Интервью Ольги Слуцкер журналу Hello

[sloutsker]

Всю последнюю неделю в Пресненском суде Москвы шли очередные слушания по иску о воспитании детей Ольги Слуцкер и ее мужа. Несмотря на протесты Ольги, к разбирательству был привлечен даже их 11-летний сын Миша. Обычный гражданский процесс был объявлен закрытым и проходил в обстановке строгой секретности. НЕLLO! попытался выяснить, почему это дело окутано такой тайной.



Это беспрецедентная история - без решения суда, без какого бы то ни было законного основания, просто по желанию сенатора Владимира Слуцкера в течение десяти месяцев Ольгу не пускают к ее собственным детям, детей не пускают к ней. Все это происходит не в феодальном удельном княжестве, а в правовом поле демократического государства, при большом стечении разнообразных служителей Фемиды - от представителей органов опеки до хорошо образованных юристов, одетых в модные пиджаки и до зубов вооруженных знанием законов. Воистину «мы рождены, чтоб Кафку сделать былью». Процесс «Слуцкер против Слуцкер» - прямая инсценировка романа «Процесс». Той абсурдной, невероятной реальности, больше похожей на кошмарный сон.

- Ольга, долгие месяцы вы живете в состоянии судебной тяжбы. Отбросив эмоции, вы можете дать объективную оценку сложившейся ситуации?

- Знаете, отбросить эмоции я не могу. Год назад я впервые вошла в зал судебных заседаний наивной, уверенной в своей правоте, в справедливости закона, в быстром и естественном для меня решении суда. А естественное решение суда для меня в том, что два маленьких ребенка живут с мамой и в равной степени общаются и с мамой, и с папой, с бабушками и дедушками с обеих сторон. И главное, они минимально затронуты грустной историей развода их мамы с папой. Мне казалось, что оба родителя, если они любят своих детей, приложат максимальные усилия - душевные усилия, а не деньги или власть! - к тому, чтобы дети как можно меньше почувствовали изменения в своей жизни. Потому что залог нормального детства - это ощущение непрекращающейся родительской любви, которая для ребенка прежде всего защита и уверенность в своей безопасности. Вот такой наивной женщиной я впервые вошла в зал Пресненского суда города Москвы. Сегодня иллюзии утеряны. Я говорю сейчас с вами и не знаю, какое решение вынесет суд, но то, что в течение 10 месяцев суду совершенно неинтересно, что дети не видят маму, что они перестали ходить в школу, - это само по себе показательно.

- То есть вообще не ходят в школу?

- Да, они посещали англо-американскую школу, откуда их забрали и заключили договор с некоей 143-й школой - очень странный договор. Ни завуч по учебной части, ни классный руководитель на момент проверки этой школы аппаратом Уполномоченного по правам человека не знали, что у них есть ученик Миша Слуцкер. Этот договор заключил сенатор Слуцкер с директором школы, а директора ничуть не смутило, что мама, не лишенная родительских прав, вообще ничего об этом не знает, что учителя не приходят домой к детям, и этим нарушается сам договор о домашнем образовании. И самое главное, это не смущает Департамент образования города Москвы, куда я написала, направив результаты проверки.

- Ольга, у вас есть предположения, чем руководствуется Владимир Слуцкер, принимая такие странные и невыгодные для детей решения?

- Я думаю, это просто его месть, а дети используются в качестве орудий мести. Такое же мнение практически у всех участников процесса, более того - даже адвокаты Владимира говорят об этом. К сожалению, не так давно ушла из жизни блистательный адвокат Гералина Любарская, которая занималась моим делом. В свое время, когда я еще жила в доме с Владимиром, но уже чувствовала, что он развязывает против меня войну, я обсуждала с Любарской возможные перспективы. Она мне сказала: «Да вы можете взять детей и вывезти их. Вы будете долго судиться, дети будут с вами, их надо будет охранять, изолировать от мужа, перевести в другую школу». Но мы обе женщины, обе мамы, и решили, что так действовать недопустимо. Что никакое желание быть с детьми не может заставить совершить меня такой грех по отношению к ним.

- А вы не думали, что на это может решиться Владимир?

- Об этом же меня спрашивали адвокаты. Но я наивно отвечала, что Владимир никогда не нанесет своим детям такую рану. К тому же он не уставал говорить, что он верующий человек. Сколько раз я слышала от него: «Бог - это любовь». Он преподает каббалу, у него свои ученики, он проповедует определенные ценности. Как можно было предположить, что он решится на это? На рейдерский захват детей?

