Тарту 1920: Финляндия на пути к миру. Часть 4.
Начало
Чтобы получить много, нужно требовать еще больше...
Советско-финляндские мирные переговоры начались в Тарту на два дня позже запланированного срока - 12 июня 1920 года. Делегацию РСФСР возглавлял секретарь Исполнительного комитета Коммунистического Интернационала Я. А. Берзин (Берзиньш-Зиемелис). Помимо него в состав делегации вошли: представитель НКИД П.М. Керженцев, эксперт по военным вопросам В.Н. Егорьев (бывший офицер Генштаба, полковник царской армии, осенью 1919 года командовавший Южным фронтом в боях против Деникина), помощник Егорьева П. Удалов, эксперт по военно-морским вопросам Е.А. Беренс и эксперт по пограничным вопросам А.М. Смирнов. Секретарем делегации был назначен еще один представитель НКИД А.С. Черных. Таким образом, в состав новой делегации из представителей РСФСР в Раяйоки вошли только Беренс и Удалов.
Финская делегация де-факто представляла собой межпартийный комитет, созданный в апреле 1920 для подготовки материалов для мирных переговоров (см. часть 3). Председателем делегации был назначен банкир и бывший премьер-министр Ю.К. Паасикиви, член коалиционной партии. Его однопартиец, бывший военный министр, генерал-майор Р. Вальден, также входил в состав делегации. Финские социал-демократы на переговорах были представлены председателем парламентской фракции В. Таннером и членом парламента профессором В. Войонмаа. Помимо них в состав делегации входили Ю.Х. Веннола (прогрессивная партия), А. Фрей (шведская партия) и В. Кивилинна (Аграрный союз). В качестве экспертов в состав делегации также были включены К.Г. Идман (международное право), майор Генштаба А. Сомерсало и легационный советник Л. Ханнникайнен. Последний гражданин, будучи сотрудником МИД, был привлечен в качестве эксперта по делам Восточной Карелии, поскольку в 1918 году возглавлял т.н. «Восточно-Карельский комитет», а позже в нем же возглавлял политический отдел.
![]()
Переговоры традиционно начались заявлениями обеих сторон о непреодолимом желании быстрее разрешить все вопросы между двумя странами и установить мирные дружественные отношения на долгие времена. Однако, не менее традиционно, условия для этого каждая сторона видела по-своему.
На первом же заседании 12 июня Паасикиви предложил начать с обсуждения территориального вопроса, в частности обсудить будущую принадлежность Печенги. Советская делегация ничего против не имела, в свою очередь предложив на время переговоров заключить перемирие. Ну а после суточного перерыва финская сторона, закусив удила, ринулась предъявлять России территориальные претензии.
14 июня Веннола произнес длинную пространную речь, в которой уверил, что Финляндия не имеет никаких «империалистических устремлений» (!), а «всего лишь» требует (!), чтобы:
1) Были устранены допущенные при царизме нарушения прав Финляндии на выход к океану;
2) Финскому населению Карелии было предоставлено право самостоятельно решать (на основе права нации на самоопределение), в каком государстве оно хочет жить;
3) Ну и проведения границы «по естественным рубежам».
Эти условия «всего лишь» грозили РСФСР отпадением от неё всего западного беломорского побережья с Кольским полуостровом в придачу. Причем финскую делегацию вообще, похоже, не беспокоил вопрос о том, что РСФСР может «естественные рубежи» видеть по-своему и выкатить Финляндии встречные территориальные претензии, например, потребовать себе Карельский перешеек. Финны пытались вести переговоры с позиции сильного, стараясь расширить территорию Финляндии за счет России, фактически ничего не предлагая ей взамен, кроме собственного согласия заключить мирный договор. Очевидно, по мнению финской стороны это само по себе являлось для России достаточным благом.
Здесь мы немного отвлечемся и совершим небольшой экскурс в историю, чтобы истоки финских претензий на Печенгу стала понятнее. До присоединения к России в 1809 году, Финляндия фактически не имела выхода к океану, поскольку была отделена от него территорией огромной шведской провинции Лаппланд. Однако саамы, проживавшие в Лапландии, могли промышлять в Ледовитом океане по причине того, что участок побережья между Швецией, Норвегией (Данией) и Россией общей площадью 4,4 тыс. кв. км находился в общем пользовании и по сути не принадлежал никому. Однако в 1811 году Александр I с барского плеча отстегнул Финляндии не только Карельский перешеек, но и всю бывшую часть шведской Лапландии, отошедшей к России по результатам войны 1808-1809 годов вместе с Финляндией. Саамам, проживавшим в Лапландии, было в общем-то все равно, в чьей юрисдикции они находятся, тем более, что никто не мешал им и дальше пользоваться «общей землей» для промысла в океане. Но так продолжалось недолго.
![]()
В 1814 году Швеция заключила личную унию с некогда датской Норвегией. Вопрос о границе шведско-норвежского государства с Россией некоторое время оставался без внимания, но в 1825 году было принято совместное решение о разделе «общей земли» по линии разграничения проживавших там саамских общин. Две из них отошли к шведско-норвежской унии, а одна, область Печенги - к России. В 1826 году это положение было закреплено в конвенции «О границах между Россией и Норвегией в лапландских погостах». Таким образом, территория Великого Княжества Финляндского оказалась уже полностью отрезанной от Ледовитого океана, но особенной проблемы в этом не было, поскольку проживавшие в финской Лапландии саамы без проблем могли использовать для выхода к океану территорию собственно России. Тем не менее, это обстоятельство вызвало определенное недовольство в среде набирающей силу финской националистической интеллигенции, впервые пошли разговоры о нарушенных «естественных правах» и т.д. Собственно, недовольство внезапно начавшей самоосознаваться части финского населения никого особо не интересовало, но в 1864 году царское правительство решило присоединить к России территорию Сестрорецкого оружейного завода, находившуюся в Финляндии. Взамен Александр II пообещал финскому сенату передать Финляндии участок территории на побережье океана. Завод к России присоединили, но про выход Финляндии к Ледовитому океану за текущими делами благополучно позабыли все, за исключением самих финнов.
Обретение независимости Финляндией в границах Великого Княжества отрезало её от океана уже окончательно, и тут финны немедленно извлекли на свет божий обещания полувековой давности, на основании которых сначала попытались просто захватить район Печенги, а когда с этим ничего не вышло, начали яростно требовать от большевиков соблюдения «естественных прав» саамов и выполнения обязательств, данных царским правительством, как бы нелепо это не звучало.
Впрочем, как догадывается читатель, одной Печенгой дело не ограничивалось. Финляндия также заявила, что нынешняя граница в Карелии является результатом империалистической аннексии, и что эта аннексия не должна разделять принадлежащие к одному племени народы. Заявление это уже с позиции тех лет выглядело предельно нелепым, поскольку именно Швеция и Финляндия, как одна из ее частей, на протяжении нескольких веков планомерно отрывали кусок за куском принадлежавшую России территорию западной Карелии. Впрочем, представители финской делегации успокоили российскую сторону, сообщив ей, что Финляндия не желает насильственными и империалистическими действиями присоединять Восточную Карелию, а потому согласно, чтобы карелы сами определили свою государственную принадлежность всенародным голосованием.
