Маннергейм и Петроград. Часть 2.
Здесь Часть 1.
Клещи регента.
После отставки Маннергейм уехал в Стокгольм, где продолжал открыто говорить о своем желании подавить в России революцию и восстановить порядок, объясняя это тем, что в благодарность за это Россия потом признает независимость Финляндии. Сообщения о подобных разговорах отставного главнокомандующего в июне передавали британский и американский посланники в Швеции. Однако вскоре Маннергейм заболел т.н. «испанкой» и был вынужден переключиться на борьбу за собственную жизнь - эпидемия «испанки» унесла в Европе больше жизней, чем первая мировая война. Но Маннергейм выжил и отправился в Норвегию поправлять пошатнувшееся здоровье, откуда в начале сентября вернулся в Стокгольм, где и собирался провести зиму. Но у судьбы на Маннергейма были другие планы.
Пока Маннергейм боролся за жизнь, в самой Финляндии происходили весьма примечательные события. Как минимум до середины лета правящая верхушка страны уверенно ориентировалась на Германию. Причем настолько уверенно, что действующий регент Свинхувуд и командующий немецкими войсками в Финляндии фон дер Гольц готовили проект заключения военного союза между Германией и Финляндией. Лидеры «белой Финляндии», едва завершив гражданскую войну, уверенно сталкивали страну в горнило войны мировой, а правительство начало прорабатывать вариант с возведением на престол Финляндии германского принца. Уже в начале июня председатель правительства Паасикиви представил в парламент закон о монархической форме правления в Финляндии. В парламенте разгорелась ожесточенная борьба между сторонниками монархии и республиканской формы правления, но последние в нем были в явном меньшинстве после изгнания депутатов из социал-демократической партии. Голосование состоялось 7 августа, и республиканскому меньшинству удалось с большим трудом добиться переноса решения этого вопроса на более поздний срок, после новых парламентских выборов. Но монархисты смогли обойти и это решение. Дело в том, что в Финляндии формально существовала форма правления 1772 года, согласно которой в случае угасания императорской династии парламент мог избрать нового монарха. Уже 9 августа парламент разрешил правительству сделать это самостоятельно. Но тут планам финских монархистов помешал… кайзер Вильгельм II. Финны прочили на трон сына Вильгельма принца Оскара, но Вильгельм от такого счастья отказался, в итоге лишь к концу августа определились с новой кандидатурой - принца Фридриха Карла Гессен-Кассельского, шурина Вильгельма II. Однако республиканцы снова смогли отложить избрание короля на месяц.
Между тем, в начале осени все больше политиков в Финляндии начали приходить к неприятному выводу, что ставка на Германию была ошибкой - последняя все более очевидно проигрывала войну. Уже 1 октября Паасикиви и еще несколько членов правительства поставили вопрос о переориентации Финляндии на Антанту, но остальные министры эту идею благополучно провалили, продолжая с отчаянием обреченных цепляться за идущую ко дну Германию. Тем не менее, правительство решило «подстелить соломку» и послало министра иностранных дел К. Энкеля в Стокгольм за Маннергеймом. Так уж вышло, что Маннергейм был фактически единственным из крупных финских политических деятелей, кто не запятнал себя тесным сотрудничеством с Германией. Финское руководство решило послать бывшего главнокомандующего в Лондон, чтобы добиться от британцев признания финской независимости и материальной помощи.
Здесь надо заметить, что Финляндия к этому времени находилась на грани экономического коллапса, в стране реально назревал голод. В связи с войной и революцией, производство в Финляндии резко упало, в связи с чем сильно сократился и экспорт, дававший значительную часть поступлений в казну. Однако сократить импорт Финляндия также резко не могла, так как сильно от него зависела, и прежде всего, от поставок продовольствия. В 1918 году доля импорта во внешнеторговом обороте Финляндии составляла 69%, а на следующий год выросла до 74! Чтобы покрыть дефицит бюджета, финскому правительству приходилось лезть в долги, государственный долг страны за 1918-1920 годы вырос почти вдвое и достиг суммы в 1935 млн. марок, из которых почти четверть составлял внешний долг. Приходилось запустить печатный станок, в результате реальная стоимость марки к 1920 году упала в 10 раз по сравнению с довоенной. Стоимость жизни в Финляндии в 1919 году по сравнению с 1914-м выросла в 9,5 раз.
Маннергейм откликнулся на призыв Паасикиви и уже 4 октября прибыл в Хельсинки на встречу с регентом и членами правительства, согласившись в очередной раз взять на себя спасение Финляндии от надвигающейся политической и экономической катастрофы. А два дня спустя Маннергейм имел беседу с председателем Особого Комитета по делам русских в Финляндии А.Ф. Треповым. Беседа крутилась в основном вокруг темы «спасения России», причем Трепов прямо сказал, что Маннергейм - самый подходящий человек, который должен возглавить армию, способную взять Петроград и освободить Россию от большевиков. Правда армия должна состоять из русских, а не финнов, пусть и вооруженных на германские средства. С этой беседы фактически началась длительная игра в «кошки-мышки» межу русскими «белыми» с одной стороны и Маннергеймом с другой.
«Гром грянул» 5 октября, когда кайзер Вильгельм II обратился к президенту США В. Вильсону с мирными предложениями. Германии фактически пришел конец, но вопреки всякому здравому смыслу и логике, финские правые монархисты 9 октября в парламенте протащили-таки избрание Фридриха Карла королем и немедленно направили делегацию в Германию «обрадовать» новоиспеченного короля. Последствия ждать себя не заставили: 15 октября единственный из признавших Финляндию членов Антанты, Франция, разорвала отношения с Финляндией. Маннергейму пришлось ехать еще и в Париж… Падение Германии вызвало в финском правительстве настоящую панику. В Хельсинки всерьез ждали, что армия большевиков вот-вот ринется на Финляндию, что вызовет новый революционный взрыв в самой Финляндии, помочь которой будет уже некому.
Маннергейм, надо отметить, тему большевизации Финляндии в случае отказа ей в помощи педалировал весьма активно во время своего заграничного вояжа. Он не был бы сам собой, если бы смиренно просил союзников «понять-простить» Финляндию за её прогерманские заблуждения. Напротив, Англии он фактически выкатил пакет требований, необходимых для выживания Финляндии. В числе их был ввод британского флота в Финский залив, срочная продовольственная помощь в виде 120 тыс. тонн зерна, признание независимости и… согласие на поход финнов на Петроград с правом создания там нового правительства, которое бы восстановило порядок. И шантаж «большевизацией» сработал! Англичане согласились предоставить финнам продовольственную помощь, а флот в залив они собирались ввести и вне зависимости от просьб Маннергейма. Что до Петрограда - то этот вопрос оставили на потом. Решать его с финнами без участия русских англичане не намеревались.
