Почему сдалась Финляндия?
В последнее время в связи с недавней годовщиной окончания советско-финляндской войны 1939-40 гг. в сети вновь всплыл вопрос о том, какие же на самом деле потери понесла Финляндия в этой войне. Ряд граждан не устраивают официальные финские данные о потерях, чего уж там, довольно нелицеприятные для нашего национального самосознания. Еще бы, за победу в войне с 3,5-миллионой Финляндией, согласно этим данным, нам пришлось заплатить жизнями шести бойцов и командиров РККА на одного убитого финского солдата или офицера. Аргументы в пользу того, что на самом деле «зимняя война» финской армии стоила гораздо дороже, чем официально признанные 21,6 тыс. погибших и 1,4 тыс. пропавших без вести, приводятся разной степени вменяемости. Да и собственно оценки «настоящих» безвозвратных потерь Финляндии тоже «гуляют» довольно широко - от 48 до 100 и более тысяч. На мой взгляд, здесь в полной мере проявляется присущая нам, к сожалению, черта вместо поисков причин заниматься поисками оправданий. В частности, при обсуждении наших потерь в блогах четко прослеживается тенденция оправдывать их какими-то внешними факторами (морозы, глухие леса, глубокий снег и т.д.), либо вообще тем, что «а кто же мог лучше?» (тут неизменно всплывают американцы в Хуртгенском лесу). Старательные многолетние поиски «скрываемых финнами настоящих потерь» с целью «дотянуть» их до уровня наших - из той же самой серии.
Так, например, довольно широко распространена непонятно откуда взявшаяся версия, что финны якобы не учитывали потери различных военизированных организаций, в первую очередь «шюцкора». При этом «за бортом» этого тезиса, как правило, остается то обстоятельство, что есть финская статистика, включающая вообще всех погибших в результате военных действий в стране за время «зимней войны», в том числе погибших при бомбардировках мирных жителей, моряков торгового флота и прочих. Т.е. погибшие члены «шюцкора», «Лотты свярд» и прочих военизированных организаций в любом случае попали в одну из категорий. Вот, например, в финской электронной базе данных по погибшим без труда находится "лотта", а вот мобилизованный на оборонные работы гражданин.
Еще одним широко распространенным способом является педалирование отдельно взятых цифр, приводимых финскими историками и построение на этой основе далеко идущих выводов с полным игнорированием всего остального сказанного в том же источнике. Безусловным «любимчиком» сторонников версии о всефинском заговоре с целью сокрытия собственных потерь является финский историк Ильмари Хакала со своей статьей «Предел прочности», опубликованной в декабрьском выпуске журнала «Родина» в 1995 году. Статья его, в общем-то, достаточно популярно объясняет, почему финская армия не могла далее сопротивляться и ничем особенным от прочих финских статей не отличается, в ней есть одна единственная фраза, до сих пор служащая основой для вычисления «правильных» финских потерь. Звучит она так: «По оценке экспертов, пехота потеряла примерно ¾ своего состава (а в середине марта уже 64 тысячи человек). Так как пехота в то время составляла 150 тысяч человек, то её потери составляли уже 40 процентов». Слова про ¾ потерь пехоты явно противоречат всему сказанному Хакалой в статье, что заставляет задуматься об опечатке или «корявом» переводе. Но ничего более в этой статье Хакалы никому и не интересно, все ритуальные пляски вертятся вокруг вычислений ¾ от 150 тысяч с последующим потрясанием полученными результатами в духе: «Ага, попались»! Первым это сделал небезызвестный Ю.Мухин, последним, на сегодняшний день, некий Григорий Рожнов, безграмотнейшая статья которого как вирус расползлась по интернету. Я как-то спросил у одного из сторонников версии про неучтенные финские потери о том, действительно ли он на полном серьезе считает, что Хакала в своей статье, опубликованной в российском журнале, тупо проболтался и выдал страшную финскую тайну о потерях, на что получил уклончивый ответ в духе «все может быть». No comments, как говорится…
Наиболее же часто повторяющийся аргумент, так сказать стержень, на который нанизываются все остальные доводы, в общем и целом, можно сформулировать следующим образом: Если финская армия понесла такие небольшие потери убитыми и пропавшими без вести, то почему Финляндия пошла на заключение такого тяжелого для неё мира в то время, когда вот-вот должна была прибыть помощь из-за границы? Ведь если исходить из данных финских же историков, что численность армии во время войны колебалась около отметки 300 тыс. человек, то потеря менее 10% из них не может привести к катастрофической ситуации на фронте, заставившей финское руководство срочно подписывать мир на тяжелейших для страны условиях. Почему при столь малых потерях финская армия исчерпала ресурсы к сопротивлению?
Меня лично в такой постановке вопроса больше всего смущает прямое и безапелляционное увязывание вопроса потерь с вопросом боеспособности армии вообще, без оглядки на массу других, не менее, а может и более важных факторов. Есть солдаты - значит можно продолжать сопротивление, а раз нет возможности продолжать сопротивление - значит, большинство солдат убили. Ну вот как-то так. Что там делает противник, какова общая ситуация на фронте - не столь важно.
Ну раз так, начнем, пожалуй с потерь. Я вообще в принципе не понимаю, почему потери финской армии считаются маленькими. К концу войны они составляли уже около 70 тысяч человек убитыми, раненными и пропавшими без вести из 300-350 тысячной армии. Причем динамика потерь под конец войны была просто ужасающей. Только убитыми и пропавшими без вести финские войска за первые тринадцать дней марта потеряли 7378 человек, т.е. в среднем по 567 человек в сутки. Простой расчет показывает, что при сохранении такого уровня только в марте и только убитыми финские войска потеряли бы еще как минимум 17,5 тысяч человек. Однако постоянно наблюдавшийся с февраля неуклонный рост финских потерь (среднесуточные безвозвратные потери в январе составили 106 человек, в феврале - 319 человек) заставляет предполагать, что в марте подобная динамика сохранилась бы и потери финской армии существенно превысили бы февральские показатели. Особенно если учитывать то обстоятельство, что Красная Армия в марте без сомнения окончательно вырвалась бы на оперативный простор и финские войска, утратившие свои главные оборонительные позиции, начали бы нести существенно большие потери, в том числе пленными и пропавшими без вести. По самым общим прикидкам, безвозвратные потери финских войск составили бы к концу марта 45-50 тысяч человек, а общие достигли бы катастрофической цифры в 100-120 тысяч человек. Не нужно быть военным экспертом, чтобы сделать очевидный вывод, что при таких потерях (1/3 от численности армии) финский фронт просто развалился бы еще до того, как в Финляндию прибыли бы первые части войск союзников. При этом обещанные финнам войска союзников не покрыли бы даже безвозвратные потери финской армии, а ведь по статистике, примерно 25% раненных остались инвалидами, т.е. «безвозврат» финской армии к концу марта смело можно увеличить еще на 25-30 тысяч человек.