Если бы советские представители ранее не имели дел с молодым финским государством, от подобной наглости у них, вероятно, на какое-то время пропал бы дар речи. Но для РСФСР эти истории про «естественные права» и «естественные границы» были привычным делом еще с берлинских переговоров летом 1918 года, поэтому Берзину 15 июня пришлось в очередной раз объяснять, что никаких бесспорных для обеих сторон «естественных рубежей» в природе не существует, и что за основу нужно брать границу 1914 года, которую, без сомнения, можно улучшить по договоренности между сторонами. Одновременно Берзин категорически отверг какие-либо исторические права Финляндии на район Печенги, добавив, что вопрос доступа населения Лапландии к океану можно решить путем соглашения и без изменения границы. При этом Берзин не упустил случая «подцепить» финскую делегацию их же риторикой, заявив, что население Печенги не имеет ни малейшего желания присоединяться к Финляндии и что такое присоединение стало бы нарушением права народов на самоопределение. Таким образом, председатель советской делегации наглядно продемонстрировал оппонентам, что так любимый финским правительством тезис о самоопределении есть оружие обоюдоострое.
Что же касается Восточной Карелии, то советская делегация категорически отказалась даже обсуждать этот вопрос, поскольку это было внутренним делом РСФСР. Берзин был вынужден еще раз повторить финской делегации, что Временный Карельский Комитет не является представителем всего народа Карелии, а потому его декларации не имеют никакого веса. Более того, советское правительство, верное озвученным ими принципам, предоставило народу Карелии право на самостоятельное решение своей судьбы и уже предоставило Карелии автономию в лице Карельской Трудовой Коммуны (КТК).
Вопрос о создании карельской автономии рассматривался фактически с 1918 года, однако переговоры в Раяйоки заметно ускорили этот процесс. Уже 18 мая ЦК РКП(б) поручило представителям НКВД и НКИД разработать проект создания КТК, а уже 1 июня одобрило этот проект. Процесс шел в дикой спешке и явно готовился к началу переговоров с Финляндией в Тарту. Неудивительно, что уже 8 июня 1920 года декретом ВЦИК населенные карелами волости Олонецкой и Архангельской губерний были объединены в Карельскую Трудовую Коммуну. По идее это решение должно было лишить финнов одного из их главных «аргументов» в вопросе о самоопределении карел, однако финны просто не обратили внимания на этот факт, продолжая требовать всекарельского голосования.
Выслушав Берзина, Паасикиви заявил, что при таких диаметрально противоположных позициях сторон, переговоры вряд ли закончатся успехом. Берзин парировал, что РСФСР, в отличие от оппонента, не предъявляет Финляндии территориальных претензий, намекая Паасикиви, что последней неплохо было бы умерить свои непомерные требования. В итоге было решено передать территориальные вопросы в территориальную комиссию, которая начала работу параллельно с комиссией по перемирию. Таким образом, уже на третий день наметился очередной тупик, выход из которого предстояло найти путем совместных уступок.
Впрочем, работа обеих комиссий шла не чуть не более продуктивно. Дав согласие на переговоры о перемирии, финская сторона поставила условием, что это не помешает ходу собственно мирных переговоров, как будто от самой Финляндии в этом вопросе вообще ничего не зависело. После чего начался процесс, в русском фольклоре метко названный «на кону мочало - начинай сначала».
Предложенные финнами условия перемирия ничем не отличались от тех, на которых Финляндия настаивала в Раяйоки, т.е. «демаркационная линия», подразумевавшая полное очищение Карелии от частей Красной Армии и невозможность для советской стороны осуществлять торговое мореплавание в Финском заливе. Советская сторона по-прежнему такие условия рассматривала как «ультиматум побежденному» и, естественно, соглашаться на них в полном объеме была не намерена, хотя на определенные уступки пойти была готова. Тем не менее, финны продолжали упорно добиваться именно отвода советских войск из Карелии, словно не понимая, что это условие абсолютно неприемлемо для РСФСР и делает обсуждение условий перемирия бессмысленным. Неудивительно, что к концу июня ровным счетом никакого прогресса на этом поприще достигнуто не было, несмотря на то, что возглавлявший комиссию по перемирию Керженцев весьма недвусмысленно намекал финским коллегам, что какую бы демаркационную линию они бы сейчас не нарисовали, она совершенно не обязательно станет государственной границей.
В территориальной комиссии дела шли точно также, или точнее никак. Стороны погрязли в бесконечных спорах, порой выходивших за рамки обсуждаемых вопросов. По существу же переговоров вся работа комиссии свелась к бесконечному повторению друг другу своей позиции на разный манер. За две недели прений не было достигнуто ровным счетом никакого прогресса. К концу июня, в полном соответствии с предсказанием Паасикиви, переговоры зашли в тупик, выхода из которого не было видно.
Внутри Финляндии явно чрезмерные требования Финляндии тоже были понятны далеко не всем представителям даже правящей верхушки и промышленников. Наиболее последовательными критиками позиции правительства были, естественно, социал-демократы, призывавшие власти на переговорах «встать на почву действительности». Даже идея плебисцита в Карелии не вызывала уже того оптимизма, что прежде. Однако финское правительство продолжало стоять на своем. Глава МИД Р. Холсти полагал, что чем завышеннее будут требования Финляндии на переговорах, тем большего она сможет в итоге добиться, понемногу уступая лишь при угрозе срыва переговоров. Таким образом, вряд ли будет ошибкой сказать, что Финляндия шла на переговоры, выдвигая заранее неприемлемые требования и прекрасно осознавая этот факт. Занятно, что несуразность претензий финской стороны осознавали и члены делегации. Ю. Веннола, выступая 14 июня, фактически постеснялся озвучить записанные в инструкции требования границы по линии Ладожское озеро - Свирь - Онежское озеро - Белое море, заменив эти вполне конкретные, но совершенно нелепые требования на обтекаемые «естественные рубежи». Непомерные требования финской стороны вызывали недоумение и у англичан, которые деликатно называли их «экстравагантными».
Как бы то ни было, к концу июня переговоры так и не сдвинулись с мертвой точки. К общему нервному напряжению добавились еще и неприятные инциденты вне переговоров. 22 июня Берзина, который вместе с женой и секретарем совершал прогулку на лодке, с берега обстрелял офицер эстонской армии, к счастью, безрезультатно. Эстония принесла извинения. Ну а на самих переговорах ни территориальная комиссия, ни комиссия по перемирию не пришли ни к какому результату, в итоге было принято волевое решение прекратить бессмысленные дебаты о территориях и переключиться на экономические вопросы.
Экономическая комиссия начала работу 29 июня. Словно пытаясь наверстать упущенное в бесплодных дебатах время, договаривающиеся стороны начали «за здравие», проведя в течение 29-30 июня аж три заседания, но очень быстро пришли к тому же результату, что и по другим вопросам. Если вкратце объяснить ситуацию, то можно констатировать, что финская сторона настаивала на безвозмездной передаче ей всего российского военного имущества и материалов, находящихся на территории Финляндии, рассматривая их как военную добычу, захваченную в результате военных действий между Россией и Финляндией. Советская сторона против такого поворота событий категорически возражала, упирая на то, что никакой войны между Россией и Финляндией вообще не было. Собственно, с выяснения «деликатного» юридического вопроса о том, была ли война между Советской Россией, деятельность экономической комиссии и началась.