Помимо прочего, в результате поездки выяснилось, что союзники не желают иметь дело с прогерманскими элементами в финском правительстве. Финны 27 ноября послушно переизбрали правительство, но сделали это в типичной для финской политики тех лет странной манере. В новом правительстве на шесть республиканцев приходилось шесть монархистов, упорно не желавших сдавать позиции. Причем новый председатель правительства Л. Ингман был как раз из последних. Естественно, новое правительство восторгов в Париже и Лондоне также не вызвало. Однако союзники недвусмысленно намекнули Маннергейму, что хотели бы видеть во главе Финляндии человека, пользующегося доверием Антанты, то есть его самого. Нет проблем! В последние дни ноября все еще находившийся в Лондоне Маннергейм получил сообщение, что он может теперь действовать как глава государства, официально же Маннергейм был избран регентом Финляндии 12 декабря, когда он был во Франции. В Хельсинки Маннергейм прибыл 22 декабря, одновременно с первым грузом зерна из Англии. Склонность к эффектным жестам определенно в характере Маннергейма присутствовала.
Идея похода на Петроград при новом статусе Маннергейма лишь обрела новые, более четкие формы. Теперь ему не нужно было о чем-то договариваться с какими-то там гражданскими политиками, руки его были развязаны внутри страны, но не на внешнеполитическом поприще. Но и отношение Маннергейма к цели такого похода несколько изменилось. Теперь он был главой Финляндии, страны, которую уже признали 16 государств мира. И, нельзя не признать, что он работал на благо своей новой родины (так, как он его понимал) с не меньшим энтузиазмом, чем когда-то служил Российской Империи. В общем и целом свои взгляды на ситуацию Маннергейм программно изложил еще 28 октября, написав письмо из Парижа своей старой знакомой княжне Марии Любомирской. Он писал, что Россия рано или поздно восстановит свое величие, большевики ли в ней останутся или власть возьмут «белые». И возродившаяся империя будет стремиться к восстановлению своих прежних границ. И чтобы избежать столкновения с возрожденной империей, нужно совершить «рыцарский поступок» и освободить Петербург, «заложив основы будущих хороших отношений». Иными словами, идея похода на Петроград в глазах Маннергейма теперь выглядела как залог будущего Финляндии как независимого государства.
Правда, мнение Маннергейма разделяли далеко не все даже внутри самой Финляндии. Так военный министр Р. Вальден прямо заявлял, что «большевизм для нас не так опасен, как империализм в России». Многие разделяли ту точку зрения, что для Финляндии будет лучше, чтобы хаос в России продлился как можно дольше, а потому поход в Россию для прекращения гражданской войны будет неуместным. Но это было, в общем, не столь важно. Маннергейм не раз демонстрировал, что вполне может просто проигнорировать мнение тех, от кого он никак не зависел. Хуже было то, что задуманный Маннергеймом «рыцарский поступок» не интересовал тех, для помощи кому он был задуман. А.И. Деникин и его соратник С.Д. Сазонов еще в декабре предупреждали Англию и Францию, чтобы те не поддерживали поход финнов на Петроград. Во-первых, взятие столицы финнами было бы оскорблением для русского белого движения, во-вторых, многим была памятна устроенная «освободителями» бойня русского населения в Выборге, и представители белого движения опасались повторения трагедии в Петрограде. Более того, в январе 1919 года на парижской конференции представители русских «белых» прямо заявили, что независимость Финляндии в России никто не признавал, кроме большевиков, и это вопрос должен рассматриваться на Учредительном собрании. В этой связи и союзники, по словам самого Маннергейма, к идее похода финнов на Петроград «не проявляли никакого интереса».
Но Маннергейм не был бы сам собой, если бы так легко отказывался от своих больших замыслов. Уже 23 декабря, на следующий день после прибытия Маннергейма в Финляндию, оперативно созданный комитет помощи Эстонии подписал с эстонским «белым» правительством договор об отправке финских добровольцев для борьбы против местных «красных». В общей сложности туда убыло около 4 тыс. финских солдат, которые воевали под единым командованием финского генерала Ветцера, подчинявшегося непосредственно Маннергейму. Помощь эстонским «белым» была оказана не только из соображений «классовой солидарности». Эстонию Маннергейм рассматривал как отличный плацдарм для удара в направлении Петрограда с запада и как удобную базу для обеспечения возможных операций против большевиков на северо-востоке России. Любопытно, что в конце февраля командующий эстонской армией генерал-майор Й. Лайдонер напрямую ставил перед финнами вопрос о важности взятия Петрограда как для финнов, так и для эстонцев. Но Маннергейм посчитал, что время еще не пришло и что финская армия не готова к этому.
Вторым этапом задуманного Маннергеймом большого «освободительного похода» должна была стать олонецкая экспедиция, в результате которой финны получили бы крупный плацдарм и севернее Петрограда, на Свири. Здесь уместно напомнить о разрабатываемых еще весной 1918-го планах по разжиганию сепаратизма и стимулированию «национальных восстаний» в Карелии, а также о походе на Свирь через Приладожье. В начале 1919 года эти планы были реанимированы и переведены в практическую плоскость. Но теперь за спиной Финляндии не стояла могучая Германия, и действовать нужно было осторожно, поэтому финское руководство все активнее разыгрывало карту «добровольцев», причем довольно нагло и цинично. Так, в январе 1919 года британский МИД предложил финнам вывести свои войска из оккупированной еще в мае Ребольской волости. В ответ Маннергейм заявил, что это вызвало бы недовольство внутри Финляндии и финское правительство не сможет гарантировать, что финские добровольцы помимо воли правительства не захватят вновь Реболы.
В феврале 1919-го начались практические мероприятия по реализации «Олонецкого похода». Занимался этим все тот же комитет помощи Эстонии, а позже был сформирован т.н. олонецкий комитет, затем переименованный в карельский. Военным руководителем предстоящей кампании был назначен егерь-майор Гуннар фон Херцен, на тот момент служивший в Сортавальской пограничной группе. Херцен полагал, что для осуществления замысла вполне достаточно будет набрать тысячу добровольцев. Чтобы не вызывать лишних вопросов, Херцен уже 18 марта уволился из армии.
Финский парламент старались держать в неведении относительно очередного похода, поскольку крупнейшая в парламенте фракция (после изгнания оттуда социал-демократов) - аграрии и прогрессивная партия выступали за решение «карельского вопроса» мирным путем. Тем не менее, слухи о начавшейся подготовке просачивались наружу. Уже 14 февраля советское правительство обратилось к Финляндии с нотой, осуждающей подготовку к агрессии. Удостоить ответом большевиков финское руководство не сочло нужным, а вот перед парламентом премьеру Л. Ингману пришлось выступить 21 февраля, на голубом глазу соврав, что «у Финляндии нет никаких планов нападения на Россию» и нет намерений вмешиваться в её внутренние дела. С другой стороны Ингман отметил, что правительство не может препятствовать «отдельным добровольцам» переходить границу для оказания помощи восставшему карельскому населению.