- А что говорит на это суд? Как он с точки зрения закона трактует ситуацию?

- Для справки тем, кто еще не был в суде. Суду вопросы не задают. Понимаете? Можно задать этот вопрос органам опеки. Они ответят: «Идите в суд». А там - тишина, и круг замыкается. Суд - это какая-то вещь в себе. Например, то количество хамства, скабрезных шуток, откровенных издевательств, которые выливаются на меня на процессе, никак не пресекаются судом.

- Вы имеете в виду поведение адвокатов Владимира Слуцкера?

- Да. Вероятно, они получили полный карт-бланш не церемониться со мной. Я могу предположить, что Володя по-мужски уязвлен тем, что от него ушла жена. Но его адвокаты… Почему они так хамят мне, моим свидетелям, моим защитникам?

- Вы считаете, что у суда уже заранее определено отношение к участникам процесса?

- Один пример в ответ. В суд Владимир приезжает на своем бронированном автомобиле, с машиной охраны, ему выбегает открывать шлагбаум судебный пристав. А на каком основании рядовой участник процесса по гражданскому делу имеет преимущество перед другими людьми, которые приезжают в суд по таким же делам? Почему они не заезжают на своих машинах на парковку суда?

- Похоже, наша Фемида сняла с глаз повязку и с интересом рассматривает окружающую действительность. Тогда почему процесс все-таки закрытый?

- Я не раз уже вместе со своими адвокатами ходатайствовала, чтобы процесс открыли. Любая изоляция процесса от прессы приводит к искажению смысла происходящего. В этом суть закрытого процесса - закрыть информацию и манипулировать ею. Этого добивался сенатор Слуцкер, ему это удалось.

- В прессе часто появляются фото вашего сына и даже его комментарии.

- Это чудовищно. Я просила представителей пресс-службы Владимира оставить в покое Мишу. Ведь он так мал еще, и может ли ребенок, разлученный с матерью, вырванный из своего привычного мира, живущий в стрессе, понимать до конца, что он говорит, как он говорит? Вырастет, разберется, и какой груз на него ляжет, какой крест… Я умоляла не делать этого.

- И что в ответ?

- Я не могу вам повторить нецензурщину, которую услышала в ответ.

- Все разрешено?

- Абсолютно все. Ату ее! Я будто в сталинском застенке, где может быть все, что угодно. Где чудовищная ложь ложится в материалы дела, а правда всеми способами очерняется. Каких невероятных трудов стоит моим адвокатам приложить к делу любое свидетельское показание, любой документ! Вот один из наиболее ярких примеров. В конце мая, когда еще жила в одном доме с Владимиром, мой адвокат Любарская сказала, чтобы я записывала на диктофон все разговоры, касающиеся развода и детей. Владимир это знал. На диктофон я записала и нашу общую встречу с психологом, директором Центра психологической помощи, которую пригласил Владимир. И из этой записи следует - то, что происходило в реальности, и те показания, которые потом она дала суду как специалист, полностью не совпадают. А значит, ее заключение, инициированное Владимиром, и на которое с удовольствием ссылается суд, - просто ложь. Но наше свидетельство к делу не приобщили.

- На прошлой неделе в суде вы впервые увидели сына. Что вы испытали, какова была реакция Миши?

- Знаете, мы бились, чтобы ребенка не приводили в суд. Я не хотела, чтобы у него была эта травма, ведь такие вещи остаются на всю жизнь. Я сказала адвокатам, что, если судья все же примет решение об опросе Миши, я хочу отказаться от иска. Мои адвокаты категорически запретили мне это делать, объяснив, что в будущем я потеряю все права на подачу апелляций. И сказали: «Надо терпеть, ведь противники только и ждут такого срыва». В общем, наступил день, когда Мишу должны были привезти в суд. Я бегу к входу, чтобы встретить сына, прикоснуться к нему, хотя бы сказать, как я люблю его. Спрашиваю приставов, милиционеров: «Мальчик здесь не проходил? Я знаю, что вас могут запугать или заплатить вам, но скажите, умоляю, он прошел?» Никто ничего не видел, никто не знает, но один человек мне шепнул, что, мол, от вашего мужа приезжали к нашему начальнику и договорились: чтобы вы не смогли увидеть своего сына, его завезут через зэковский въезд. А что это такое, спрашиваю? И слышу, что это специальный въезд для машин с преступниками, которых возят на процессы и в здании их конвоируют по внутренней лестнице, чтобы они ни с кем не пересекались. И когда я представила, что вот по этому пути убийц, террористов, маньяков проведут моего сына, я едва не упала… В слезах бросаюсь на пятый этаж, Миша уже там… Я к нему: «Здравствуй, сыночек, как я соскучилась, как я люблю тебя…» Хочу обнять его, но Володя уже прижал его к себе, а Миша начал повторять, как заведенный: «Мама, не сбивай меня, мама, не сбивай меня, мне надо сейчас отвечать на вопросы». Володя зажимает ему уши руками: «А ты не слушай ее». И хохочет. Знаете, какой-то абсурд: его охранники, его пресс-служба, его адвокаты - все хохочут. Я ничего не понимаю, оглядываюсь - всеобщий жуткий хохот!