Тут, нужно заметить, у советской стороны позиция была довольно шаткая: ведь именно РСФСР предложила переговоры о перемирии и мире, но при этом, по советской версии никакой войны не было! Финны, естественно, не преминули указать советской делегации на это обстоятельство, подкрепив свое мнение справкой с перечислением «актов агрессии» со стороны России и документальных доказательств оных в виде 74 приложений, состоящих из документов и материалов, по финской версии подтверждающих её правоту. Финны полагали, что война началась зимой 1918 года, когда часть российских гарнизонов в Финляндии прямо или косвенно поддержала выступление финских «красных».
В ответ уже Керженцеву пришлось разъяснять позицию Москвы по данному вопросу и доказывать, что войны не было. Смысл сказанного им сводился к тому, что до заключения Брест-Литовского мира с Германией, действия русских войск на финской территории были подчинены задаче защиты России от германского удара через Финляндию. Другие действия русских частей объяснялись… «инициативой» местного командования, а не указаниями центральных властей. При этом Керженцев не стал отрицать очевидные факты, в частности поддержку правительства «красных» в финской гражданской войне, упирая на то, что на тот момент в Москве именно это правительство считали единственным легитимным, а потому считали помощь ему вполне законным актом. Против последнего аргумента финны пытались возражать, правда весьма топорно. Паасикиви заявил, что законным может считаться правительство, контролирующее большую часть территории страны (новое слово в международном законодательстве!). Однако Кереженцев немедленно ответил, что Финляндия только что признала законными властями Украины правительство С. Петлюры, которое контролировало ничтожную часть территории собственно Украины. Нелогично, однако…
Что же касается событий в Карелии 1918-19 годов, то российская сторона не отрицала, что вторжению финских отрядов давался вооруженному отпор, но не считала, что это была война, называя сложившееся положение «неурегулированным», и особо упирала на то, что советские войска при этом границу не переходили. Однако нужно признать, что в общем и целом позиция советской стороны по данному вопросу выглядела не особенно убедительно. С позиции сегодняшнего дня не совсем понятно, зачем советская сторона на мирных переговорах, вместо того, чтобы прямо указать Финляндии на вполне конкретные неоднократные акты вооруженной агрессии с её стороны и попытаться извлечь из этого дивиденды, пыталась доказать, что никакой войны вообще не было. Россия как бы оправдывалась за свои вполне законные действия. А как уже показала практика, никакого смягчения финской позиции это не давало, скорее наоборот, демонстрировало финнам слабость, лишь подпитывающую их аппетиты.
В итоге стороны выслушали позицию друг друга и продолжили идти своим путем. Но прогресс все-таки имелся. Если по остальным вопросам Финляндия вообще не желала менять свою позицию и идти на уступки, то в экономической комиссии уже 30 июня Паасикиви предложил компромиссный вариант, смысл которого заключался в том, что обе стороны оставляют себе то имущество и материалы оппонента, которые находились на их территории на момент начала войны или были захвачены в её ходе. Впрочем, «уши» этого «компромисса» были видны невооруженным взглядом: в России финляндского имущества почти не было, поэтому де-факто, финны предложили тоже самое, но под другим соусом. Естественно, советская сторона отвергла и такой вариант, предложив Финляндии оставить себе это имущество, но за денежную компенсацию.
Также Финляндия потребовала выполнение советской стороной дореволюционных финансовых обязательств перед Хельсинки, в частности выплаты финским учреждениям и частным лицам примерно 540 млн. финских марок и поставок 4 млн. пудов муки, за которую Финляндия заплатила до революции, но большую часть которой так и не получила. Требования эти были вполне разумны, но Финляндия снова вспомнила лишь о тех обязательствах, которые были выгодны ей. Ну а члены советской делегации не упустили случая напомнить финнам о тех обязательствах, о которых они «позабыли». К примеру, о заключенном с Временным правительством договоре, согласно которому Россия имела право в течении 5 лет выкупить за финские марки ту валюту, за которые российские власти приобретали в Финляндии финские марки для торговли с последней. Иными словами, Хельсинки было предложено продать имевшиеся у них в резерве несколько миллионов долларов за стремительно обесценивающиеся финские марки. А заодно и поучаствовать в военных расходах России, как то обязывалось еще дореволюционное Великое Княжество Финляндское.
На выходе Финляндия при всем желании не могла выставить претензий более чем на 2,5 млрд. финских марок, тогда как только российское военное и военно-морское имущество на её территории оценивалось в 4 млрд. В отличие от ситуации с территориальными претензиями, где финские власти оперировали разными эфемерными величинами типа «естественных прав» или «естественных рубежей», тягаться с сухими цифрами, доказывая свою правоту, финской стороне было совсем тяжело. Очевидно в этой связи финская делегация начала прощупывать вопрос о взаимном отказе от экономических претензий, т.н. «экономическом статус-кво».
Если в экономических вопросах к середине июля наметились хотя бы зачатки прогресса, то в области территориальных споров все было существенно печальнее. Очередную свинью России на переговорах подложило и т.н. «Временное правительство Восточной Карелии» (быв. ВКК), 1 июля заявившееся в Тарту и попытавшееся вручить советской делегации очередное послание. Делегация от встречи отказалась и никаких документов принимать не стала. Зато «карельское правительство» было принято финской делегацией, которой и были вручены очередные прошения, суть которых заключалась в том, чтобы финская делегация потребовала вывода советских войск из Карелии и дала возможность карелам самим управлять этой территорией, а впоследствии провести плебисцит о принадлежности Карелии. Видимо «по счастливому стечению обстоятельств» просьбы карельских сепаратистов целиком и полностью совпадали с уже выдвинутыми самими финнами требованиями. Впрочем, в Москве контрмеры против регулярных визитов «карельских представителей» на переговоры уже приняли. О создании КТК мы уже говорили, а в начале июля в Петрозаводске был проведен действительно всекарельский съезд, на котором делегаты однозначно высказались за то, чтобы Карелия осталась в составе Советской России. Это давало советской делегации не менее весомый козырь в вопросе о принадлежности Карелии, автономии для карел и плебисците (хотя обсуждать эту тему с Финляндией Москва и не собиралась, о чем неоднократно уведомляла её), а также гипотетически должно было лишить Финляндию роли покровителя и защитника интересов карел, которую последняя на себя старательно натягивала с самого начала своего независимого существования. Впрочем, нужно ли говорить, что как создание КТК, так и съезд в Петрозаводске Финляндия благополучно проигнорировала и продолжала требовать вывода войск, самоопределения и плебисцита.