Между тем, «не желающее вмешиваться во внутренние дела России» финское руководство уже 1 марта приняло решение продолжать поставки оружия населению Олонецкой Карелии, послать в Олонец человека для детального ознакомления с ситуацией, оказывать содействие добровольцам в переходе границы (однако открытую вербовку в Финляндии не проводить), возможное формирование армии проводить только на сопредельной территории. Карельский комитет, занимавшийся непосредственной подготовкой «похода», намеревался в случае успешного развития продолжать его до самого Петрограда. Однако уже 18 марта правительство неожиданно отыграло назад, запретив карельскому комитету рискованное предприятие. Причиной стал полученный не слишком благоприятный отчет майора Котилайнена о перспективах похода. Но тут в дело вмешались влиятельные сторонники «олонецкого похода» во главе с самим Маннергеймом. В итоге 2 апреля правительство вновь вернулось к рассмотрению вопроса о походе, подготовка к которому, к слову сказать, шла без особых заминок.
На заседании были рассмотрены три варианта действий.
а) «Большой поход» силами армии для завоевания Карелии и Ингерманландии. Фактически это была бы полноценная война с Советской Россией, на которую у финнов не было, прежде всего, финансов. Без иностранной помощи такой поход возможен не был, а зондирование почвы за рубежом показало, что Великобритания категорически против такой затеи.
б) «Малый поход» силами финских добровольцев и примкнувших к ним местных жителей с целью захвата Олонецкой Карелии. Сторонников у данного проекта было предостаточно, начиная от самого Маннергейма и военного руководства, до большинства членов правительства.
в) Отмена похода ввиду его неблагоприятных перспектив. Наиболее влиятельным сторонником этого варианта был премьер Л. Ингман, но его авторитета было явно мало, для блокирования мощнейшего конгломерата «ястребов».
В итоге 3 апреля правительство санкционировало «малый поход». А на следующий день Маннергейм уже выступал перед новоизбранным парламентом с пафосной речью о том, что «Финляндия не может равнодушно смотреть на страдания соплеменных народов, еще находящихся под властью большевиков». О том, что еще накануне правительство дало согласие на поход, Маннергейм сообщить парламентариям не счел нужным. Но теперь расклад сил в парламенте резко изменился, поскольку социал-демократы в очередной раз победили на выборах, взяв 80 мест из 200. Эсдеки выступили резко против планов Маннергейма, обратившись 9 апреля с запросом Ингману о том, ведется ли вербовка добровольцев для походов в Карелию или на Петроград. В ответ Ингман 11 апреля сообщил, что знать ничего не знает ни о каких добровольцах, что правительство против любых планов напасть на Россию, разрешения такого не давало и вообще ничего не знает ни о каком нападении. Однако в конце Ингман завел старую песню про невозможность сдержать патриотический порыв финских добровольцев, которые пожелают помочь соплеменникам. Про решение правительства от 3 апреля Ингман «скромно» умолчал.
Впрочем, правительство Ингмана уже фактически стало историей. 17 апреля был сформирован новый кабинет министров во главе с К. Кастрёном, который, в отличие от Ингмана, был горячим сторонником активной борьбы за Карелию. Вообще интересно отметить, что хотя в своих предвыборных обещаниях Аграрная и Национальная прогрессивная партии (а представители этих партий составляли большинство в новом правительстве) выступали как сторонники мирного решения карельского вопроса, на практике именно они оказались наиболее активными сторонниками «малого похода». Хотя из 15 членов нового кабинета девять работали и в прежнем правительстве, позиции сторонников активных действий в Карелии существенно укрепились. Характерно, что без своего портфеля остался министр иностранных дел К. Энкель, наиболее последовательный противник любых военных авантюр в Карелии. Дополнительно мала в огонь подлило начавшееся 11 апреля в Карелии наступление русских «белых» и частей англо-французских экспедиционных сил на севере России, грозившее «перехватить» территории, на которые нацелились Маннергейм & Со. В результате в ночь на 21 апреля группировка финских добровольцев пересекла границу и вторглась в российское Приладожье.
В первые дни наступление развивалось остаточно успешно, уже 23 апреля финны заняли Олонец. Но их успехи вызвали серьезное беспокойство не только у большевистского правительства, но и у русских «белых», которые попросили Антанту предостеречь Финляндию от захвата Карелии. Эта просьба, помимо прочего, интересна тем, что ни у «красных», ни у «белых» в России никаких иллюзий относительно того, кто играет первую скрипку в «олонецком восстании», а также о реальном замысле всего предприятия с «добровольцами», не было. Уже 6 мая Финляндия, наряду с долгожданным признанием своей независимости со стороны Англии, финское правительство получило фактически требование сначала от Франции, а на следующий день и от Англии, дать гарантии, что поход финских добровольцев в Олонию не имеет целью территориальную экспансию. Финское правительство было вынуждено 9 мая дать такое обещание, однако Маннергейм, как действующий глава государства, ничего подобного не сделал, что вызвало у Антанты подозрения, что Финляндия банально пытается её обхитрить.
Между тем, поход финских добровольцев начал буксовать. 12 мая части Красной Армии отбили Олонец. Финнам остро не хватало наличных сил: пара тысяч набранных добровольцев и около тысячи присоединившихся к ним местных с задачей захвата огромной территории явно не справлялись. В конце мая финские представители установили контакт с вышедшими к Онежскому озеру войсками британского генерала Мейнарда, но достичь тесного взаимодействия между ними не удалось из-за разногласий между русскими «белыми» и финнами. Так, новый военный руководитель олонецкой экспедиции полковник А. Сихво потребовал, чтобы в случае совместных действий русские войска были бы удалены из тех районов, которые будут ими захвачены благодаря взаимодействию с финнами! Естественно эта идея не нашла поддержки ни у британцев, ни тем более у белогвардейцев. На политическом уровне вопреки собственным же обещаниям финское правительство продолжало попытки протолкнуть Антанте идею о проведении плебисцита в Карелии.