- Скорее всего, это истерика. Непроизвольная, болезненная реакция человека на дикость ситуации.

- Да, именно болезненная. Борьба добра со злом в человеке вот так явленная. И вот Мишу увели в зал, где его два часа опрашивали. Он там был наедине с судьей и представителями опеки. Вышел, я к нему, он какой-то растерянный: «Папа, я все сделал!» Тот ему: «Молодец, сынок!» И опять этот жуткий смех... Потом Мишу быстро окружили и увели. Я бросилась к нему, но охранники меня отрезали.

- Ходят слухи, что дети подвергались определенной психологической обработке. Что вы думаете по этому поводу?

- Десять месяцев без мамы, которая, как внушили детям, их бросила, оставила, променяла на кого-то… У детей такая подвижная психика, они беззащитны, они так боятся провиниться. Их мнение зависит от окружающих их взрослых. И если каждый день говорить им, что мама плохая… Размещать пасквили в Интернете, а потом подсказывать ребенку, где их найти, и говорить в суде: «Вот Миша нашел заметки, говорит, какая мама плохая, больше не хочет ее видеть». Что тут сказать? У детей нет иммунитета на ложь. Они доверчивы, их сознание и душу очень легко отравить. Знаете, меня все больше пугает даже не решение суда по моему вопросу, а именно беззаконие. То, что нет абсолютно никакой управы на человека с деньгами и властью, и он может творить все, что захочет.

- Но ведь есть Совет Федерации, где заседает Владимир Слуцкер… Нетрудно представить, что было бы в сенате США или какой-либо европейской страны, если бы подобная история случилась там.

- Я дважды писала Сергею Миронову. Он промолчал, не ответил ни на одно мое письмо. Уполномоченный по правам ребенка Евгений Бунимович отказался ходить в суд, хотя он был допущен на процесс. Причина простая - у него нет времени. Знаете, о чем я все чаще думаю. Волею судьбы я оказалась в эпицентре истории, которая показала всю изнанку и порочность нашей судебной системы, все несовершенство наших законов, Семейного кодекса. Ко мне сейчас стекаются многочисленные истории, как капля воды похожие на мою. И я сделала вывод - это уже не разрозненные случаи, это тенденция, это уже закон нашего времени! Когда мужчина, которому больше не нужна жена (или жена сама ушла от него), не считает нужным цивилизованно выстраивать дальнейшие отношения, а просто устраивает рейдерский захват детей. Жена - на улицу, дом - на замок, охрана у дверей, детям нанимается няня, которая просто выполняет его приказы. И все - наш закон здесь бессилен. Или бессильны его служители? Вы говорили про цивилизованные страны. Да в любой стране хватило бы суток (какие 10 месяцев!), в течение которых после подобного захвата детей одним из родителей к нему приезжает полиция и решает этот вопрос. И будь ты хоть трижды сенатор, ты в один момент лишишься всех прав на воспитание детей в дальнейшем!

- У нас ситуация безысходна и беспросветна?

- Это зависит от нас с вами.

- Тогда, как вы оцениваете собственные шансы в этом процессе?