В начале июля в процесс переговоров косвенно вмешалась и Великобритания, до недавних пор рекомендовавшая финнам снизить свои требования и найти с Россией компромисс. Причиной этого стало положение на фронте советско-польской войны, где вторгшаяся в 1919 году на Украину и в Белоруссию польская армия еще в начале июня вполне успешно вела боевые действия, но потом ситуация резко изменилась. В июне, после сокрушительного удара 1-й конной армии, полякам пришлось оставить захваченный Киев, а в начале июля, после перехода в наступление главных сил Красной Армии, польский фронт начал рушиться. Польша запросила помощи у Антанты, которая поставила условием для таковой отвод польских войск за линию разграничения, т.н. «линию Керзона», формально считавшуюся временной восточной границей Польши, признанной Антантой. Поскольку вариантов у поляков в общем-то и не было, польское правительство 10 июля согласилось на отвод войск, а 11 июля Великобритания устами лорда Керзона довело до сведения советского правительство, что если последнее не остановит свои войска в 50 километрах от «линии Керзона», Британия и ее союзники «сочтут себя обязанными помочь польской нации защищать своё существование всеми средствами, имеющимися в их распоряжении». Одновременно Лондон предложил Варшаве и Москве собраться в британской столице на мирную конференцию, а 13 июля предложил расширить состав участников конференции, включив в него все т.н. «окраинные государства» - прибалтийские страны и Финляндию, с которыми у РСФСР еще не были заключены мирные договора.
В Хельсинки сообщение о планирующейся конференции вызвало всплеск энтузиазма. Холсти, который понимал, что переговоры в Тарту стремительно несутся в тупик, выхода их которого без смягчения собственной позиции нет, увидел в этом замечательный шанс добиться-таки своего. Ведь в Лондоне большие серьезные дядьки могли заставить этих глупых, несговорчивых большевиков принять справедливые финские требования. То обстоятельство, что РСФСР пока никакого ответа на британское предложение не дала, финны, вероятно, считали несущественной мелочью.
Радостное известие о намечающейся конференции в Лондоне немедленно было доведено до финской делегации в Тарту, что последней было расценено как фактическое прекращение тартуских переговоров. Для Паасикиви, который метался между пониманием того, что мир нужно заключать и жёсткими рамками инструкций правительства, это был ушат холодной воды. Социал-демократы в делегации также были против разрыва переговоров. В итоге Паасикиви решился на весьма отчаянный шаг: с его разрешения В. Таннер провел тайную личную встречу с Керженцевым, на которой они обсудили реальные перспективы переговоров. Керженцев сразу заявил, что посредничество Англии будет совершенно лишним, а территориальные претензии финской стороны являются неприемлемыми для России. Таннер, в свою очередь, уверил Керженцева, что финские социал-демократы против территориальных претензий, за исключением вопроса о Печенге, который для Финляндии жизненно важен. В итоге стороны пришли к мнению, что в случае сохранения территориального статус-кво, Россия готова будет согласится на экономическое «статус-кво». По сути, впервые четко был озвучен базис для будущего соглашения, к сожалению, пока лишь на неофициальном уровне.
14 июля состоялось очередное пленарное заседание делегаций, на котором Берзин озвучил то, что и так всем было понятно: переговоры зашли в тупик и без серьезного пересмотра позиций договаривающихся сторон выхода из него нет. Если в экономическом аспекте предложение финской делегации о взаимном отказе от претензий дает почву для дальнейших обсуждений, то по территориальному вопросу и вопросу о перемирии за месяц работы никаких подвижек не достигнуто, в основном из-за неуступчивости финской стороны. Тем не менее, заключил Берзин, переговоры следует продолжить, если Финляндия готова к новым предложениям. Паасикиви согласился с мнением руководителя советской делегации, что переговоры необходимо продолжать, и в настоящем времени они зашли в тупик, но со своей стороны заявил, что Финляндия выдвинула справедливые требования и не может от них отказаться, а потому ждёт новых предложений от России. В итоге стороны на этом же заседании пришли к выводу, что в переговорах следует сделать перерыв до 28 июля, чтобы делегации имели возможность проконсультироваться и обсудить со своими правительствами вероятные новые предложения. Без этого и дальше вести бесполезные дискуссии в Тарту не имело смысла.
Естественно, в интервью своим журналистам обе стороны дружно обвинили друг друга в срыве переговоров и в неконструктивной позиции, однако вряд ли сегодня кто-то сможет оспорить, что у советской делегации поводов для такого мнения было значительно больше. По сути, Хельсинки хотели получить от России по максимуму, не давая взамен почти ничего и не беря на себя никаких обязательств. Ущербность принятой на переговорах линии понимало даже большинство членов финской делегации. Как метко охарактеризовал ситуацию Берзин: «Общее впечатление таково, что Финляндия желает мира с Советской Россией, но в то же время стремится урвать как можно больше». Собственно, эта фраза говорит о том, что в Москве прекрасно понимали истинные мотивы неуступчивости Финляндии: именно то, что Берзин не слишком деликатно назвал «урвать побольше». Даже на этом этапе советской стороне достаточно было лишь чуть более жестко реагировать на финскую риторику, не гнушаясь даже ставить вопрос о разрыве переговоров. Но большевистское руководство пока предпочитало уговаривать финнов отказаться от их явно чрезмерных требований.
С этой точки зрения вмешательство Великобритании в переговорный процесс со своими мирными инициативами было для Москвы совершенно неуместно, о чем Лондон был поставлен в известность уже 17 июля. В ноте, направленной Чичериным в МИД Великобритании, речь шла в основном о Польше, но между прочим в крайне корректной форме до сведения англичан было доведено, что Советская Россия вполне способна без британского посредничества наладить свои отношения с соседями, а Британия могла бы сосредоточить свои дипломатические усилия на вопросе нормализации своих собственных отношений с Россией. Финляндия в ноте не упоминалась вообще, но этой нотой сама возможность конференции в Лондоне, на которую Холсти возлагал такие большие надежды, исключалась в принципе.
Впрочем, британские «друзья» Хельсинки не только не сочли нужным сообщить об этом печальном для последнего обстоятельстве, но и прямо врали финским властям. Так 27 июля британский посол в Хельсиники Дж. Кидстон сообщил Холсти, что Чичерин, якобы, уже дал согласие на конференцию в Лондоне, стимулируя финскую неуступчивость на втором раунде переговоров в Тарту, который должен был начаться на следующий день. Верная своим традициям британская дипломатия продолжала рассматривать своих друзей и союзников лишь как фигуры на большой шахматной доске. Финляндии в этом смысле отводилась роль пешки, интересами которой можно было пожертвовать для поддержки более ценной «фигуры», а именно Польши, дела у которой к концу июля шли совсем из рук вон плохо. Москва не только не согласилась на конференцию, но и не намеревалась прекращать военные операции против Польши. 26 июля, части Красной Армии впервые вошли на территорию собственно Польши и 1 августа заняли Брест. После некоторых раздумий, в Москве было решено продолжать операцию против польской армии и наступать дальше, на Варшаву.
Однако Англия, несмотря на свои угрозы вмешаться в конфликт, на полном серьезе ввязываться в него не спешила, стараясь продолжать давить на Москву по дипломатическим каналам. С этой точки зрения затягивание советско-финляндских переговоров было как нельзя кстати, и британские дипломаты не чурались и прямого вранья, чтобы достичь этой цели. Сохранение напряженности в советско-финляндских отношениях косвенно оказывало помощь Польше, на эту же цель работали распускаемые западной печатью слухи о якобы имевшем место польско-финляндском тайном договоре о взаимопомощи, переговорах Маннергейма в Берлине с британцами и российскими белогвардейцами и т.д. и т.п. У Москвы должно было сложиться ощущение, что северо-западные границы, и в первую очередь Петроград, по-прежнему находятся под угрозой.