В конце июня ситуация на фронте резко изменилась: в результате успешно проведенной операции Красная Армия 27 июня взяла Видлицу - главную базу т.н. «Олонецкой армии». Это событие стало переломным моментом, поставившим на грань срыва всю кампанию в Карелии. Военный министр Р.Вальден всерьез рассматривал посылку регулярных войск на помощь добровольцам, что фактически означало войну с Россией. Но без согласия Антанты на присоединение российской Карелии или хотя бы её части к Финляндии такая мера была бы совершенно бессмысленна. Всерьез воевать за абстрактные счастье и свободу соплеменников без гарантий территориальных приращений Финляндия не намеревалась. Показательно, что уже 30 июня финляндское правительство утвердило программу, предоставленную марионеточным «Олонецким правительством», подразумевавшую вхождение в будущем Олонии в состав Финляндии. Весь июль и начало августа финская дипломатия разными путями пыталась добиться от Антанты признания своих претензий на российские территории, но, в конце концов, потерпела полнейшее фиаско, как и сама Олонецкая экспедиция. Для Антанты интересы русских белогвардейцев, в которых видели будущую российскую власть, явно и очевидно превалировали над интересами финских националистов. В итоге 9 августа финнам было разъяснено, что попытка оккупировать Олонецкую Карелию регулярными финскими войсками странами Антанты будет рассматриваться как casus belli. Финнам удалось лишь выторговать у англичан право на управление оккупированными ранее Ребольской волостью и Поросозером.
Впрочем, все эти события непосредственного отношения к вопросу захвата финскими войсками Петрограда уже не имели. Судя по всему, Маннергейм потерял интерес к этой «периферийной» стратегии уже к концу весны, предпочитая сосредоточиться на ударе непосредственно на Петроград с Карельского перешейка. В отличие от ситуации с «олонецким походом», в данном случае Маннергейму пришлось лавировать не только между Антантой и русскими белогвардейцами, но и бороться с внутренней фрондой в самой Финляндии, где, как говорилось выше, заманчивость идеи похода на Петроград не казалась всем такой уж очевидной. Причем если в начале весны Маннергейм полагал, что Финляндия пока не готова к такому шагу, то уже летом ему казалось, что время для него стремительно уходит и осуществить задуманное нужно как можно скорее.
Если поход в Олонецкую Карелию или в Эстонию можно было планировать без какого-либо участия со стороны русских белогвардейцев, то свои действия в отношении Петрограда из-за позиции Антанты Маннергейм был вынужден тесно увязывать с русскими, что, в свою очередь, сильно не нравилось многим финским националистам. Ситуацию усугубляли и разногласия по данному вопросу внутри самой Антанты. Франция в целом благожелательно смотрела на финскую помощь в деле захвата Петрограда, а вот англичане и американцы полагали, что это лишь усилит путаницу и создаст Финляндии «лишние опасности». Маннергейма это раздражало, в конце марта он писал Энкелю в Париж, что союзники не понимают всей выгоды создания большого плацдарма в районе на северо-западе России для дальнейших действий против большевизма и упускают время. Между тем финны могли бы помочь не за самую малость, например «Восточную Карелию, 500 млн. деньгами и самоопределение Ингерманландии…». Несложно заметить «эволюцию» взглядов Маннергейма: если осенью 1918-го он говорил о «рыцарском поступке» ля будущего признания «белой» Россией финской независимости, то теперь в нагрузку к «рыцарству» хотел еще и существенных территориальных приращений. Впрочем, вопрос о Восточной Карелии и Ингерманландии, очевидно, был «костью», которую Маннергейм собирался бросить националистическим кругам Финляндии за поддержку похода на Петроград, а деньги были нужны на оснащение армии и финансирование военных действий.
Уже в феврале Маннергейм заявлял американцам о принципиальной готовности финской армии к походу на Петроград, нужна была только моральная и материальная поддержка этой акции. В марте, практически одновременно с подготовкой олонецкой экспедиции, по приказу Маннергейма к юго-восточной границе Финляндии начали стягивать финские войска и перебрасывать боеприпасы. Однако кабинет министров, в целом поддерживающий олонецкую экспедицию, в вопросе Петрограда так же поддержать Маннергейма был не готов. Во-первых, финских политиков сильно смущали неоднократные заявления официальных представителей «белых» о невозможности признания на данном этапе финской независимости. Апофеозом этого стал выход Париже в конце марта брошюры с программным заявлением Русского политического совещания, представлявшего белогвардейское правительство на мирной конференции в Париже, против независимости Финляндии. Председатель этого самого совещания С.Д. Сазонов еще в конце февраля сформулировал общую парадигму отношения белогвардейских правительств к Финляндии: «…никто в настоящее время не правомочен дать какие-либо заверения в смысле признания независимости Финляндии, т.к. это право принадлежит исключительно будущему Русскому народному собранию». На этом фоне в глазах многих финских государственных деятелей уверенность Маннергейма в том, что русские в благодарность за взятие Петрограда «отпустят» Финляндию в свободное плавание стала выглядеть, по меньшей мере, наивной.
Во-вторых, в более широких политических кругах против открытой войны с советской Россией выступали не только левые, т.е. социал-демократы, но и значительная часть центристов. «Аграрии» в конце марта на совещании парламентской фракции даже ставили вопрос об отставке Маннергейма. Одно дело было с помощью добровольцев попытаться урвать у бывшей метрополии лакомый кусок территории, и совсем другое - открыто воевать с огромным восточным соседом без каких-либо гарантий Финляндии со стороны Антанты и русских белогвардейцев
.
Новое правительство К. Кастрёна в своей позиции по Петрограду от предыдущего отличалось не сильно. Сам Кастрён вскоре после назначения в интервью американской газете «Чикаго дейли ньюс» заявил: «Мы боимся большевизма, но мы также боимся русского империализма; главари последнего неоднократно заявляли, что они против независимой Финляндии. Мы стоим на страже против интриг этих империалистов».
Таким образом, политические элиты в Финляндии практически единодушно демонстрировали крайнюю осторожность в вопросе сотрудничества с русскими белогвардейцами. Но без этих контактов с ними поход на Петроград был невозможен, прежде всего, в силу занятой Антантой позиции. Если бы Маннергейм не стоял во главе Финляндии в это время, имея в своих руках всю полноту власти, можно было бы достаточно уверенно говорить о том, что идея похода на Петроград умерла бы, не успев толком родиться. Но у руля был Маннергейм, который с фанатичным упорством продолжал развивать идею похода, опираясь на немногочисленных сторонников среди военных и т.н. «активистов» - наиболее деятельных и радикальных представителей русофобского финского национализма.
Помимо достижения соглашения с белогвардейцами (что Маннергейму и самому не слишком нравилось по ряду причин), был и второй путь - спровоцировать Советскую Россию на войну. В течение мая - июня на границе под Петроградом начались регулярные инциденты, в том числе обстрелы советской территории финской артиллерией. Но советское правительство меньше всего было заинтересовано во вступлении в войну с ним еще и Финляндии, поэтому свой отпор ограничивало главным образом дипломатическими нотами. По сему Маннергейму пришлось искать общий язык с представителями русского белогвардейского движения, одновременно добиваясь материальной и моральной поддержки со стороны Антанты. Но об этом в следующий раз.