- Знаете, я могла бы говорить о своих шансах, если бы была назначена судебно-психологическая экспертиза. Мы просим каждое судебное заседание - давайте проведем судебно-психологическую экспертизу всех четырех членов семьи! Это необходимо в таких сложных делах, и экспертиза часто инициируется именно самими судами. Но в нашем случае - глухота, никто ничего просто не слышит. Владимир Слуцкер все эти месяцы предпринимал усилия, чтобы экспертизы не было, понимая, что ее проведение лишает его всех шансов получить то решение суда, которого он добивается. Почему судья берет на себя такую ответственность, заявляя, что экспертиза не нужна? И представители опеки Хорошево-Мневников и Щукино, не объясняя причин, в один голос тоже отказываются от экспертизы. Почему?! Ответ ясен. Это не нужно Владимиру Слуцкеру, независимая объективная экспертиза - его приговор.

- Ольга, известно, что страдания меняют человека, заставляя многое переоценить. За последний год вы открыли в себе что-то новое? Ответили себе на вопрос: «Почему это произошло со мной?»

- Вопрос, который я себе задаю, не «почему?», а «зачем?» Это испытание, а любое испытание посылается зачем-то. И в какой-то мере я понимаю, что случилось… Ни при каких условиях нельзя мириться с тем, с чем мириться не должно. Нельзя предавать себя, нельзя оправдывать то, что в твоих глазах не стоит оправданий. А в себе я открыла очень хорошее новое чувство - смирение. Это не покорность, когда ты опускаешь руки, это понимание, что есть тяжелый период, который надо пройти, пройти с честью, без душевных потерь. У меня был момент, когда я пала духом, совсем пала, когда казалось: будь, что будет, пусть он делает, что хочет, только дайте увидеть детей хоть на полчаса. И в этот момент один человек мне сказал: «Ты не имеешь права сдаваться! За тебя переживает такое количество близких людей, друзей, твоя команда! А сколько незнакомых, кто верит в тебя, кто сочувствует тебе!» Сейчас я оказалась в ситуации, которая может произойти с любой женщиной в нашей стране. Я борюсь не только за своих детей, за своих родителей, за себя, я борюсь за то, чтобы не было создано ужасного механизма, когда у матери могут отобрать детей.

АЛЬБИНА НАЗИМОВА, СВИДЕТЕЛЬ В СУДЕ:

«ТО, ЧТО ТАКАЯ ИСТОРИЯ ИМЕЕТ МЕСТО БЫТЬ, - СТЫДНО И МЕРЗКО ДЛЯ СТРАНЫ»

- Оля постеснялась просить меня выступить в суде. Я 15 лет знаю Олю и всю ее семью и представляю себе личность ее бывшего мужа, поэтому я вызвалась свидетельствовать сама. Володя Слуцкер - человек войны. Сейчас он воюет с Ольгой, а дети для него - лишь оружие. Его поведение в суде это лишь подтверждает. Во время слушания он ерничает, шутит, и заседание суда выглядит как чудовищный фарс, им же организованный. А ведь речь идет о детях, которых при живой матери хотят оставить сиротами с искалеченной душой! А такого человека, как адвокат Добровинский, в XIX веке не пустили бы ни в один дом. Его поведение на суде за гранью добра и зла.

ЮЛИЯ БОРДОВСКИХ, СВИДЕТЕЛЬ В СУДЕ:

«ТРУДНО ПОВЕРИТЬ В ТО, ЧТО ПРОИЗО ШЛО!»

- В 1996 году я впервые попала в семью Слуцкер и подумала, что когда-нибудь и у меня все будет вот так же сказочно-красиво, уютно, вкусно, гостеприимно. Потом родился Миша, потом моя Маруся, и мы вместе растили наших детей в атмосфере любви и дружбы. К счастью, у Оли появилась еще и Анечка. Воспитание детей стало для Ольги смыслом жизни. Именно она подбирала им лучших учителей, врачей, нянь. Какие детские праздники она организовывала! Как ей было важно, чтобы у ее детей были друзья, поэтому дома по выходным всегда было много детей. Сегодня моя подруга переживает самое сложное время в своей жизни. Почему мужчина вправе просто так лишить мать возможности быть со своими детьми? Владимир, задумайтесь, что вы скажете детям, когда они вырастут и узнают всю правду? Я пошла в суд в надежде на то, что правда восторжествует, если все мы, друзья, расскажем об Ольге. В зале суда была очень тяжелая атмосфера. Я не думала, что меня будут перебивать и смеяться над моими ответами. Несерьезность в таком серьезном деле говорит о поверхностном отношении к ситуации и неуважении к свидетелям, что меня крайне удивило. Впрочем, это эмоции, которые захлестывают от осознания беззащитности женщины в нашей стране. Откуда адвокат Добровинский так осведомлен о семейных делах Слуцкер? Он что, наблюдал, как росли дети и «мучились» с такой мамой? Почему он делает такие заявления? Чем они подкреплены? Адвокатской силой или словами Анечки о том, что она никогда не любила маму?! Анечка, которая как хвостик бегала за Олей на всех праздниках, дома, на отдыхе. Анечка, которая в первые дни своего «заточения» постоянно плакала и требовала вернуть ей мамочку. Эту ужасную ситуацию невозможно объяснить человеческим языком и невозможно понять человеку, у которого есть сердце!