Чтобы получить много, нужно требовать еще больше...
Советско-финляндские мирные переговоры начались в Тарту на два дня позже запланированного срока - 12 июня 1920 года. Делегацию РСФСР возглавлял секретарь Исполнительного комитета Коммунистического Интернационала Я. А. Берзин (Берзиньш-Зиемелис). Помимо него в состав делегации вошли: представитель НКИД П.М. Керженцев, эксперт по военным вопросам В.Н. Егорьев (бывший офицер Генштаба, полковник царской армии, осенью 1919 года командовавший Южным фронтом в боях против Деникина), помощник Егорьева П. Удалов, эксперт по военно-морским вопросам Е.А. Беренс и эксперт по пограничным вопросам А.М. Смирнов. Секретарем делегации был назначен еще один представитель НКИД А.С. Черных. Таким образом, в состав новой делегации из представителей РСФСР в Раяйоки вошли только Беренс и Удалов.
Финская делегация де-факто представляла собой межпартийный комитет, созданный в апреле 1920 для подготовки материалов для мирных переговоров (см. часть 3). Председателем делегации был назначен банкир и бывший премьер-министр Ю.К. Паасикиви, член коалиционной партии. Его однопартиец, бывший военный министр, генерал-майор Р. Вальден, также входил в состав делегации. Финские социал-демократы на переговорах были представлены председателем парламентской фракции В. Таннером и членом парламента профессором В. Войонмаа. Помимо них в состав делегации входили Ю.Х. Веннола (прогрессивная партия), А. Фрей (шведская партия) и В. Кивилинна (Аграрный союз). В качестве экспертов в состав делегации также были включены К.Г. Идман (международное право), майор Генштаба А. Сомерсало и легационный советник Л. Ханнникайнен. Последний гражданин, будучи сотрудником МИД, был привлечен в качестве эксперта по делам Восточной Карелии, поскольку в 1918 году возглавлял т.н. «Восточно-Карельский комитет», а позже в нем же возглавлял политический отдел.
Переговоры традиционно начались заявлениями обеих сторон о непреодолимом желании быстрее разрешить все вопросы между двумя странами и установить мирные дружественные отношения на долгие времена. Однако, не менее традиционно, условия для этого каждая сторона видела по-своему.
На первом же заседании 12 июня Паасикиви предложил начать с обсуждения территориального вопроса, в частности обсудить будущую принадлежность Печенги. Советская делегация ничего против не имела, в свою очередь предложив на время переговоров заключить перемирие. Ну а после суточного перерыва финская сторона, закусив удила, ринулась предъявлять России территориальные претензии.
14 июня Веннола произнес длинную пространную речь, в которой уверил, что Финляндия не имеет никаких «империалистических устремлений» (!), а «всего лишь» требует (!), чтобы:
1) Были устранены допущенные при царизме нарушения прав Финляндии на выход к океану;
2) Финскому населению Карелии было предоставлено право самостоятельно решать (на основе права нации на самоопределение), в каком государстве оно хочет жить;
3) Ну и проведения границы «по естественным рубежам».
Эти условия «всего лишь» грозили РСФСР отпадением от неё всего западного беломорского побережья с Кольским полуостровом в придачу. Причем финскую делегацию вообще, похоже, не беспокоил вопрос о том, что РСФСР может «естественные рубежи» видеть по-своему и выкатить Финляндии встречные территориальные претензии, например, потребовать себе Карельский перешеек. Финны пытались вести переговоры с позиции сильного, стараясь расширить территорию Финляндии за счет России, фактически ничего не предлагая ей взамен, кроме собственного согласия заключить мирный договор. Очевидно, по мнению финской стороны это само по себе являлось для России достаточным благом.
Здесь мы немного отвлечемся и совершим небольшой экскурс в историю, чтобы истоки финских претензий на Печенгу стала понятнее. До присоединения к России в 1809 году, Финляндия фактически не имела выхода к океану, поскольку была отделена от него территорией огромной шведской провинции Лаппланд. Однако саамы, проживавшие в Лапландии, могли промышлять в Ледовитом океане по причине того, что участок побережья между Швецией, Норвегией (Данией) и Россией общей площадью 4,4 тыс. кв. км находился в общем пользовании и по сути не принадлежал никому. Однако в 1811 году Александр I с барского плеча отстегнул Финляндии не только Карельский перешеек, но и всю бывшую часть шведской Лапландии, отошедшей к России по результатам войны 1808-1809 годов вместе с Финляндией. Саамам, проживавшим в Лапландии, было в общем-то все равно, в чьей юрисдикции они находятся, тем более, что никто не мешал им и дальше пользоваться «общей землей» для промысла в океане. Но так продолжалось недолго.
В 1814 году Швеция заключила личную унию с некогда датской Норвегией. Вопрос о границе шведско-норвежского государства с Россией некоторое время оставался без внимания, но в 1825 году было принято совместное решение о разделе «общей земли» по линии разграничения проживавших там саамских общин. Две из них отошли к шведско-норвежской унии, а одна, область Печенги - к России. В 1826 году это положение было закреплено в конвенции «О границах между Россией и Норвегией в лапландских погостах». Таким образом, территория Великого Княжества Финляндского оказалась уже полностью отрезанной от Ледовитого океана, но особенной проблемы в этом не было, поскольку проживавшие в финской Лапландии саамы без проблем могли использовать для выхода к океану территорию собственно России. Тем не менее, это обстоятельство вызвало определенное недовольство в среде набирающей силу финской националистической интеллигенции, впервые пошли разговоры о нарушенных «естественных правах» и т.д. Собственно, недовольство внезапно начавшей самоосознаваться части финского населения никого особо не интересовало, но в 1864 году царское правительство решило присоединить к России территорию Сестрорецкого оружейного завода, находившуюся в Финляндии. Взамен Александр II пообещал финскому сенату передать Финляндии участок территории на побережье океана. Завод к России присоединили, но про выход Финляндии к Ледовитому океану за текущими делами благополучно позабыли все, за исключением самих финнов.
Обретение независимости Финляндией в границах Великого Княжества отрезало её от океана уже окончательно, и тут финны немедленно извлекли на свет божий обещания полувековой давности, на основании которых сначала попытались просто захватить район Печенги, а когда с этим ничего не вышло, начали яростно требовать от большевиков соблюдения «естественных прав» саамов и выполнения обязательств, данных царским правительством, как бы нелепо это не звучало.
Впрочем, как догадывается читатель, одной Печенгой дело не ограничивалось. Финляндия также заявила, что нынешняя граница в Карелии является результатом империалистической аннексии, и что эта аннексия не должна разделять принадлежащие к одному племени народы. Заявление это уже с позиции тех лет выглядело предельно нелепым, поскольку именно Швеция и Финляндия, как одна из ее частей, на протяжении нескольких веков планомерно отрывали кусок за куском принадлежавшую России территорию западной Карелии. Впрочем, представители финской делегации успокоили российскую сторону, сообщив ей, что Финляндия не желает насильственными и империалистическими действиями присоединять Восточную Карелию, а потому согласно, чтобы карелы сами определили свою государственную принадлежность всенародным голосованием.