Людских ресурсов, чтобы восполнить эти потери, как это было сделано в СССР летом-осенью 1941-го, у Финляндии просто не было. Даже без учета качества этих ресурсов и состоянии вооружения финской армии. Собственно, проблемы с качеством прибывающего пополнения возникли уже в декабре-январе, вспомнить хотя бы прибывшие под Суомуссалми полки из состава 23-й пехотной дивизии, имевшие на вооружение, в том числе, охотничьи ружья, или «фарфоровую дивизию» под Тайпале. Но при всем притом, среди финских офицеров высшего ранга находились оптимисты, которые считали, что еще есть возможность продолжать сопротивление. В частности, это небезызвестный генерал-майор П.Талвела, о чем, кстати, писал и тот же Хакала, но на что, конечно же, никто из вычисляющих финские «тру-потери» внимания не обратил.
Однако куда более существенным фактором была ситуация на фронте. Тезисно её недавно показал Баир Иринчеев, я же попробую дать чуть более подробную картину. Без большого риска впасть в ошибку могу предположить, что если бы финская армия чудесным образом вообще не потеряла бы к марту ни одного человека, ситуация для неё была бы не сильно лучшей, чем в действительности. В декабре финская армия успешно отразила несколько штурмов «линии Маннергейма», но, как известно, 11 февраля, после двух месяцев артиллерийских обстрелов и бомбардировок, Красная Армия смогла взломать главную линию обороны финнов в районе деревни Сумма, что вскоре повлекло её оставление финскими войскам на участке от Финского залива до озера Муола-ярви. Одновременно командование РККА постоянно накачивало группировку войск на Карельском перешейке новыми дивизиями и пополняло уже действующие. В начале марта Красная Армия обошла Выборг с востока и форсировала Выборгский залив, создав большой плацдарм к западу от города. Линия фронта на Карельском перешейке, по сравнению с декабрем, выросла, условно говоря, со 130 до 160 километров. Причем только к западу от Выборга действовала группировка советских войск в составе двух стрелковых корпусов (шесть стрелковых дивизий) - т.е. сил, ненамного уступающих тем, что Красная Армия развернула на перешейке к началу войны. Чтобы создать линию фронта перед форсировавшим Выборгский залив советским 28-м стрелковым корпусом, финскому командованию пришлось собирать силы буквально «с бору по сосенке», выдергивая отдельные батальоны из Приладожья и даже из Лапландии. В результате к западу от Выборга против шести советских дивизий действовали только одна финская дивизия и сводная группа общей численностью еще примерно в дивизию. Даже если бы все эти войска были свежими, удержаться при таком соотношении сил становилось задачей нетривиальной. Если же учесть, что советским дивизиям противостояли либо хотя и обстрелянные, но вымотанные тремя месяцами боев части, либо необстрелянное пополнение и плохо подготовленное пополнение, то, несмотря на отчаянное сопротивление, результат сражения за плацдарм был легко предсказуем. А как только державшаяся на волоске оборона финнов на побережье рухнула бы, немедленно последовал бы бросок советских подвижных групп на Хельсинки и на Лаппеенранту - в глубокий тыл продолжавших сражаться на перешейке финских войск. Удивительно здесь то, что финские войска, несмотря на многократное превосходство РККА на этом участке фронта, из последних сил продолжали ожесточенно сопротивляться, не позволяя вскрыть плацдарм. Но его вскрытие, безо всяких сомнений, к 13 марта было вопросом нескольких ближайших дней.
Не лучше ситуация была и на других участках обороны финской «Армии перешейка». К северо-востоку от Выборга в районе станции Тали советский 50-й стрелковый корпус пробил брешь в обороне финнов, заткнуть которую финскому командованию было уже практически нечем. Три дивизии корпуса наступали на участке шириной чуть более 3 километров! Ситуация на участке советской 13-й армии была лишь немногим лучше. Очевидно, это и позволяло командовавшему оборонявшимся тут III-м армейским корпусом «Армии перешейка» П. Талвеле еще на что-то надеяться. Но и здесь в ходе боев 11-13 марта советской 50-й стрелковой дивизии 15-го армейского корпуса удалось форсировать неприступную прежде руку Вукса в районе Яюряпя и потеснить оборонявшиеся перед ней шесть батальонов финской 2-й пехотной дивизии. Наступательный порыв 50-й дивизии, безусловно, в ожесточенных боях был несколько охлажден, но за её спиной на созданный плацдарм уже вводилась свежая 8-я стрелковая дивизия, пополненная и восстановленная после не очень удачных февральских боев. Командование же 2-й дивизии ничем кроме обещаний вышестоящего командования пополнить свои силы не могло. Более того, кроме сдерживания созданного 50-й дивизией плацдарма, командиру 2-й дивизии полковнику Э. Коскимиесу приходилось отбивать натиск еще двух дивизий советского 15-го стрелкового корпуса и одной дивизии 23-го стрелкового корпуса. Таким образом, соотношение сил на участке 2-й пехотной дивизии составляло 1 к 4, а если учитывать пока не введенную в бой 8-ю дивизию, то и 1 к 5. Пока между финскими и советскими войсками здесь лежало заснеженное насквозь простреливаемое ледяное поле Вуоксы, шансы сдержать советское наступление у финнов еще были, но с появлением плацдарма с двумя советскими дивизиями на нем, вопрос о взломе финской обороны и на этом участке перекочевывал из категории «если» в «когда». А это означало оставление финнами последнего находившегося в их руках участка «линии Маннергейма» и безуспешная борьба с превосходящими силами РККА на наспех подготовленных тыловых позициях. И, как следствие, резкий рост потерь III-го корпуса со всеми вытекающими последствиями. И, тем не менее, необходимо отметить, что финская оборона по Вуоксе по состоянию на 13 марта продолжала держаться. Возможно ли это было при потере ¾ пехоты и с пятью дивизиями противника на фронте?
