш Гумилев... нам, большевикам, это смешно, но, знаете, шикарно умер. Улыбался, докурил папиросу... Фанфоронство, конечно. Но даже на ребят из особого отдела произвел впечатление. Пустое молодечество, но все-таки крепкий тип. Мало кто так умирает..."
В предпоследнем стихотворении книги есть такие строки:
Я учу их, как улыбнуться,
И уйти, и не возвращаться больше...
Портрет Н. Гумилева работы Н. Войтинской
Почему-то вспомнил совсем другую историю из книги Ирины Одоевцевой "На берегах Невы", описывающую, как в 1911 году руководители "Цеха поэтов", молодые Николай Гумилев и Сергей Городецкий, не без робости отправились к знаменитому тогда поэту Федору Сологубу просить стихи для задуманного ими нового альманаха.
Сологуб принял их в своем раззолоченном кабинете, в шелковом халате....- С удовольствием, с большим удовольствием дам. Вот выбирайте любые стихи. - И он протянул Гумилеву красную сафьяновую тетрадь. - Сколько хотите - берите, берите!
Обрадованный Гумилев стал громко читать стихотворение за стихотворением и восхищаться ими.
- Если позволите эти пять. И как мы вам благодарны, Федор Кузьмич. Это такое украшение для нашего альманаха. Как мы вам благодарны…
- Но, к сожалению, - Городецкий откашлялся и продолжал быстро, - к большому нашему сожалению мы можем платить только по семьдесят пять копеек за строчку. Конечно, для вас это не играет роли, но мой долг предупредить…
Лицо Сологуба окаменело.
- В таком случае, - он не спеша, но решительно протянул руку и отнял тетрадь у растерявшегося Гумилева. - Анастасия Николаевна, принесите, там на рояле стихи лежат, - крикнул он в зал.
Дверь отворилась и вошла Анастасия Николаевна - с двумя листками в руке.
- Вот эти могу дать по семьдесят пять. А остальные, извините…
Опешившие Гумилев и Городецкий поспешно откланялись и покинули квартиру Сологуба. Только на лестнице они прочли стихотворения, полученные для альманаха. Я запомнила строфу из первого:
За оградой гасли маки,
Ночь была легка-легка,
Где-то лаяли собаки
Чуя нас издалека.
Второе кончалось загадочной строкой: - «Не поиграть ли нам в серсо?» - не имевшей никакого отношения к содержанию стихотворения и даже ни с чем не рифмовавшейся. Гумилев недоумевая взглянул на Городецкого.
- Что же это значит, Сергей Митрофанович? Объясни пожалуйста.
Но Городецкий безудержно хохотал, держась за перила, чтобы не скатиться с лестницы.
«Не поиграть ли нам в серсо?» - повторяли потом в течение многих месяцев члены Цеха в самых разнообразных случаях жизни. А альманах, для которого предполагались эти стихотворения, так и не вышел.
Просматривая выходные данные, обнаружил, что книга "отпечатана в августе 1921 года". Удивительно, если учесть, что Гумилев был расстрелян 24 августа этого же года! Какой жуткий излом судьбы! Каково это, стоя у кирпичной стенки депо одной из станций Ириновской железной дороги за секунду до выстрела из чекистского маузера, знать, что именно сейчас твоя лучшая книга расходится по рукам твоих почитателей...
"Горе! Горе! Страх, петля и яма
Для того, кто на земле родился".
Эти последние мгновения в жизни поэта скупо описал один из участников расстрела, чекист Бобров (представляю себе бестселлер "Мемуары палачей"): "Этот ваш Гумилев... нам, большевикам, это смешно, но, знаете, шикарно умер. Улыбался, докурил папиросу... Фанфоронство, конечно. Но даже на ребят из особого отдела произвел впечатление. Пустое молодечество, но все-таки крепкий тип. Мало кто так умирает..."
В предпоследнем стихотворении книги есть такие строки:
Я учу их, как улыбнуться,
И уйти, и не возвращаться больше...
Портрет Н. Гумилева работы Н. Войтинской
Почему-то вспомнил совсем другую историю из книги Ирины Одоевцевой "На берегах Невы", описывающую, как в 1911 году руководители "Цеха поэтов", молодые Николай Гумилев и Сергей Городецкий, не без робости отправились к знаменитому тогда поэту Федору Сологубу просить стихи для задуманного ими нового альманаха.
Сологуб принял их в своем раззолоченном кабинете, в шелковом халате....- С удовольствием, с большим удовольствием дам. Вот выбирайте любые стихи. - И он протянул Гумилеву красную сафьяновую тетрадь. - Сколько хотите - берите, берите!
Обрадованный Гумилев стал громко читать стихотворение за стихотворением и восхищаться ими.
- Если позволите эти пять. И как мы вам благодарны, Федор Кузьмич. Это такое украшение для нашего альманаха. Как мы вам благодарны…
- Но, к сожалению, - Городецкий откашлялся и продолжал быстро, - к большому нашему сожалению мы можем платить только по семьдесят пять копеек за строчку. Конечно, для вас это не играет роли, но мой долг предупредить…
Лицо Сологуба окаменело.
- В таком случае, - он не спеша, но решительно протянул руку и отнял тетрадь у растерявшегося Гумилева. - Анастасия Николаевна, принесите, там на рояле стихи лежат, - крикнул он в зал.
Дверь отворилась и вошла Анастасия Николаевна - с двумя листками в руке.
- Вот эти могу дать по семьдесят пять. А остальные, извините…
Опешившие Гумилев и Городецкий поспешно откланялись и покинули квартиру Сологуба. Только на лестнице они прочли стихотворения, полученные для альманаха. Я запомнила строфу из первого:
За оградой гасли маки,
Ночь была легка-легка,
Где-то лаяли собаки
Чуя нас издалека.
Второе кончалось загадочной строкой: - «Не поиграть ли нам в серсо?» - не имевшей никакого отношения к содержанию стихотворения и даже ни с чем не рифмовавшейся. Гумилев недоумевая взглянул на Городецкого.
- Что же это значит, Сергей Митрофанович? Объясни пожалуйста.
Но Городецкий безудержно хохотал, держась за перила, чтобы не скатиться с лестницы.
«Не поиграть ли нам в серсо?» - повторяли потом в течение многих месяцев члены Цеха в самых разнообразных случаях жизни. А альманах, для которого предполагались эти стихотворения, так и не вышел.