Если бы советские представители ранее не имели дел с молодым финским государством, от подобной наглости у них, вероятно, на какое-то время пропал бы дар речи. Но для РСФСР эти истории про «естественные права» и «естественные границы» были привычным делом еще с берлинских переговоров летом 1918 года, поэтому Берзину 15 июня пришлось в очередной раз объяснять, что никаких бесспорных для обеих сторон «естественных рубежей» в природе не существует, и что за основу нужно брать границу 1914 года, которую, без сомнения, можно улучшить по договоренности между сторонами. Одновременно Берзин категорически отверг какие-либо исторические права Финляндии на район Печенги, добавив, что вопрос доступа населения Лапландии к океану можно решить путем соглашения и без изменения границы. При этом Берзин не упустил случая «подцепить» финскую делегацию их же риторикой, заявив, что население Печенги не имеет ни малейшего желания присоединяться к Финляндии и что такое присоединение стало бы нарушением права народов на самоопределение. Таким образом, председатель советской делегации наглядно продемонстрировал оппонентам, что так любимый финским правительством тезис о самоопределении есть оружие обоюдоострое.
Что же касается Восточной Карелии, то советская делегация категорически отказалась даже обсуждать этот вопрос, поскольку это было внутренним делом РСФСР. Берзин был вынужден еще раз повторить финской делегации, что Временный Карельский Комитет не является представителем всего народа Карелии, а потому его декларации не имеют никакого веса. Более того, советское правительство, верное озвученным ими принципам, предоставило народу Карелии право на самостоятельное решение своей судьбы и уже предоставило Карелии автономию в лице Карельской Трудовой Коммуны (КТК).
Вопрос о создании карельской автономии рассматривался фактически с 1918 года, однако переговоры в Раяйоки заметно ускорили этот процесс. Уже 18 мая ЦК РКП(б) поручило представителям НКВД и НКИД разработать проект создания КТК, а уже 1 июня одобрило этот проект. Процесс шел в дикой спешке и явно готовился к началу переговоров с Финляндией в Тарту. Неудивительно, что уже 8 июня 1920 года декретом ВЦИК населенные карелами волости Олонецкой и Архангельской губерний были объединены в Карельскую Трудовую Коммуну. По идее это решение должно было лишить финнов одного из их главных «аргументов» в вопросе о самоопределении карел, однако финны просто не обратили внимания на этот факт, продолжая требовать всекарельского голосования.
Выслушав Берзина, Паасикиви заявил, что при таких диаметрально противоположных позициях сторон, переговоры вряд ли закончатся успехом. Берзин парировал, что РСФСР, в отличие от оппонента, не предъявляет Финляндии территориальных претензий, намекая Паасикиви, что последней неплохо было бы умерить свои непомерные требования. В итоге было решено передать территориальные вопросы в территориальную комиссию, которая начала работу параллельно с комиссией по перемирию. Таким образом, уже на третий день наметился очередной тупик, выход из которого предстояло найти путем совместных уступок.
Впрочем, работа обеих комиссий шла не чуть не более продуктивно. Дав согласие на переговоры о перемирии, финская сторона поставила условием, что это не помешает ходу собственно мирных переговоров, как будто от самой Финляндии в этом вопросе вообще ничего не зависело. После чего начался процесс, в русском фольклоре метко названный «на кону мочало - начинай сначала».
Предложенные финнами условия перемирия ничем не отличались от тех, на которых Финляндия настаивала в Раяйоки, т.е. «демаркационная линия», подразумевавшая полное очищение Карелии от частей Красной Армии и невозможность для советской стороны осуществлять торговое мореплавание в Финском заливе. Советская сторона по-прежнему такие условия рассматривала как «ультиматум побежденному» и, естественно, соглашаться на них в полном объеме была не намерена, хотя на определенные уступки пойти была готова. Тем не менее, финны продолжали упорно добиваться именно отвода советских войск из Карелии, словно не понимая, что это условие абсолютно неприемлемо для РСФСР и делает обсуждение условий перемирия бессмысленным. Неудивительно, что к концу июня ровным счетом никакого прогресса на этом поприще достигнуто не было, несмотря на то, что возглавлявший комиссию по перемирию Керженцев весьма недвусмысленно намекал финским коллегам, что какую бы демаркационную линию они бы сейчас не нарисовали, она совершенно не обязательно станет государственной границей.
В территориальной комиссии дела шли точно также, или точнее никак. Стороны погрязли в бесконечных спорах, порой выходивших за рамки обсуждаемых вопросов. По существу же переговоров вся работа комиссии свелась к бесконечному повторению друг другу своей позиции на разный манер. За две недели прений не было достигнуто ровным счетом никакого прогресса. К концу июня, в полном соответствии с предсказанием Паасикиви, переговоры зашли в тупик, выхода из которого не было видно.
Внутри Финляндии явно чрезмерные требования Финляндии тоже были понятны далеко не всем представителям даже правящей верхушки и промышленников. Наиболее последовательными критиками позиции правительства были, естественно, социал-демократы, призывавшие власти на переговорах «встать на почву действительности». Даже идея плебисцита в Карелии не вызывала уже того оптимизма, что прежде. Однако финское правительство продолжало стоять на своем. Глава МИД Р. Холсти полагал, что чем завышеннее будут требования Финляндии на переговорах, тем большего она сможет в итоге добиться, понемногу уступая лишь при угрозе срыва переговоров. Таким образом, вряд ли будет ошибкой сказать, что Финляндия шла на переговоры, выдвигая заранее неприемлемые требования и прекрасно осознавая этот факт. Занятно, что несуразность претензий финской стороны осознавали и члены делегации. Ю. Веннола, выступая 14 июня, фактически постеснялся озвучить записанные в инструкции требования границы по линии Ладожское озеро - Свирь - Онежское озеро - Белое море, заменив эти вполне конкретные, но совершенно нелепые требования на обтекаемые «естественные рубежи». Непомерные требования финской стороны вызывали недоумение и у англичан, которые деликатно называли их «экстравагантными».
Как бы то ни было, к концу июня переговоры так и не сдвинулись с мертвой точки. К общему нервному напряжению добавились еще и неприятные инциденты вне переговоров. 22 июня Берзина, который вместе с женой и секретарем совершал прогулку на лодке, с берега обстрелял офицер эстонской армии, к счастью, безрезультатно. Эстония принесла извинения. Ну а на самих переговорах ни территориальная комиссия, ни комиссия по перемирию не пришли ни к какому результату, в итоге было принято волевое решение прекратить бессмысленные дебаты о территориях и переключиться на экономические вопросы.
Экономическая комиссия начала работу 29 июня. Словно пытаясь наверстать упущенное в бесплодных дебатах время, договаривающиеся стороны начали «за здравие», проведя в течение 29-30 июня аж три заседания, но очень быстро пришли к тому же результату, что и по другим вопросам. Если вкратце объяснить ситуацию, то можно констатировать, что финская сторона настаивала на безвозмездной передаче ей всего российского военного имущества и материалов, находящихся на территории Финляндии, рассматривая их как военную добычу, захваченную в результате военных действий между Россией и Финляндией. Советская сторона против такого поворота событий категорически возражала, упирая на то, что никакой войны между Россией и Финляндией вообще не было. Собственно, с выяснения «деликатного» юридического вопроса о том, была ли война между Советской Россией, деятельность экономической комиссии и началась.