Однако линия фронта Карельскими перешейком отнюдь не ограничивалась, о чем опять-таки регулярно забывают сторонники версии «финны могли бы дождаться помощи союзников, если бы не потеряли треть/половину (нужное подчеркнуть) своей армии». В приладожье финны к концу февраля смогли добить 18-ю стрелковую дивизию и 34-ю легкую танковую бригаду, но жизнь это обстоятельство им облегчило не сильно. В ходе наступления 6-13 марта левофланговые части советской 15-й армии (204-я воздушно-десантная бригада, 11-я стрелковая и 37-я мотострелковые дивизии) выбили финские гарнизоны с островов в северо-восточном углу Ладожского озера и установили соединение с окруженной с начала января 168-й дивизией. Командир действовавшей здесь 13-й пехотной дивизии полковник Х. Ханнуксела и рад был бы перебросить туда высвободившиеся после разгрома советской 18-й дивизии части, но на месте «срубленной головы» в четком соответствии с древнегреческой легендой уже выросли две новые: в нашем случае это 60-я стрелковая и 25-я мотокавалерийская дивизии. Кроме того, в тылу 15-й армии готовились поддержать наступление как минимум еще две дивизии - 72-я и 119-я. А между тем, для скорейшего уничтожения 18-й дивизии Ханнуксела задействовал большую часть имевшихся в его распоряжении сил, оставив против 168-й дивизии тоненькую цепочку пехотных батальонов. Так, между городом Сортавала - главной базой снабжения действовавшего в приладожской Карелии IV-го армейского корпуса - и частями 15-й армии находился заслон в составе всего одного пехотного батальона, а еще один батальон стоял в резерве за его позициями. Пока их противником были потрепанные и голодные части 168-й дивизии - проблем не было. Но даже одна свежая советская дивизия, прибывшая на место 168-й, превращала ситуацию в катастрофическую для финского командования.
От соседней 12-й пехотной дивизии помощи ждать тоже не приходилось, у её командира свох проблем было выше крыши. Ибо 2 марта советская 8-я армия начала Лоймоланскую наступательную операцию. В декабре здесь финнам сравнительно легко удалось отбить наступление советской 56-й стрелковой дивизии, но с тех пор времена изменились. В новом наступлении было задействовано два стрелковых корпуса - 1-й и 14-й в составе 56-й, 75-й и 164-й стрелковых дивизий, а так же 24-й мотокавалерийской и 128-й мотострелковой дивизий. Противостояла им боевая группа «Акула» (Hai) под командованием подполковника К. Раунио, объединившая главные силы 12-й дивизии. Свои немногочисленные резервы командир 12-й дивизии полковник А. Свенссон был вынужден бросить в бой уже 4 марта, в отчаянных попытках сдержать советские части, обходящие по лесу с юга и севера позиции боевой группы «Акула». Но и эти резервы положение не меняли. Так в первом контрударе по обходящей финские позиции с юга 128-й дивизии комбрига А.С. Зотова участвовали всего три батальона, позже их число увеличилось до пяти. Для сдерживания наступления 75-й и 24-й дивизий с севера даже к 12 марта удалось наскрести всего три батальона, в ход шли уже саперы, штабы батальонов и все, кто мог держать оружие. Ну а советские войска тем временем получили на усиление 87-ю стрелковую дивизию, которая 12 марта сменила на фронте части наступавшей в центре 56-й дивизии. К моменту окончания боевых действий финны продолжали сдерживать советские части, наступающие непосредственно вдоль дороги на Лоймолу, но оборона на левом фланге была уже фактически взломана, и в ближайшее время нужно было принимать решение об оставлении подготовленных позиций на реке Колла и отступлении к Лоймоле. Потеря же Лоймолы означала, что советским частям открывался прямой путь в тыл 13-й пехотной дивизии.
На севере ситуация для финских войск складывалась несколько более благоприятная, но и здесь, что называется, «назревало». Главные силы финнов на этом участке фронта, 9-я пехотная дивизия, были прочно скованы боями с окруженной 54-й стрелковой дивизией и переброшенной ей на помощь 163-й дивизией, с начала марта ведущей наступление с целью деблокирования остатков 54-й дивизии. Даже если бы финнам в ближайшие дни удалось бы добить 54-ю дивизию (что крайне маловероятно, главные силы дивизии в составе двух горно-стрелковых полков прочно удерживали периметр обороны), то свои основные силы 9-я дивизия все равно вынуждена была бы оставить против 163-й дивизии, имевшей значительное усиление в лице нескольких лыжных батальонов. Между тем, на центральном участке советской 9-й армии готовилась к переходу в наступление восстановленная 44-я стрелковая дивизия и переброшенная туда 131-я дивизия (она сменила на этом направлении 163-ю). Финское же командование имело тут фактически один расчетный пехотный полк, батальоны которого были разбросаны по двум участкам обороны, между которыми было примерно три десятка километров. Иными словами, на каждую из советских дивизий приходилось по 1,5 финских батальона. В декабре 1939-го 163-я дивизия при таком соотношении за семь дней дошла до Суомуссалми и взяла его, прорвавшись на 40 км вглубь финской территории. И только активное накачивание резервами действовавшей тут финской группировки не позволило ей развить наступление и дало возможность финнам перехватить инициативу. Теперь же никаких резервов в руках финского военного командования просто не было, все они уже были на фронте. Более того, в конце февраля - начале марта из северной Финляндии финская Ставка выкачала все более-менее свободные резервы, бросив их для сдерживания советского наступления в районе Выборгского залива, а вдобавок, частично заменив обстрелянные и закаленные в боях части на шведских добровольцев, боевая ценность которых, по сути, была величиной неизвестной.