Клещи регента.
После отставки Маннергейм уехал в Стокгольм, где продолжал открыто говорить о своем желании подавить в России революцию и восстановить порядок, объясняя это тем, что в благодарность за это Россия потом признает независимость Финляндии. Сообщения о подобных разговорах отставного главнокомандующего в июне передавали британский и американский посланники в Швеции. Однако вскоре Маннергейм заболел т.н. «испанкой» и был вынужден переключиться на борьбу за собственную жизнь - эпидемия «испанки» унесла в Европе больше жизней, чем первая мировая война. Но Маннергейм выжил и отправился в Норвегию поправлять пошатнувшееся здоровье, откуда в начале сентября вернулся в Стокгольм, где и собирался провести зиму. Но у судьбы на Маннергейма были другие планы.
Пока Маннергейм боролся за жизнь, в самой Финляндии происходили весьма примечательные события. Как минимум до середины лета правящая верхушка страны уверенно ориентировалась на Германию. Причем настолько уверенно, что действующий регент Свинхувуд и командующий немецкими войсками в Финляндии фон дер Гольц готовили проект заключения военного союза между Германией и Финляндией. Лидеры «белой Финляндии», едва завершив гражданскую войну, уверенно сталкивали страну в горнило войны мировой, а правительство начало прорабатывать вариант с возведением на престол Финляндии германского принца. Уже в начале июня председатель правительства Паасикиви представил в парламент закон о монархической форме правления в Финляндии. В парламенте разгорелась ожесточенная борьба между сторонниками монархии и республиканской формы правления, но последние в нем были в явном меньшинстве после изгнания депутатов из социал-демократической партии. Голосование состоялось 7 августа, и республиканскому меньшинству удалось с большим трудом добиться переноса решения этого вопроса на более поздний срок, после новых парламентских выборов. Но монархисты смогли обойти и это решение. Дело в том, что в Финляндии формально существовала форма правления 1772 года, согласно которой в случае угасания императорской династии парламент мог избрать нового монарха. Уже 9 августа парламент разрешил правительству сделать это самостоятельно. Но тут планам финских монархистов помешал… кайзер Вильгельм II. Финны прочили на трон сына Вильгельма принца Оскара, но Вильгельм от такого счастья отказался, в итоге лишь к концу августа определились с новой кандидатурой - принца Фридриха Карла Гессен-Кассельского, шурина Вильгельма II. Однако республиканцы снова смогли отложить избрание короля на месяц.
Между тем, в начале осени все больше политиков в Финляндии начали приходить к неприятному выводу, что ставка на Германию была ошибкой - последняя все более очевидно проигрывала войну. Уже 1 октября Паасикиви и еще несколько членов правительства поставили вопрос о переориентации Финляндии на Антанту, но остальные министры эту идею благополучно провалили, продолжая с отчаянием обреченных цепляться за идущую ко дну Германию. Тем не менее, правительство решило «подстелить соломку» и послало министра иностранных дел К. Энкеля в Стокгольм за Маннергеймом. Так уж вышло, что Маннергейм был фактически единственным из крупных финских политических деятелей, кто не запятнал себя тесным сотрудничеством с Германией. Финское руководство решило послать бывшего главнокомандующего в Лондон, чтобы добиться от британцев признания финской независимости и материальной помощи.
Здесь надо заметить, что Финляндия к этому времени находилась на грани экономического коллапса, в стране реально назревал голод. В связи с войной и революцией, производство в Финляндии резко упало, в связи с чем сильно сократился и экспорт, дававший значительную часть поступлений в казну. Однако сократить импорт Финляндия также резко не могла, так как сильно от него зависела, и прежде всего, от поставок продовольствия. В 1918 году доля импорта во внешнеторговом обороте Финляндии составляла 69%, а на следующий год выросла до 74! Чтобы покрыть дефицит бюджета, финскому правительству приходилось лезть в долги, государственный долг страны за 1918-1920 годы вырос почти вдвое и достиг суммы в 1935 млн. марок, из которых почти четверть составлял внешний долг. Приходилось запустить печатный станок, в результате реальная стоимость марки к 1920 году упала в 10 раз по сравнению с довоенной. Стоимость жизни в Финляндии в 1919 году по сравнению с 1914-м выросла в 9,5 раз.
Маннергейм откликнулся на призыв Паасикиви и уже 4 октября прибыл в Хельсинки на встречу с регентом и членами правительства, согласившись в очередной раз взять на себя спасение Финляндии от надвигающейся политической и экономической катастрофы. А два дня спустя Маннергейм имел беседу с председателем Особого Комитета по делам русских в Финляндии А.Ф. Треповым. Беседа крутилась в основном вокруг темы «спасения России», причем Трепов прямо сказал, что Маннергейм - самый подходящий человек, который должен возглавить армию, способную взять Петроград и освободить Россию от большевиков. Правда армия должна состоять из русских, а не финнов, пусть и вооруженных на германские средства. С этой беседы фактически началась длительная игра в «кошки-мышки» межу русскими «белыми» с одной стороны и Маннергеймом с другой.
«Гром грянул» 5 октября, когда кайзер Вильгельм II обратился к президенту США В. Вильсону с мирными предложениями. Германии фактически пришел конец, но вопреки всякому здравому смыслу и логике, финские правые монархисты 9 октября в парламенте протащили-таки избрание Фридриха Карла королем и немедленно направили делегацию в Германию «обрадовать» новоиспеченного короля. Последствия ждать себя не заставили: 15 октября единственный из признавших Финляндию членов Антанты, Франция, разорвала отношения с Финляндией. Маннергейму пришлось ехать еще и в Париж… Падение Германии вызвало в финском правительстве настоящую панику. В Хельсинки всерьез ждали, что армия большевиков вот-вот ринется на Финляндию, что вызовет новый революционный взрыв в самой Финляндии, помочь которой будет уже некому.
Маннергейм, надо отметить, тему большевизации Финляндии в случае отказа ей в помощи педалировал весьма активно во время своего заграничного вояжа. Он не был бы сам собой, если бы смиренно просил союзников «понять-простить» Финляндию за её прогерманские заблуждения. Напротив, Англии он фактически выкатил пакет требований, необходимых для выживания Финляндии. В числе их был ввод британского флота в Финский залив, срочная продовольственная помощь в виде 120 тыс. тонн зерна, признание независимости и… согласие на поход финнов на Петроград с правом создания там нового правительства, которое бы восстановило порядок. И шантаж «большевизацией» сработал! Англичане согласились предоставить финнам продовольственную помощь, а флот в залив они собирались ввести и вне зависимости от просьб Маннергейма. Что до Петрограда - то этот вопрос оставили на потом. Решать его с финнами без участия русских англичане не намеревались.