Тут, нужно заметить, у советской стороны позиция была довольно шаткая: ведь именно РСФСР предложила переговоры о перемирии и мире, но при этом, по советской версии никакой войны не было! Финны, естественно, не преминули указать советской делегации на это обстоятельство, подкрепив свое мнение справкой с перечислением «актов агрессии» со стороны России и документальных доказательств оных в виде 74 приложений, состоящих из документов и материалов, по финской версии подтверждающих её правоту. Финны полагали, что война началась зимой 1918 года, когда часть российских гарнизонов в Финляндии прямо или косвенно поддержала выступление финских «красных».
В ответ уже Керженцеву пришлось разъяснять позицию Москвы по данному вопросу и доказывать, что войны не было. Смысл сказанного им сводился к тому, что до заключения Брест-Литовского мира с Германией, действия русских войск на финской территории были подчинены задаче защиты России от германского удара через Финляндию. Другие действия русских частей объяснялись… «инициативой» местного командования, а не указаниями центральных властей. При этом Керженцев не стал отрицать очевидные факты, в частности поддержку правительства «красных» в финской гражданской войне, упирая на то, что на тот момент в Москве именно это правительство считали единственным легитимным, а потому считали помощь ему вполне законным актом. Против последнего аргумента финны пытались возражать, правда весьма топорно. Паасикиви заявил, что законным может считаться правительство, контролирующее большую часть территории страны (новое слово в международном законодательстве!). Однако Кереженцев немедленно ответил, что Финляндия только что признала законными властями Украины правительство С. Петлюры, которое контролировало ничтожную часть территории собственно Украины. Нелогично, однако…
Что же касается событий в Карелии 1918-19 годов, то российская сторона не отрицала, что вторжению финских отрядов давался вооруженному отпор, но не считала, что это была война, называя сложившееся положение «неурегулированным», и особо упирала на то, что советские войска при этом границу не переходили. Однако нужно признать, что в общем и целом позиция советской стороны по данному вопросу выглядела не особенно убедительно. С позиции сегодняшнего дня не совсем понятно, зачем советская сторона на мирных переговорах, вместо того, чтобы прямо указать Финляндии на вполне конкретные неоднократные акты вооруженной агрессии с её стороны и попытаться извлечь из этого дивиденды, пыталась доказать, что никакой войны вообще не было. Россия как бы оправдывалась за свои вполне законные действия. А как уже показала практика, никакого смягчения финской позиции это не давало, скорее наоборот, демонстрировало финнам слабость, лишь подпитывающую их аппетиты.
В итоге стороны выслушали позицию друг друга и продолжили идти своим путем. Но прогресс все-таки имелся. Если по остальным вопросам Финляндия вообще не желала менять свою позицию и идти на уступки, то в экономической комиссии уже 30 июня Паасикиви предложил компромиссный вариант, смысл которого заключался в том, что обе стороны оставляют себе то имущество и материалы оппонента, которые находились на их территории на момент начала войны или были захвачены в её ходе. Впрочем, «уши» этого «компромисса» были видны невооруженным взглядом: в России финляндского имущества почти не было, поэтому де-факто, финны предложили тоже самое, но под другим соусом. Естественно, советская сторона отвергла и такой вариант, предложив Финляндии оставить себе это имущество, но за денежную компенсацию.
Также Финляндия потребовала выполнение советской стороной дореволюционных финансовых обязательств перед Хельсинки, в частности выплаты финским учреждениям и частным лицам примерно 540 млн. финских марок и поставок 4 млн. пудов муки, за которую Финляндия заплатила до революции, но большую часть которой так и не получила. Требования эти были вполне разумны, но Финляндия снова вспомнила лишь о тех обязательствах, которые были выгодны ей. Ну а члены советской делегации не упустили случая напомнить финнам о тех обязательствах, о которых они «позабыли». К примеру, о заключенном с Временным правительством договоре, согласно которому Россия имела право в течении 5 лет выкупить за финские марки ту валюту, за которые российские власти приобретали в Финляндии финские марки для торговли с последней. Иными словами, Хельсинки было предложено продать имевшиеся у них в резерве несколько миллионов долларов за стремительно обесценивающиеся финские марки. А заодно и поучаствовать в военных расходах России, как то обязывалось еще дореволюционное Великое Княжество Финляндское.
На выходе Финляндия при всем желании не могла выставить претензий более чем на 2,5 млрд. финских марок, тогда как только российское военное и военно-морское имущество на её территории оценивалось в 4 млрд. В отличие от ситуации с территориальными претензиями, где финские власти оперировали разными эфемерными величинами типа «естественных прав» или «естественных рубежей», тягаться с сухими цифрами, доказывая свою правоту, финской стороне было совсем тяжело. Очевидно в этой связи финская делегация начала прощупывать вопрос о взаимном отказе от экономических претензий, т.н. «экономическом статус-кво».
Если в экономических вопросах к середине июля наметились хотя бы зачатки прогресса, то в области территориальных споров все было существенно печальнее. Очередную свинью России на переговорах подложило и т.н. «Временное правительство Восточной Карелии» (быв. ВКК), 1 июля заявившееся в Тарту и попытавшееся вручить советской делегации очередное послание. Делегация от встречи отказалась и никаких документов принимать не стала. Зато «карельское правительство» было принято финской делегацией, которой и были вручены очередные прошения, суть которых заключалась в том, чтобы финская делегация потребовала вывода советских войск из Карелии и дала возможность карелам самим управлять этой территорией, а впоследствии провести плебисцит о принадлежности Карелии. Видимо «по счастливому стечению обстоятельств» просьбы карельских сепаратистов целиком и полностью совпадали с уже выдвинутыми самими финнами требованиями. Впрочем, в Москве контрмеры против регулярных визитов «карельских представителей» на переговоры уже приняли. О создании КТК мы уже говорили, а в начале июля в Петрозаводске был проведен действительно всекарельский съезд, на котором делегаты однозначно высказались за то, чтобы Карелия осталась в составе Советской России. Это давало советской делегации не менее весомый козырь в вопросе о принадлежности Карелии, автономии для карел и плебисците (хотя обсуждать эту тему с Финляндией Москва и не собиралась, о чем неоднократно уведомляла её), а также гипотетически должно было лишить Финляндию роли покровителя и защитника интересов карел, которую последняя на себя старательно натягивала с самого начала своего независимого существования. Впрочем, нужно ли говорить, что как создание КТК, так и съезд в Петрозаводске Финляндия благополучно проигнорировала и продолжала требовать вывода войск, самоопределения и плебисцита.