Но главный сюрприз финское командование ждал даже не там. В начале марта главное направление советской 9-й армии решено было перенести на север, в район наступления Особого стрелкового корпуса. Уже к 10 марта там были сосредоточены усиленная горно-стрелковым полком 122-я и 88-я стрелковые дивизии (без одного полка), ожидалось прибытие 172-й стрелковой дивизии. Эту группировку должны были поддержать основные силы ВВС армии в составе двух ИАПов и бомбардировочной авиабригады. Кроме того, южнее, в районе Куусамо, была сосредоточена т.н. группа Артемьева в составе восьми лыжных батальонов. Она должна была овладеть Куусамо, а затем двигаться во фланг финским силам, противостоящим Особому стрелковому корпусу. В районе Куусамо у финнов воинских частей практически не было, поэтому продвижению группы Артемьева ничто не мешало. Да и главной ударной группировки в составе трех стрелковых дивизий финны могли противопоставить только шведский добровольческий корпус численностью в 8,5 тысяч человек (этот «корпус» заменил переброшенные в район Выборгского залива 40-й пехотный полк, два отдельных батальона и две артиллерийских батареи, сражавшиеся на этом участке фронта с декабря 1939 года) и финский отряд майора Ройнинена в составе двух пехотных батальонов - т.е. всего 10 тыс. человек. Причем, как уже говорилось выше, боеспособность шведов и их желание умирать за финскую свободу были величинами неизвестными. С учетом отряда Артемьева на этом участке Красная Армия также получила почти пятикратное превосходство в силах при подавляющем техническом превосходстве. Таким образом, сковав главные силы финских войск на своем левом фланге, командование 9-й армии фактически имело развязанные руки на центральном и северном направлениях. Финском уже командованию на севере оставалось безучастно ожидать, что предпримут русские в ближайшее время и надеяться, что союзники поспеют все же несколько раньше, чем обещали. Причем отчет в сложившейся обстановке, надо полагать, оно прекрасно себе отдавало.
К концу войны РККА все еще демонстрировала изрядную косность, неповоротливость и плохое управление. Однако командование научилось грамотно использовать свой главный козырь - значительное численное превосходство (не путать с «трупами завалило»). Одними из главных «козырей» финской армии было умелое маневрирование своими немногочисленными резервами, умение создавать относительный паритет в силах там, где это было нужно в наиболее ответственный момент, после чего в дело вступал «человеческий фактор» - лучшая индивидуальная подготовка основной массы финских солдат и офицеров на фоне таковой в РККА. При примерно равном соотношении в силах финны неизменно наносили нам поражения, так было под Толвоярви, Суомуссалми, Кумхо, в Приладожье. Но как только превосходство Красной Армии достигало двух и более раз, все финские «чудеса» прекращались, а война начинала идти по своим суровым законам. К началу марта советское командование сумело создать мощнейшее давление фактически на всем фронте, лишив финнов одного из их главных козырей - возможности маневрировать силами. И финский фронт стал рушиться, разрываясь то в одном, то в другом месте. Финская армия продолжала отчаянно сражаться, но при четырех-пяти кратном превосходстве в силах, которое советское командование легко создавало на наиболее ответственных участках, судьба финского фронта после потери «линии Маннергейма» была предрешена. Замечу, я специально учитываю при вычислении соотношения сил именно части и соединения, а не численность личного состава, чтобы не давать возможности объяснять советское превосходство тем, что «всех финнов убили и ранили». Маннергейм остался без стратегических и по большому счету оперативных резервов, которые уже давно были брошены для затыкания образовывавшихся на фронте «дыр». Напор же Красной Армии не только не ослабевал, но ежедневно становился все сильнее и сильнее.
Итак, разобравшись с ситуацией на фронте к концу «зимней войны» пришло время поговорить и о «цене вопроса», т.е. об условиях мира. Такими ли уж неприемлемыми они были для финнов, что принять их можно было только по причине потери большей части армии? Как правило, при разговорах об условиях мира немедленно возникает вопрос о том, почему же финны отдали огромные территории, на которые даже не были заняты РККА. Вот, к примеру, Марк Семенович Солонин в своей книжке про «25 июня» гневно возмущается: «В ультимативной форме финнам было предложено согласиться на откровенно наглый разбой, при котором Советский Союз присваивал себе не только все фактически занятые Красной Армией территории, но и те земли, к которым и близко не смог подойти солдат советской армии». Так-то оно так, конечно. Но только вот для финского военного командования не было секретом, что если Финляндия не пойдет на мир, указанные в советских требованиях территории в обозримом будущем Красной армией таки будут оккупированы, только за это придется заплатить еще несколькими тысячами, а может и десятками тысяч жизней финских солдат. Перед Финляндией не стоял выбор: отдать эти территории или защищать. Она теряла их в любом случае, по крайней мере, большую их часть. Но в случае продолжения войны перед Финляндией появлялась куда более печальная с точки зрения её руководства перспектива, чем потеря ценных территорий - правительство Куусинена.
Не секрет, что финское правительство с первых дней «зимней войны» начало лихорадочные поиски путей выхода из неё и возобновления диалога с советским руководством. Однако в СССР сделали ставку на марионеточное правительство Куусинена и долгое время не желали вести переговоры с настоящим правительством Финляндии. Но война затягивалась, грозя перерасти в нечто большее, чем локальное противостояние с Финляндией, чего Сталину было совсем не надо. Но и боялся столкновения с англо-французской коалицией, судя по всему, он гораздо меньше, чем у нас принято считать. Поэтому условия мира для финнов были выдвинуты тяжелейшие, и отступать Сталин не собирался от них ни на йоту. Финны, естественно, с первого захода такие условия отвергли категорически, поскольку ситуация на фронте еще не была близка к катастрофической. Да и надежда на то, что «заграница нам поможет» еще не угасла. Но к началу марта многие иллюзии были развеяны, часть «линии Маннергейма» утрачена безвозвратно, а утрата оставшейся были лишь вопросом времени. Помощи же союзников еще следовало дождаться, а размер помощи этой, прямо сказать, особых надежд на победоносное завершение войны не внушал. И тут к финскому руководству пришло понимание главного: советские условия никак не затрагивают независимость и государственное устройство Финляндии. Продолжение же войны достаточно надежно гарантировало только одно: Финляндия превратится в поле боя между СССР и союзниками с крайне трудно предсказуемыми результатами и перспективами для собственно Финляндии. Требуемые Советским Союзом территории явно того не стоили. Кроме того, всегда оставалась надежда, что позже тем или иным способом Финляндия сможет вернуть утраченное, а может (конечно же, исключительно в качестве «компенсации» за «претерпленные обиды») сможет и урвать что-то от СССР. Конечно, в Финляндии были сторонники «войны до победного конца», не желавшие признавать «этого свинского, позорного мира», но большинство финских политиков и военных, от мнения которых зависела дальнейшая судьба страны, занимали более прагматичную позицию.