ВАЛЕРИЙ АГАПОВ, ВОДИТЕЛЬ ОЛЬГИ СЛУЦКЕР:

- Я работаю с Ольгой Сергеевной уже 14 лет. У нее всегда были очень сердечные отношения с детьми. Я постоянно наблюдал это: вместе с Ольгой Сергеевной я отвозил детей в школу, на выходные они ездили в пиццерию или в кино, к праздникам - за подарками. Дети еще спорили о том, кто из них сядет к маме на колени, они всегда были веселы, по дороге шутили, разговаривали. Часто Ольга Сергеевна приезжала после работы домой, чтобы уложить детей, они выбегали в холл встречать маму с радостными криками, как все дети выбегают. Я никогда не слышал ни одного грубого слова от Ольги Сергеевны в адрес детей. Я не могу понять, о чем сейчас говорят? О каком жестоком обращении с детьми? Мне это слышать как-то дико!

НАТАЛЬЯ ВЕТЛИЦКАЯ, СВИДЕТЕЛЬ В СУДЕ:

«Я БЫ ТОЖЕ ЗАЩИЩАЛА СВОИХ ДЕТЕЙ ОТ ПОДОБНОГО НАСИЛИЯ ДО ПОБЕДНОГО КОНЦА!»

- Я очень много лет дружу с Ольгой, и моя дочь дружила с ее детьми, пока их не изолировали. Будучи сама матерью, я глубоко понимаю весь кошмар сложившегося положения и очень сопереживаю ее детям и ей. Самое ужасное, что в данной ситуации больше всего страдают дети, лишенные общения со своей матерью, к которой они душевно привязаны. И с позиции подруги, матери и просто человека, не лишенного чувства сострадания и справедливости, я, чем могу, пытаюсь помочь ей. На суде я отвечала на вопросы в рамках того, что мне известно об Ольге и ее детях, исходя из опыта нашей многолетней дружбы.

Я знаю, что Ольга всегда была хорошей матерью. Она беззаветно любит своих детей, и до момента разлуки всегда уделяла им колоссальное количество времени, жила их чаяниями, проблемами и нуждами.

Вообще вся ситуация абсолютно возмутительная. Существует законодательтво о правах ребенка, по которому никто из родителей не имеет никакого законного права лишать общения детей с другим родителем без судебного решения. В данной ситуации мы видим грубое нарушение этого законодательства как со стороны господина Слуцкера, который сам, кстати, является на данный момент законодателем, так и со стороны судебных органов. Пока подобные истории при попустительстве нашей правоохранительной системы будут происходить, наше общество не может называться цивилизованным, а наша страна - державой.

Что касается статьи с комментариями господина Добровинского, то поверить в то, что дети, горячо любившие свою мать и крайне привязанные к ней, вдруг после нескольких месяцев разлуки резко ее разлюбили, я не могу. Это полный абсурд. А если же все-таки такой факт юридически зафиксирован, могу сказать одно: подобного признания можно было добиться от детей только в результате планомерного психического насилия над ними заинтересованными в этом лицами. Это абсолютно очевидно.