В начале июля в процесс переговоров косвенно вмешалась и Великобритания, до недавних пор рекомендовавшая финнам снизить свои требования и найти с Россией компромисс. Причиной этого стало положение на фронте советско-польской войны, где вторгшаяся в 1919 году на Украину и в Белоруссию польская армия еще в начале июня вполне успешно вела боевые действия, но потом ситуация резко изменилась. В июне, после сокрушительного удара 1-й конной армии, полякам пришлось оставить захваченный Киев, а в начале июля, после перехода в наступление главных сил Красной Армии, польский фронт начал рушиться. Польша запросила помощи у Антанты, которая поставила условием для таковой отвод польских войск за линию разграничения, т.н. «линию Керзона», формально считавшуюся временной восточной границей Польши, признанной Антантой. Поскольку вариантов у поляков в общем-то и не было, польское правительство 10 июля согласилось на отвод войск, а 11 июля Великобритания устами лорда Керзона довело до сведения советского правительство, что если последнее не остановит свои войска в 50 километрах от «линии Керзона», Британия и ее союзники «сочтут себя обязанными помочь польской нации защищать своё существование всеми средствами, имеющимися в их распоряжении». Одновременно Лондон предложил Варшаве и Москве собраться в британской столице на мирную конференцию, а 13 июля предложил расширить состав участников конференции, включив в него все т.н. «окраинные государства» - прибалтийские страны и Финляндию, с которыми у РСФСР еще не были заключены мирные договора.
В Хельсинки сообщение о планирующейся конференции вызвало всплеск энтузиазма. Холсти, который понимал, что переговоры в Тарту стремительно несутся в тупик, выхода их которого без смягчения собственной позиции нет, увидел в этом замечательный шанс добиться-таки своего. Ведь в Лондоне большие серьезные дядьки могли заставить этих глупых, несговорчивых большевиков принять справедливые финские требования. То обстоятельство, что РСФСР пока никакого ответа на британское предложение не дала, финны, вероятно, считали несущественной мелочью.
Радостное известие о намечающейся конференции в Лондоне немедленно было доведено до финской делегации в Тарту, что последней было расценено как фактическое прекращение тартуских переговоров. Для Паасикиви, который метался между пониманием того, что мир нужно заключать и жёсткими рамками инструкций правительства, это был ушат холодной воды. Социал-демократы в делегации также были против разрыва переговоров. В итоге Паасикиви решился на весьма отчаянный шаг: с его разрешения В. Таннер провел тайную личную встречу с Керженцевым, на которой они обсудили реальные перспективы переговоров. Керженцев сразу заявил, что посредничество Англии будет совершенно лишним, а территориальные претензии финской стороны являются неприемлемыми для России. Таннер, в свою очередь, уверил Керженцева, что финские социал-демократы против территориальных претензий, за исключением вопроса о Печенге, который для Финляндии жизненно важен. В итоге стороны пришли к мнению, что в случае сохранения территориального статус-кво, Россия готова будет согласится на экономическое «статус-кво». По сути, впервые четко был озвучен базис для будущего соглашения, к сожалению, пока лишь на неофициальном уровне.
14 июля состоялось очередное пленарное заседание делегаций, на котором Берзин озвучил то, что и так всем было понятно: переговоры зашли в тупик и без серьезного пересмотра позиций договаривающихся сторон выхода из него нет. Если в экономическом аспекте предложение финской делегации о взаимном отказе от претензий дает почву для дальнейших обсуждений, то по территориальному вопросу и вопросу о перемирии за месяц работы никаких подвижек не достигнуто, в основном из-за неуступчивости финской стороны. Тем не менее, заключил Берзин, переговоры следует продолжить, если Финляндия готова к новым предложениям. Паасикиви согласился с мнением руководителя советской делегации, что переговоры необходимо продолжать, и в настоящем времени они зашли в тупик, но со своей стороны заявил, что Финляндия выдвинула справедливые требования и не может от них отказаться, а потому ждёт новых предложений от России. В итоге стороны на этом же заседании пришли к выводу, что в переговорах следует сделать перерыв до 28 июля, чтобы делегации имели возможность проконсультироваться и обсудить со своими правительствами вероятные новые предложения. Без этого и дальше вести бесполезные дискуссии в Тарту не имело смысла.
Естественно, в интервью своим журналистам обе стороны дружно обвинили друг друга в срыве переговоров и в неконструктивной позиции, однако вряд ли сегодня кто-то сможет оспорить, что у советской делегации поводов для такого мнения было значительно больше. По сути, Хельсинки хотели получить от России по максимуму, не давая взамен почти ничего и не беря на себя никаких обязательств. Ущербность принятой на переговорах линии понимало даже большинство членов финской делегации. Как метко охарактеризовал ситуацию Берзин: «Общее впечатление таково, что Финляндия желает мира с Советской Россией, но в то же время стремится урвать как можно больше». Собственно, эта фраза говорит о том, что в Москве прекрасно понимали истинные мотивы неуступчивости Финляндии: именно то, что Берзин не слишком деликатно назвал «урвать побольше». Даже на этом этапе советской стороне достаточно было лишь чуть более жестко реагировать на финскую риторику, не гнушаясь даже ставить вопрос о разрыве переговоров. Но большевистское руководство пока предпочитало уговаривать финнов отказаться от их явно чрезмерных требований.
С этой точки зрения вмешательство Великобритании в переговорный процесс со своими мирными инициативами было для Москвы совершенно неуместно, о чем Лондон был поставлен в известность уже 17 июля. В ноте, направленной Чичериным в МИД Великобритании, речь шла в основном о Польше, но между прочим в крайне корректной форме до сведения англичан было доведено, что Советская Россия вполне способна без британского посредничества наладить свои отношения с соседями, а Британия могла бы сосредоточить свои дипломатические усилия на вопросе нормализации своих собственных отношений с Россией. Финляндия в ноте не упоминалась вообще, но этой нотой сама возможность конференции в Лондоне, на которую Холсти возлагал такие большие надежды, исключалась в принципе.
Впрочем, британские «друзья» Хельсинки не только не сочли нужным сообщить об этом печальном для последнего обстоятельстве, но и прямо врали финским властям. Так 27 июля британский посол в Хельсиники Дж. Кидстон сообщил Холсти, что Чичерин, якобы, уже дал согласие на конференцию в Лондоне, стимулируя финскую неуступчивость на втором раунде переговоров в Тарту, который должен был начаться на следующий день. Верная своим традициям британская дипломатия продолжала рассматривать своих друзей и союзников лишь как фигуры на большой шахматной доске. Финляндии в этом смысле отводилась роль пешки, интересами которой можно было пожертвовать для поддержки более ценной «фигуры», а именно Польши, дела у которой к концу июля шли совсем из рук вон плохо. Москва не только не согласилась на конференцию, но и не намеревалась прекращать военные операции против Польши. 26 июля, части Красной Армии впервые вошли на территорию собственно Польши и 1 августа заняли Брест. После некоторых раздумий, в Москве было решено продолжать операцию против польской армии и наступать дальше, на Варшаву.
Однако Англия, несмотря на свои угрозы вмешаться в конфликт, на полном серьезе ввязываться в него не спешила, стараясь продолжать давить на Москву по дипломатическим каналам. С этой точки зрения затягивание советско-финляндских переговоров было как нельзя кстати, и британские дипломаты не чурались и прямого вранья, чтобы достичь этой цели. Сохранение напряженности в советско-финляндских отношениях косвенно оказывало помощь Польше, на эту же цель работали распускаемые западной печатью слухи о якобы имевшем место польско-финляндском тайном договоре о взаимопомощи, переговорах Маннергейма в Берлине с британцами и российскими белогвардейцами и т.д. и т.п. У Москвы должно было сложиться ощущение, что северо-западные границы, и в первую очередь Петроград, по-прежнему находятся под угрозой.