Итак, подведем итог. Финляндия прекратила сопротивление и пошла на подписание безусловно тяжелого для неё мира в тот момент, когда ситуация на фронте поставила финские вооруженные силы на грань коллапса. Финская армия еще продолжала борьбу, вопреки некоторым утверждениям, что она была разгромлена и понесла «несовместимые с жизнью» огромные потери. Но продолжение этой борьбы означало неминуемое военное поражение еще до того, как в Финляндию прибудут первые войска союзников, а помощь союзников не покрывала даже уже понесенных потерь, не говоря уже о потерях, которые Финляндия понесла бы в случае продолжения борьбы. Условия, выдвинутые СССР, давали финскому руководству возможность, пусть и ценой значительных территориальных уступок, сохранить страну и армию в неизменном виде, а значит, и возможность реванша. Продолжение же войны непременно принесло бы Финляндии беды, на фоне которых утрата Карельского перешейка и Приладожья показались бы несущественным пустяком. Даже если бы финнам удалось каким-то чудом отстоять свою страну, материальные и человеческие жертвы при этом оказались бы несоизмеримыми. Никто из здравомыслящих финских политиков и военных этого не хотел.
Так, например, довольно широко распространена непонятно откуда взявшаяся версия, что финны якобы не учитывали потери различных военизированных организаций, в первую очередь «шюцкора». При этом «за бортом» этого тезиса, как правило, остается то обстоятельство, что есть финская статистика, включающая вообще всех погибших в результате военных действий в стране за время «зимней войны», в том числе погибших при бомбардировках мирных жителей, моряков торгового флота и прочих. Т.е. погибшие члены «шюцкора», «Лотты свярд» и прочих военизированных организаций в любом случае попали в одну из категорий. Вот, например, в финской электронной базе данных по погибшим без труда находится "лотта", а вот мобилизованный на оборонные работы гражданин.
Еще одним широко распространенным способом является педалирование отдельно взятых цифр, приводимых финскими историками и построение на этой основе далеко идущих выводов с полным игнорированием всего остального сказанного в том же источнике. Безусловным «любимчиком» сторонников версии о всефинском заговоре с целью сокрытия собственных потерь является финский историк Ильмари Хакала со своей статьей «Предел прочности», опубликованной в декабрьском выпуске журнала «Родина» в 1995 году. Статья его, в общем-то, достаточно популярно объясняет, почему финская армия не могла далее сопротивляться и ничем особенным от прочих финских статей не отличается, в ней есть одна единственная фраза, до сих пор служащая основой для вычисления «правильных» финских потерь. Звучит она так: «По оценке экспертов, пехота потеряла примерно ¾ своего состава (а в середине марта уже 64 тысячи человек). Так как пехота в то время составляла 150 тысяч человек, то её потери составляли уже 40 процентов». Слова про ¾ потерь пехоты явно противоречат всему сказанному Хакалой в статье, что заставляет задуматься об опечатке или «корявом» переводе. Но ничего более в этой статье Хакалы никому и не интересно, все ритуальные пляски вертятся вокруг вычислений ¾ от 150 тысяч с последующим потрясанием полученными результатами в духе: «Ага, попались»! Первым это сделал небезызвестный Ю.Мухин, последним, на сегодняшний день, некий Григорий Рожнов, безграмотнейшая статья которого как вирус расползлась по интернету. Я как-то спросил у одного из сторонников версии про неучтенные финские потери о том, действительно ли он на полном серьезе считает, что Хакала в своей статье, опубликованной в российском журнале, тупо проболтался и выдал страшную финскую тайну о потерях, на что получил уклончивый ответ в духе «все может быть». No comments, как говорится…
Наиболее же часто повторяющийся аргумент, так сказать стержень, на который нанизываются все остальные доводы, в общем и целом, можно сформулировать следующим образом: Если финская армия понесла такие небольшие потери убитыми и пропавшими без вести, то почему Финляндия пошла на заключение такого тяжелого для неё мира в то время, когда вот-вот должна была прибыть помощь из-за границы? Ведь если исходить из данных финских же историков, что численность армии во время войны колебалась около отметки 300 тыс. человек, то потеря менее 10% из них не может привести к катастрофической ситуации на фронте, заставившей финское руководство срочно подписывать мир на тяжелейших для страны условиях. Почему при столь малых потерях финская армия исчерпала ресурсы к сопротивлению?
Меня лично в такой постановке вопроса больше всего смущает прямое и безапелляционное увязывание вопроса потерь с вопросом боеспособности армии вообще, без оглядки на массу других, не менее, а может и более важных факторов. Есть солдаты - значит можно продолжать сопротивление, а раз нет возможности продолжать сопротивление - значит, большинство солдат убили. Ну вот как-то так. Что там делает противник, какова общая ситуация на фронте - не столь важно.
Ну раз так, начнем, пожалуй с потерь. Я вообще в принципе не понимаю, почему потери финской армии считаются маленькими. К концу войны они составляли уже около 70 тысяч человек убитыми, раненными и пропавшими без вести из 300-350 тысячной армии. Причем динамика потерь под конец войны была просто ужасающей. Только убитыми и пропавшими без вести финские войска за первые тринадцать дней марта потеряли 7378 человек, т.е. в среднем по 567 человек в сутки. Простой расчет показывает, что при сохранении такого уровня только в марте и только убитыми финские войска потеряли бы еще как минимум 17,5 тысяч человек. Однако постоянно наблюдавшийся с февраля неуклонный рост финских потерь (среднесуточные безвозвратные потери в январе составили 106 человек, в феврале - 319 человек) заставляет предполагать, что в марте подобная динамика сохранилась бы и потери финской армии существенно превысили бы февральские показатели. Особенно если учитывать то обстоятельство, что Красная Армия в марте без сомнения окончательно вырвалась бы на оперативный простор и финские войска, утратившие свои главные оборонительные позиции, начали бы нести существенно большие потери, в том числе пленными и пропавшими без вести. По самым общим прикидкам, безвозвратные потери финских войск составили бы к концу марта 45-50 тысяч человек, а общие достигли бы катастрофической цифры в 100-120 тысяч человек. Не нужно быть военным экспертом, чтобы сделать очевидный вывод, что при таких потерях (1/3 от численности армии) финский фронт просто развалился бы еще до того, как в Финляндию прибыли бы первые части войск союзников. При этом обещанные финнам войска союзников не покрыли бы даже безвозвратные потери финской армии, а ведь по статистике, примерно 25% раненных остались инвалидами, т.е. «безвозврат» финской армии к концу марта смело можно увеличить еще на 25-30 тысяч человек.