Помимо прочего, в результате поездки выяснилось, что союзники не желают иметь дело с прогерманскими элементами в финском правительстве. Финны 27 ноября послушно переизбрали правительство, но сделали это в типичной для финской политики тех лет странной манере. В новом правительстве на шесть республиканцев приходилось шесть монархистов, упорно не желавших сдавать позиции. Причем новый председатель правительства Л. Ингман был как раз из последних. Естественно, новое правительство восторгов в Париже и Лондоне также не вызвало. Однако союзники недвусмысленно намекнули Маннергейму, что хотели бы видеть во главе Финляндии человека, пользующегося доверием Антанты, то есть его самого. Нет проблем! В последние дни ноября все еще находившийся в Лондоне Маннергейм получил сообщение, что он может теперь действовать как глава государства, официально же Маннергейм был избран регентом Финляндии 12 декабря, когда он был во Франции. В Хельсинки Маннергейм прибыл 22 декабря, одновременно с первым грузом зерна из Англии. Склонность к эффектным жестам определенно в характере Маннергейма присутствовала.
Идея похода на Петроград при новом статусе Маннергейма лишь обрела новые, более четкие формы. Теперь ему не нужно было о чем-то договариваться с какими-то там гражданскими политиками, руки его были развязаны внутри страны, но не на внешнеполитическом поприще. Но и отношение Маннергейма к цели такого похода несколько изменилось. Теперь он был главой Финляндии, страны, которую уже признали 16 государств мира. И, нельзя не признать, что он работал на благо своей новой родины (так, как он его понимал) с не меньшим энтузиазмом, чем когда-то служил Российской Империи. В общем и целом свои взгляды на ситуацию Маннергейм программно изложил еще 28 октября, написав письмо из Парижа своей старой знакомой княжне Марии Любомирской. Он писал, что Россия рано или поздно восстановит свое величие, большевики ли в ней останутся или власть возьмут «белые». И возродившаяся империя будет стремиться к восстановлению своих прежних границ. И чтобы избежать столкновения с возрожденной империей, нужно совершить «рыцарский поступок» и освободить Петербург, «заложив основы будущих хороших отношений». Иными словами, идея похода на Петроград в глазах Маннергейма теперь выглядела как залог будущего Финляндии как независимого государства.
Правда, мнение Маннергейма разделяли далеко не все даже внутри самой Финляндии. Так военный министр Р. Вальден прямо заявлял, что «большевизм для нас не так опасен, как империализм в России». Многие разделяли ту точку зрения, что для Финляндии будет лучше, чтобы хаос в России продлился как можно дольше, а потому поход в Россию для прекращения гражданской войны будет неуместным. Но это было, в общем, не столь важно. Маннергейм не раз демонстрировал, что вполне может просто проигнорировать мнение тех, от кого он никак не зависел. Хуже было то, что задуманный Маннергеймом «рыцарский поступок» не интересовал тех, для помощи кому он был задуман. А.И. Деникин и его соратник С.Д. Сазонов еще в декабре предупреждали Англию и Францию, чтобы те не поддерживали поход финнов на Петроград. Во-первых, взятие столицы финнами было бы оскорблением для русского белого движения, во-вторых, многим была памятна устроенная «освободителями» бойня русского населения в Выборге, и представители белого движения опасались повторения трагедии в Петрограде. Более того, в январе 1919 года на парижской конференции представители русских «белых» прямо заявили, что независимость Финляндии в России никто не признавал, кроме большевиков, и это вопрос должен рассматриваться на Учредительном собрании. В этой связи и союзники, по словам самого Маннергейма, к идее похода финнов на Петроград «не проявляли никакого интереса».
Но Маннергейм не был бы сам собой, если бы так легко отказывался от своих больших замыслов. Уже 23 декабря, на следующий день после прибытия Маннергейма в Финляндию, оперативно созданный комитет помощи Эстонии подписал с эстонским «белым» правительством договор об отправке финских добровольцев для борьбы против местных «красных». В общей сложности туда убыло около 4 тыс. финских солдат, которые воевали под единым командованием финского генерала Ветцера, подчинявшегося непосредственно Маннергейму. Помощь эстонским «белым» была оказана не только из соображений «классовой солидарности». Эстонию Маннергейм рассматривал как отличный плацдарм для удара в направлении Петрограда с запада и как удобную базу для обеспечения возможных операций против большевиков на северо-востоке России. Любопытно, что в конце февраля командующий эстонской армией генерал-майор Й. Лайдонер напрямую ставил перед финнами вопрос о важности взятия Петрограда как для финнов, так и для эстонцев. Но Маннергейм посчитал, что время еще не пришло и что финская армия не готова к этому.
Вторым этапом задуманного Маннергеймом большого «освободительного похода» должна была стать олонецкая экспедиция, в результате которой финны получили бы крупный плацдарм и севернее Петрограда, на Свири. Здесь уместно напомнить о разрабатываемых еще весной 1918-го планах по разжиганию сепаратизма и стимулированию «национальных восстаний» в Карелии, а также о походе на Свирь через Приладожье. В начале 1919 года эти планы были реанимированы и переведены в практическую плоскость. Но теперь за спиной Финляндии не стояла могучая Германия, и действовать нужно было осторожно, поэтому финское руководство все активнее разыгрывало карту «добровольцев», причем довольно нагло и цинично. Так, в январе 1919 года британский МИД предложил финнам вывести свои войска из оккупированной еще в мае Ребольской волости. В ответ Маннергейм заявил, что это вызвало бы недовольство внутри Финляндии и финское правительство не сможет гарантировать, что финские добровольцы помимо воли правительства не захватят вновь Реболы.
В феврале 1919-го начались практические мероприятия по реализации «Олонецкого похода». Занимался этим все тот же комитет помощи Эстонии, а позже был сформирован т.н. олонецкий комитет, затем переименованный в карельский. Военным руководителем предстоящей кампании был назначен егерь-майор Гуннар фон Херцен, на тот момент служивший в Сортавальской пограничной группе. Херцен полагал, что для осуществления замысла вполне достаточно будет набрать тысячу добровольцев. Чтобы не вызывать лишних вопросов, Херцен уже 18 марта уволился из армии.
Финский парламент старались держать в неведении относительно очередного похода, поскольку крупнейшая в парламенте фракция (после изгнания оттуда социал-демократов) - аграрии и прогрессивная партия выступали за решение «карельского вопроса» мирным путем. Тем не менее, слухи о начавшейся подготовке просачивались наружу. Уже 14 февраля советское правительство обратилось к Финляндии с нотой, осуждающей подготовку к агрессии. Удостоить ответом большевиков финское руководство не сочло нужным, а вот перед парламентом премьеру Л. Ингману пришлось выступить 21 февраля, на голубом глазу соврав, что «у Финляндии нет никаких планов нападения на Россию» и нет намерений вмешиваться в её внутренние дела. С другой стороны Ингман отметил, что правительство не может препятствовать «отдельным добровольцам» переходить границу для оказания помощи восставшему карельскому населению.