ФЕДОР БОНДАРЧУК, СВИДЕТЕЛЬ В СУДЕ:

«Я ПРЕКЛОНЯЮСЬ ПЕРЕД МУЖЕСТВОМ И САМООТВЕРЖЕННОСТЬЮ ОЛЬГИ В БОРЬБЕ ЗА СВОИХ ДЕТЕЙ. МЫ ДРУЖИМ МНОГО ЛЕТ, Я ВИДЕЛ, КАКАЯ ОНА ПРЕКРАСНАЯ И ЛЮБЯЩАЯ МАТЬ. НЕ МОГУ ПРЕДСТАВИТЬ НИ ОДНУ ДЕМОКРАТИЧЕСКУЮ СТРАНУ, В КОТОРОЙ ЗАКОН МОЖЕТ ПОЗВОЛИТЬ РОДИТЕЛЮ УДЕРЖИВАТЬ РЕБЕНКА НА СВОЕЙ ТЕРРИТОРИИ И ЗАПРЕЩАТЬ ВИДЕТЬСЯ МАТЕРИ С ДЕТЬМИ. ПРИЧЕМ БЕЗ ПОСТАНОВЛЕНИЯ СУДА»

ВАЛЕНТИН ЮДАШКИН, НЕ ДОПУЩЕН ДО СУДА:

«УДИВИТЕЛЬНО И СТРАННО, ЧТО МНЕ НЕ ДАЛИ ВЫСТУПИТЬ В СУДЕ И РАССКАЗАТЬ О ТОМ, ЧТО Я ЗНАЮ НА САМОМ ДЕЛЕ»

- Самое неприятное в этой истории, на мой взгляд, то, что разменной монетой в вопросе о разводе Владимира и Ольги стали дети.

Я давно знаком с этой семьей, уже не первое десятилетие. Приоритетом в их совместной жизни было создание семьи и, как в любой нормальной семье, ожидание детей. Дети как раз и стали камнем преткновения при разводе. Это оказалось самой большой проблемой, задачей и испытанием. Ольга со своей стороны сделала все от нее зависящее. И я считаю, что по силе воли, характера и упорства она заслужила Мишу и Аню. Конечно, в идеальной истории дети должны иметь полноценную семью. Но в данном случае, когда речь шла о возможности необщения детей с одной из сторон, по моему мнению, это является абсолютно недопустимой ситуацией, тем более, когда мы говорим о правовом обществе и приоритетах семьи. Ольга купала в любви своих детей и уделяла огромное внимание образованию и физической подготовке Миши и Ани. Она вообще очень тонко чувствующая и внимательная мать. Ее цель - дать все самое лучшее для воспитания детей. Мне жаль, что у меня не было возможности представить свое мнение на судебном заседании.

РУСЛАН КОБЛЕВ, КОММЕНТАРИЙ АДВОКАТА ОЛЬГИ СЛУЦКЕР:

- Это дело ярко демонстрирует, насколько устарела наша судебная практика. В законодательстве имеется ряд существенных пробелов - удовлетворение иска и определение места жительства детей с отцом, по моему мнению, создаст довольно порочный прецедент. Поскольку покажет многим отцам, что они могут применить в аналогичных спорах со своими женами те же технологии, которые применял бывший муж Ольги Сергеевны. Он фактически выкрал детей у матери и добился полного контроля над ними. В результате суд решает, с кем из родителей дети дальше будут проживать, на основании мнения 11-летнего мальчика, которое сформировано в течение 10 последних месяцев под воздействием психологического давления отца. Государственные органы, которые должны были защитить интересы несовершеннолетних детей Ольги, обязаны были вмешаться в эту ситуацию и не допустить того, чтобы один из родителей, вопреки закону, препятствовал общению с матерью столь долгий срок. Судом установлен чудовищный факт, что отец в течение 10 месяцев препятствует общению с детьми матери и ее родителям, настраивает детей против матери, имея главной целью, чтобы при опросе в суде Михаил в качестве своего волеизъявления представил желание отца о том, что он не хочет жить с мамой. Если в течение 10 месяцев настраивать ребенка против матери, он может в это поверить. Отец забрал детей из школы, ограничил общение с друзьями, вырвав из привычной социальной среды. Их повсюду сопровождают охранники. Делается это не столько из-за боязни за безопасность детей, сколько из желания оградить их от встречи с матерью, которая могла бы изменить внушаемое им мнение о себе. Я уверен, что заставить любящего ребенка отказаться от матери невозможно без психологического воздействия, по такой категории дел суд обязан проводить психологическую экспертизу. В том числе, чтобы выявить психологическую привязанность детей к каждому из родителей и друг к другу. Но суд трижды отказал в проведении такой экспертизы. Видимо, опасаясь, что результаты не понравятся высокопоставленному истцу. Если в нашей стране даже у обеспеченной и известной матери можно изъять детей, применив рейдерские технологии, что же говорить о среднестатистических семьях?

ТЕКСТ: Нина Никитина

(c) Hello #12(312) 22-29 марта 2010