Людских ресурсов, чтобы восполнить эти потери, как это было сделано в СССР летом-осенью 1941-го, у Финляндии просто не было. Даже без учета качества этих ресурсов и состоянии вооружения финской армии. Собственно, проблемы с качеством прибывающего пополнения возникли уже в декабре-январе, вспомнить хотя бы прибывшие под Суомуссалми полки из состава 23-й пехотной дивизии, имевшие на вооружение, в том числе, охотничьи ружья, или «фарфоровую дивизию» под Тайпале. Но при всем притом, среди финских офицеров высшего ранга находились оптимисты, которые считали, что еще есть возможность продолжать сопротивление. В частности, это небезызвестный генерал-майор П.Талвела, о чем, кстати, писал и тот же Хакала, но на что, конечно же, никто из вычисляющих финские «тру-потери» внимания не обратил.
Однако куда более существенным фактором была ситуация на фронте. Тезисно её недавно показал Баир Иринчеев, я же попробую дать чуть более подробную картину. Без большого риска впасть в ошибку могу предположить, что если бы финская армия чудесным образом вообще не потеряла бы к марту ни одного человека, ситуация для неё была бы не сильно лучшей, чем в действительности. В декабре финская армия успешно отразила несколько штурмов «линии Маннергейма», но, как известно, 11 февраля, после двух месяцев артиллерийских обстрелов и бомбардировок, Красная Армия смогла взломать главную линию обороны финнов в районе деревни Сумма, что вскоре повлекло её оставление финскими войскам на участке от Финского залива до озера Муола-ярви. Одновременно командование РККА постоянно накачивало группировку войск на Карельском перешейке новыми дивизиями и пополняло уже действующие. В начале марта Красная Армия обошла Выборг с востока и форсировала Выборгский залив, создав большой плацдарм к западу от города. Линия фронта на Карельском перешейке, по сравнению с декабрем, выросла, условно говоря, со 130 до 160 километров. Причем только к западу от Выборга действовала группировка советских войск в составе двух стрелковых корпусов (шесть стрелковых дивизий) - т.е. сил, ненамного уступающих тем, что Красная Армия развернула на перешейке к началу войны. Чтобы создать линию фронта перед форсировавшим Выборгский залив советским 28-м стрелковым корпусом, финскому командованию пришлось собирать силы буквально «с бору по сосенке», выдергивая отдельные батальоны из Приладожья и даже из Лапландии. В результате к западу от Выборга против шести советских дивизий действовали только одна финская дивизия и сводная группа общей численностью еще примерно в дивизию. Даже если бы все эти войска были свежими, удержаться при таком соотношении сил становилось задачей нетривиальной. Если же учесть, что советским дивизиям противостояли либо хотя и обстрелянные, но вымотанные тремя месяцами боев части, либо необстрелянное пополнение и плохо подготовленное пополнение, то, несмотря на отчаянное сопротивление, результат сражения за плацдарм был легко предсказуем. А как только державшаяся на волоске оборона финнов на побережье рухнула бы, немедленно последовал бы бросок советских подвижных групп на Хельсинки и на Лаппеенранту - в глубокий тыл продолжавших сражаться на перешейке финских войск. Удивительно здесь то, что финские войска, несмотря на многократное превосходство РККА на этом участке фронта, из последних сил продолжали ожесточенно сопротивляться, не позволяя вскрыть плацдарм. Но его вскрытие, безо всяких сомнений, к 13 марта было вопросом нескольких ближайших дней.
Не лучше ситуация была и на других участках обороны финской «Армии перешейка». К северо-востоку от Выборга в районе станции Тали советский 50-й стрелковый корпус пробил брешь в обороне финнов, заткнуть которую финскому командованию было уже практически нечем. Три дивизии корпуса наступали на участке шириной чуть более 3 километров! Ситуация на участке советской 13-й армии была лишь немногим лучше. Очевидно, это и позволяло командовавшему оборонявшимся тут III-м армейским корпусом «Армии перешейка» П. Талвеле еще на что-то надеяться. Но и здесь в ходе боев 11-13 марта советской 50-й стрелковой дивизии 15-го армейского корпуса удалось форсировать неприступную прежде руку Вукса в районе Яюряпя и потеснить оборонявшиеся перед ней шесть батальонов финской 2-й пехотной дивизии. Наступательный порыв 50-й дивизии, безусловно, в ожесточенных боях был несколько охлажден, но за её спиной на созданный плацдарм уже вводилась свежая 8-я стрелковая дивизия, пополненная и восстановленная после не очень удачных февральских боев. Командование же 2-й дивизии ничем кроме обещаний вышестоящего командования пополнить свои силы не могло. Более того, кроме сдерживания созданного 50-й дивизией плацдарма, командиру 2-й дивизии полковнику Э. Коскимиесу приходилось отбивать натиск еще двух дивизий советского 15-го стрелкового корпуса и одной дивизии 23-го стрелкового корпуса. Таким образом, соотношение сил на участке 2-й пехотной дивизии составляло 1 к 4, а если учитывать пока не введенную в бой 8-ю дивизию, то и 1 к 5. Пока между финскими и советскими войсками здесь лежало заснеженное насквозь простреливаемое ледяное поле Вуоксы, шансы сдержать советское наступление у финнов еще были, но с появлением плацдарма с двумя советскими дивизиями на нем, вопрос о взломе финской обороны и на этом участке перекочевывал из категории «если» в «когда». А это означало оставление финнами последнего находившегося в их руках участка «линии Маннергейма» и безуспешная борьба с превосходящими силами РККА на наспех подготовленных тыловых позициях. И, как следствие, резкий рост потерь III-го корпуса со всеми вытекающими последствиями. И, тем не менее, необходимо отметить, что финская оборона по Вуоксе по состоянию на 13 марта продолжала держаться. Возможно ли это было при потере ¾ пехоты и с пятью дивизиями противника на фронте?