Между тем, «не желающее вмешиваться во внутренние дела России» финское руководство уже 1 марта приняло решение продолжать поставки оружия населению Олонецкой Карелии, послать в Олонец человека для детального ознакомления с ситуацией, оказывать содействие добровольцам в переходе границы (однако открытую вербовку в Финляндии не проводить), возможное формирование армии проводить только на сопредельной территории. Карельский комитет, занимавшийся непосредственной подготовкой «похода», намеревался в случае успешного развития продолжать его до самого Петрограда. Однако уже 18 марта правительство неожиданно отыграло назад, запретив карельскому комитету рискованное предприятие. Причиной стал полученный не слишком благоприятный отчет майора Котилайнена о перспективах похода. Но тут в дело вмешались влиятельные сторонники «олонецкого похода» во главе с самим Маннергеймом. В итоге 2 апреля правительство вновь вернулось к рассмотрению вопроса о походе, подготовка к которому, к слову сказать, шла без особых заминок.
На заседании были рассмотрены три варианта действий.
а) «Большой поход» силами армии для завоевания Карелии и Ингерманландии. Фактически это была бы полноценная война с Советской Россией, на которую у финнов не было, прежде всего, финансов. Без иностранной помощи такой поход возможен не был, а зондирование почвы за рубежом показало, что Великобритания категорически против такой затеи.
б) «Малый поход» силами финских добровольцев и примкнувших к ним местных жителей с целью захвата Олонецкой Карелии. Сторонников у данного проекта было предостаточно, начиная от самого Маннергейма и военного руководства, до большинства членов правительства.
в) Отмена похода ввиду его неблагоприятных перспектив. Наиболее влиятельным сторонником этого варианта был премьер Л. Ингман, но его авторитета было явно мало, для блокирования мощнейшего конгломерата «ястребов».
В итоге 3 апреля правительство санкционировало «малый поход». А на следующий день Маннергейм уже выступал перед новоизбранным парламентом с пафосной речью о том, что «Финляндия не может равнодушно смотреть на страдания соплеменных народов, еще находящихся под властью большевиков». О том, что еще накануне правительство дало согласие на поход, Маннергейм сообщить парламентариям не счел нужным. Но теперь расклад сил в парламенте резко изменился, поскольку социал-демократы в очередной раз победили на выборах, взяв 80 мест из 200. Эсдеки выступили резко против планов Маннергейма, обратившись 9 апреля с запросом Ингману о том, ведется ли вербовка добровольцев для походов в Карелию или на Петроград. В ответ Ингман 11 апреля сообщил, что знать ничего не знает ни о каких добровольцах, что правительство против любых планов напасть на Россию, разрешения такого не давало и вообще ничего не знает ни о каком нападении. Однако в конце Ингман завел старую песню про невозможность сдержать патриотический порыв финских добровольцев, которые пожелают помочь соплеменникам. Про решение правительства от 3 апреля Ингман «скромно» умолчал.
Впрочем, правительство Ингмана уже фактически стало историей. 17 апреля был сформирован новый кабинет министров во главе с К. Кастрёном, который, в отличие от Ингмана, был горячим сторонником активной борьбы за Карелию. Вообще интересно отметить, что хотя в своих предвыборных обещаниях Аграрная и Национальная прогрессивная партии (а представители этих партий составляли большинство в новом правительстве) выступали как сторонники мирного решения карельского вопроса, на практике именно они оказались наиболее активными сторонниками «малого похода». Хотя из 15 членов нового кабинета девять работали и в прежнем правительстве, позиции сторонников активных действий в Карелии существенно укрепились. Характерно, что без своего портфеля остался министр иностранных дел К. Энкель, наиболее последовательный противник любых военных авантюр в Карелии. Дополнительно мала в огонь подлило начавшееся 11 апреля в Карелии наступление русских «белых» и частей англо-французских экспедиционных сил на севере России, грозившее «перехватить» территории, на которые нацелились Маннергейм & Со. В результате в ночь на 21 апреля группировка финских добровольцев пересекла границу и вторглась в российское Приладожье.
В первые дни наступление развивалось остаточно успешно, уже 23 апреля финны заняли Олонец. Но их успехи вызвали серьезное беспокойство не только у большевистского правительства, но и у русских «белых», которые попросили Антанту предостеречь Финляндию от захвата Карелии. Эта просьба, помимо прочего, интересна тем, что ни у «красных», ни у «белых» в России никаких иллюзий относительно того, кто играет первую скрипку в «олонецком восстании», а также о реальном замысле всего предприятия с «добровольцами», не было. Уже 6 мая Финляндия, наряду с долгожданным признанием своей независимости со стороны Англии, финское правительство получило фактически требование сначала от Франции, а на следующий день и от Англии, дать гарантии, что поход финских добровольцев в Олонию не имеет целью территориальную экспансию. Финское правительство было вынуждено 9 мая дать такое обещание, однако Маннергейм, как действующий глава государства, ничего подобного не сделал, что вызвало у Антанты подозрения, что Финляндия банально пытается её обхитрить.
Между тем, поход финских добровольцев начал буксовать. 12 мая части Красной Армии отбили Олонец. Финнам остро не хватало наличных сил: пара тысяч набранных добровольцев и около тысячи присоединившихся к ним местных с задачей захвата огромной территории явно не справлялись. В конце мая финские представители установили контакт с вышедшими к Онежскому озеру войсками британского генерала Мейнарда, но достичь тесного взаимодействия между ними не удалось из-за разногласий между русскими «белыми» и финнами. Так, новый военный руководитель олонецкой экспедиции полковник А. Сихво потребовал, чтобы в случае совместных действий русские войска были бы удалены из тех районов, которые будут ими захвачены благодаря взаимодействию с финнами! Естественно эта идея не нашла поддержки ни у британцев, ни тем более у белогвардейцев. На политическом уровне вопреки собственным же обещаниям финское правительство продолжало попытки протолкнуть Антанте идею о проведении плебисцита в Карелии.