Однако линия фронта Карельскими перешейком отнюдь не ограничивалась, о чем опять-таки регулярно забывают сторонники версии «финны могли бы дождаться помощи союзников, если бы не потеряли треть/половину (нужное подчеркнуть) своей армии». В приладожье финны к концу февраля смогли добить 18-ю стрелковую дивизию и 34-ю легкую танковую бригаду, но жизнь это обстоятельство им облегчило не сильно. В ходе наступления 6-13 марта левофланговые части советской 15-й армии (204-я воздушно-десантная бригада, 11-я стрелковая и 37-я мотострелковые дивизии) выбили финские гарнизоны с островов в северо-восточном углу Ладожского озера и установили соединение с окруженной с начала января 168-й дивизией. Командир действовавшей здесь 13-й пехотной дивизии полковник Х. Ханнуксела и рад был бы перебросить туда высвободившиеся после разгрома советской 18-й дивизии части, но на месте «срубленной головы» в четком соответствии с древнегреческой легендой уже выросли две новые: в нашем случае это 60-я стрелковая и 25-я мотокавалерийская дивизии. Кроме того, в тылу 15-й армии готовились поддержать наступление как минимум еще две дивизии - 72-я и 119-я. А между тем, для скорейшего уничтожения 18-й дивизии Ханнуксела задействовал большую часть имевшихся в его распоряжении сил, оставив против 168-й дивизии тоненькую цепочку пехотных батальонов. Так, между городом Сортавала - главной базой снабжения действовавшего в приладожской Карелии IV-го армейского корпуса - и частями 15-й армии находился заслон в составе всего одного пехотного батальона, а еще один батальон стоял в резерве за его позициями. Пока их противником были потрепанные и голодные части 168-й дивизии - проблем не было. Но даже одна свежая советская дивизия, прибывшая на место 168-й, превращала ситуацию в катастрофическую для финского командования.
От соседней 12-й пехотной дивизии помощи ждать тоже не приходилось, у её командира свох проблем было выше крыши. Ибо 2 марта советская 8-я армия начала Лоймоланскую наступательную операцию. В декабре здесь финнам сравнительно легко удалось отбить наступление советской 56-й стрелковой дивизии, но с тех пор времена изменились. В новом наступлении было задействовано два стрелковых корпуса - 1-й и 14-й в составе 56-й, 75-й и 164-й стрелковых дивизий, а так же 24-й мотокавалерийской и 128-й мотострелковой дивизий. Противостояла им боевая группа «Акула» (Hai) под командованием подполковника К. Раунио, объединившая главные силы 12-й дивизии. Свои немногочисленные резервы командир 12-й дивизии полковник А. Свенссон был вынужден бросить в бой уже 4 марта, в отчаянных попытках сдержать советские части, обходящие по лесу с юга и севера позиции боевой группы «Акула». Но и эти резервы положение не меняли. Так в первом контрударе по обходящей финские позиции с юга 128-й дивизии комбрига А.С. Зотова участвовали всего три батальона, позже их число увеличилось до пяти. Для сдерживания наступления 75-й и 24-й дивизий с севера даже к 12 марта удалось наскрести всего три батальона, в ход шли уже саперы, штабы батальонов и все, кто мог держать оружие. Ну а советские войска тем временем получили на усиление 87-ю стрелковую дивизию, которая 12 марта сменила на фронте части наступавшей в центре 56-й дивизии. К моменту окончания боевых действий финны продолжали сдерживать советские части, наступающие непосредственно вдоль дороги на Лоймолу, но оборона на левом фланге была уже фактически взломана, и в ближайшее время нужно было принимать решение об оставлении подготовленных позиций на реке Колла и отступлении к Лоймоле. Потеря же Лоймолы означала, что советским частям открывался прямой путь в тыл 13-й пехотной дивизии.
На севере ситуация для финских войск складывалась несколько более благоприятная, но и здесь, что называется, «назревало». Главные силы финнов на этом участке фронта, 9-я пехотная дивизия, были прочно скованы боями с окруженной 54-й стрелковой дивизией и переброшенной ей на помощь 163-й дивизией, с начала марта ведущей наступление с целью деблокирования остатков 54-й дивизии. Даже если бы финнам в ближайшие дни удалось бы добить 54-ю дивизию (что крайне маловероятно, главные силы дивизии в составе двух горно-стрелковых полков прочно удерживали периметр обороны), то свои основные силы 9-я дивизия все равно вынуждена была бы оставить против 163-й дивизии, имевшей значительное усиление в лице нескольких лыжных батальонов. Между тем, на центральном участке советской 9-й армии готовилась к переходу в наступление восстановленная 44-я стрелковая дивизия и переброшенная туда 131-я дивизия (она сменила на этом направлении 163-ю). Финское же командование имело тут фактически один расчетный пехотный полк, батальоны которого были разбросаны по двум участкам обороны, между которыми было примерно три десятка километров. Иными словами, на каждую из советских дивизий приходилось по 1,5 финских батальона. В декабре 1939-го 163-я дивизия при таком соотношении за семь дней дошла до Суомуссалми и взяла его, прорвавшись на 40 км вглубь финской территории. И только активное накачивание резервами действовавшей тут финской группировки не позволило ей развить наступление и дало возможность финнам перехватить инициативу. Теперь же никаких резервов в руках финского военного командования просто не было, все они уже были на фронте. Более того, в конце февраля - начале марта из северной Финляндии финская Ставка выкачала все более-менее свободные резервы, бросив их для сдерживания советского наступления в районе Выборгского залива, а вдобавок, частично заменив обстрелянные и закаленные в боях части на шведских добровольцев, боевая ценность которых, по сути, была величиной неизвестной.
Но главный сюрприз финское командование ждал даже не там. В начале марта главное направление советской 9-й армии решено было перенести на север, в район наступления Особого стрелкового корпуса. Уже к 10 марта там были сосредоточены усиленная горно-стрелковым полком 122-я и 88-я стрелковые дивизии (без одного полка), ожидалось прибытие 172-й стрелковой дивизии. Эту группировку должны были поддержать основные силы ВВС армии в составе двух ИАПов и бомбардировочной авиабригады. Кроме того, южнее, в районе Куусамо, была сосредоточена т.н. группа Артемьева в составе восьми лыжных батальонов. Она должна была овладеть Куусамо, а затем двигаться во фланг финским силам, противостоящим Особому стрелковому корпусу. В районе Куусамо у финнов воинских частей практически не было, поэтому продвижению группы Артемьева ничто не мешало. Да и главной ударной группировки в составе трех стрелковых дивизий финны могли противопоставить только шведский добровольческий корпус численностью в 8,5 тысяч человек (этот «корпус» заменил переброшенные в район Выборгского залива 40-й пехотный полк, два отдельных батальона и две артиллерийских батареи, сражавшиеся на этом участке фронта с декабря 1939 года) и финский отряд майора Ройнинена в составе двух пехотных батальонов - т.е. всего 10 тыс. человек. Причем, как уже говорилось выше, боеспособность шведов и их желание умирать за финскую свободу были величинами неизвестными. С учетом отряда Артемьева на этом участке Красная Армия также получила почти пятикратное превосходство в силах при подавляющем техническом превосходстве. Таким образом, сковав главные силы финских войск на своем левом фланге, командование 9-й армии фактически имело развязанные руки на центральном и северном направлениях. Финском уже командованию на севере оставалось безучастно ожидать, что предпримут русские в ближайшее время и надеяться, что союзники поспеют все же несколько раньше, чем обещали. Причем отчет в сложившейся обстановке, надо полагать, оно прекрасно себе отдавало.
К концу войны РККА все еще демонстрировала изрядную косность, неповоротливость и плохое управление. Однако командование научилось грамотно использовать свой главный козырь - значительное численное превосходство (не путать с «трупами завалило»). Одними из главных «козырей» финской армии было умелое маневрирование своими немногочисленными резервами, умение создавать относительный паритет в силах там, где это было нужно в наиболее ответственный момент, после чего в дело вступал «человеческий фактор» - лучшая индивидуальная подготовка основной массы финских солдат и офицеров на фоне таковой в РККА. При примерно равном соотношении в силах финны неизменно наносили нам поражения, так было под Толвоярви, Суомуссалми, Кумхо, в Приладожье. Но как только превосходство Красной Армии достигало двух и более раз, все финские «чудеса» прекращались, а война начинала идти по своим суровым законам. К началу марта советское командование сумело создать мощнейшее давление фактически на всем фронте, лишив финнов одного из их главных козырей - возможности маневрировать силами. И финский фронт стал рушиться, разрываясь то в одном, то в другом месте. Финская армия продолжала отчаянно сражаться, но при четырех-пяти кратном превосходстве в силах, которое советское командование легко создавало на наиболее ответственных участках, судьба финского фронта после потери «линии Маннергейма» была предрешена. Замечу, я специально учитываю при вычислении соотношения сил именно части и соединения, а не численность личного состава, чтобы не давать возможности объяснять советское превосходство тем, что «всех финнов убили и ранили». Маннергейм остался без стратегических и по большому счету оперативных резервов, которые уже давно были брошены для затыкания образовывавшихся на фронте «дыр». Напор же Красной Армии не только не ослабевал, но ежедневно становился все сильнее и сильнее.
Итак, разобравшись с ситуацией на фронте к концу «зимней войны» пришло время поговорить и о «цене вопроса», т.е. об условиях мира. Такими ли уж неприемлемыми они были для финнов, что принять их можно было только по причине потери большей части армии? Как правило, при разговорах об условиях мира немедленно возникает вопрос о том, почему же финны отдали огромные территории, на которые даже не были заняты РККА. Вот, к примеру, Марк Семенович Солонин в своей книжке про «25 июня» гневно возмущается: «В ультимативной форме финнам было предложено согласиться на откровенно наглый разбой, при котором Советский Союз присваивал себе не только все фактически занятые Красной Армией территории, но и те земли, к которым и близко не смог подойти солдат советской армии». Так-то оно так, конечно. Но только вот для финского военного командования не было секретом, что если Финляндия не пойдет на мир, указанные в советских требованиях территории в обозримом будущем Красной армией таки будут оккупированы, только за это придется заплатить еще несколькими тысячами, а может и десятками тысяч жизней финских солдат. Перед Финляндией не стоял выбор: отдать эти территории или защищать. Она теряла их в любом случае, по крайней мере, большую их часть. Но в случае продолжения войны перед Финляндией появлялась куда более печальная с точки зрения её руководства перспектива, чем потеря ценных территорий - правительство Куусинена.
Не секрет, что финское правительство с первых дней «зимней войны» начало лихорадочные поиски путей выхода из неё и возобновления диалога с советским руководством. Однако в СССР сделали ставку на марионеточное правительство Куусинена и долгое время не желали вести переговоры с настоящим правительством Финляндии. Но война затягивалась, грозя перерасти в нечто большее, чем локальное противостояние с Финляндией, чего Сталину было совсем не надо. Но и боялся столкновения с англо-французской коалицией, судя по всему, он гораздо меньше, чем у нас принято считать. Поэтому условия мира для финнов были выдвинуты тяжелейшие, и отступать Сталин не собирался от них ни на йоту. Финны, естественно, с первого захода такие условия отвергли категорически, поскольку ситуация на фронте еще не была близка к катастрофической. Да и надежда на то, что «заграница нам поможет» еще не угасла. Но к началу марта многие иллюзии были развеяны, часть «линии Маннергейма» утрачена безвозвратно, а утрата оставшейся были лишь вопросом времени. Помощи же союзников еще следовало дождаться, а размер помощи этой, прямо сказать, особых надежд на победоносное завершение войны не внушал. И тут к финскому руководству пришло понимание главного: советские условия никак не затрагивают независимость и государственное устройство Финляндии. Продолжение же войны достаточно надежно гарантировало только одно: Финляндия превратится в поле боя между СССР и союзниками с крайне трудно предсказуемыми результатами и перспективами для собственно Финляндии. Требуемые Советским Союзом территории явно того не стоили. Кроме того, всегда оставалась надежда, что позже тем или иным способом Финляндия сможет вернуть утраченное, а может (конечно же, исключительно в качестве «компенсации» за «претерпленные обиды») сможет и урвать что-то от СССР. Конечно, в Финляндии были сторонники «войны до победного конца», не желавшие признавать «этого свинского, позорного мира», но большинство финских политиков и военных, от мнения которых зависела дальнейшая судьба страны, занимали более прагматичную позицию.
Итак, подведем итог. Финляндия прекратила сопротивление и пошла на подписание безусловно тяжелого для неё мира в тот момент, когда ситуация на фронте поставила финские вооруженные силы на грань коллапса. Финская армия еще продолжала борьбу, вопреки некоторым утверждениям, что она была разгромлена и понесла «несовместимые с жизнью» огромные потери. Но продолжение этой борьбы означало неминуемое военное поражение еще до того, как в Финляндию прибудут первые войска союзников, а помощь союзников не покрывала даже уже понесенных потерь, не говоря уже о потерях, которые Финляндия понесла бы в случае продолжения борьбы. Условия, выдвинутые СССР, давали финскому руководству возможность, пусть и ценой значительных территориальных уступок, сохранить страну и армию в неизменном виде, а значит, и возможность реванша. Продолжение же войны непременно принесло бы Финляндии беды, на фоне которых утрата Карельского перешейка и Приладожья показались бы несущественным пустяком. Даже если бы финнам удалось каким-то чудом отстоять свою страну, материальные и человеческие жертвы при этом оказались бы несоизмеримыми. Никто из здравомыслящих финских политиков и военных этого не хотел.