В конце июня ситуация на фронте резко изменилась: в результате успешно проведенной операции Красная Армия 27 июня взяла Видлицу - главную базу т.н. «Олонецкой армии». Это событие стало переломным моментом, поставившим на грань срыва всю кампанию в Карелии. Военный министр Р.Вальден всерьез рассматривал посылку регулярных войск на помощь добровольцам, что фактически означало войну с Россией. Но без согласия Антанты на присоединение российской Карелии или хотя бы её части к Финляндии такая мера была бы совершенно бессмысленна. Всерьез воевать за абстрактные счастье и свободу соплеменников без гарантий территориальных приращений Финляндия не намеревалась. Показательно, что уже 30 июня финляндское правительство утвердило программу, предоставленную марионеточным «Олонецким правительством», подразумевавшую вхождение в будущем Олонии в состав Финляндии. Весь июль и начало августа финская дипломатия разными путями пыталась добиться от Антанты признания своих претензий на российские территории, но, в конце концов, потерпела полнейшее фиаско, как и сама Олонецкая экспедиция. Для Антанты интересы русских белогвардейцев, в которых видели будущую российскую власть, явно и очевидно превалировали над интересами финских националистов. В итоге 9 августа финнам было разъяснено, что попытка оккупировать Олонецкую Карелию регулярными финскими войсками странами Антанты будет рассматриваться как casus belli. Финнам удалось лишь выторговать у англичан право на управление оккупированными ранее Ребольской волостью и Поросозером.
Впрочем, все эти события непосредственного отношения к вопросу захвата финскими войсками Петрограда уже не имели. Судя по всему, Маннергейм потерял интерес к этой «периферийной» стратегии уже к концу весны, предпочитая сосредоточиться на ударе непосредственно на Петроград с Карельского перешейка. В отличие от ситуации с «олонецким походом», в данном случае Маннергейму пришлось лавировать не только между Антантой и русскими белогвардейцами, но и бороться с внутренней фрондой в самой Финляндии, где, как говорилось выше, заманчивость идеи похода на Петроград не казалась всем такой уж очевидной. Причем если в начале весны Маннергейм полагал, что Финляндия пока не готова к такому шагу, то уже летом ему казалось, что время для него стремительно уходит и осуществить задуманное нужно как можно скорее.
Если поход в Олонецкую Карелию или в Эстонию можно было планировать без какого-либо участия со стороны русских белогвардейцев, то свои действия в отношении Петрограда из-за позиции Антанты Маннергейм был вынужден тесно увязывать с русскими, что, в свою очередь, сильно не нравилось многим финским националистам. Ситуацию усугубляли и разногласия по данному вопросу внутри самой Антанты. Франция в целом благожелательно смотрела на финскую помощь в деле захвата Петрограда, а вот англичане и американцы полагали, что это лишь усилит путаницу и создаст Финляндии «лишние опасности». Маннергейма это раздражало, в конце марта он писал Энкелю в Париж, что союзники не понимают всей выгоды создания большого плацдарма в районе на северо-западе России для дальнейших действий против большевизма и упускают время. Между тем финны могли бы помочь не за самую малость, например «Восточную Карелию, 500 млн. деньгами и самоопределение Ингерманландии…». Несложно заметить «эволюцию» взглядов Маннергейма: если осенью 1918-го он говорил о «рыцарском поступке» ля будущего признания «белой» Россией финской независимости, то теперь в нагрузку к «рыцарству» хотел еще и существенных территориальных приращений. Впрочем, вопрос о Восточной Карелии и Ингерманландии, очевидно, был «костью», которую Маннергейм собирался бросить националистическим кругам Финляндии за поддержку похода на Петроград, а деньги были нужны на оснащение армии и финансирование военных действий.
Уже в феврале Маннергейм заявлял американцам о принципиальной готовности финской армии к походу на Петроград, нужна была только моральная и материальная поддержка этой акции. В марте, практически одновременно с подготовкой олонецкой экспедиции, по приказу Маннергейма к юго-восточной границе Финляндии начали стягивать финские войска и перебрасывать боеприпасы. Однако кабинет министров, в целом поддерживающий олонецкую экспедицию, в вопросе Петрограда так же поддержать Маннергейма был не готов. Во-первых, финских политиков сильно смущали неоднократные заявления официальных представителей «белых» о невозможности признания на данном этапе финской независимости. Апофеозом этого стал выход Париже в конце марта брошюры с программным заявлением Русского политического совещания, представлявшего белогвардейское правительство на мирной конференции в Париже, против независимости Финляндии. Председатель этого самого совещания С.Д. Сазонов еще в конце февраля сформулировал общую парадигму отношения белогвардейских правительств к Финляндии: «…никто в настоящее время не правомочен дать какие-либо заверения в смысле признания независимости Финляндии, т.к. это право принадлежит исключительно будущему Русскому народному собранию». На этом фоне в глазах многих финских государственных деятелей уверенность Маннергейма в том, что русские в благодарность за взятие Петрограда «отпустят» Финляндию в свободное плавание стала выглядеть, по меньшей мере, наивной.
Во-вторых, в более широких политических кругах против открытой войны с советской Россией выступали не только левые, т.е. социал-демократы, но и значительная часть центристов. «Аграрии» в конце марта на совещании парламентской фракции даже ставили вопрос об отставке Маннергейма. Одно дело было с помощью добровольцев попытаться урвать у бывшей метрополии лакомый кусок территории, и совсем другое - открыто воевать с огромным восточным соседом без каких-либо гарантий Финляндии со стороны Антанты и русских белогвардейцев
.
Новое правительство К. Кастрёна в своей позиции по Петрограду от предыдущего отличалось не сильно. Сам Кастрён вскоре после назначения в интервью американской газете «Чикаго дейли ньюс» заявил: «Мы боимся большевизма, но мы также боимся русского империализма; главари последнего неоднократно заявляли, что они против независимой Финляндии. Мы стоим на страже против интриг этих империалистов».
Таким образом, политические элиты в Финляндии практически единодушно демонстрировали крайнюю осторожность в вопросе сотрудничества с русскими белогвардейцами. Но без этих контактов с ними поход на Петроград был невозможен, прежде всего, в силу занятой Антантой позиции. Если бы Маннергейм не стоял во главе Финляндии в это время, имея в своих руках всю полноту власти, можно было бы достаточно уверенно говорить о том, что идея похода на Петроград умерла бы, не успев толком родиться. Но у руля был Маннергейм, который с фанатичным упорством продолжал развивать идею похода, опираясь на немногочисленных сторонников среди военных и т.н. «активистов» - наиболее деятельных и радикальных представителей русофобского финского национализма.
Помимо достижения соглашения с белогвардейцами (что Маннергейму и самому не слишком нравилось по ряду причин), был и второй путь - спровоцировать Советскую Россию на войну. В течение мая - июня на границе под Петроградом начались регулярные инциденты, в том числе обстрелы советской территории финской артиллерией. Но советское правительство меньше всего было заинтересовано во вступлении в войну с ним еще и Финляндии, поэтому свой отпор ограничивало главным образом дипломатическими нотами. По сему Маннергейму пришлось искать общий язык с представителями русского белогвардейского движения, одновременно добиваясь материальной и моральной поддержки со стороны Антанты. Но об этом в следующий раз.