Он живой и светится (с)
Точнее, не он, а она - эта Бриджит Джонс и Фрося Бурлакова в одном флаконе. Просто чудо какое-то!
Я смотрела на это просветлённое дитя природы и совершенно не могла понять, как в этом дитятке воплотилась вся квинтэссенция незамутненной деревенской мудрости наших бабушек - не тех, которые гимназистки Питерские, а тех, к которым нас в детстве на лето в деревню отправляли, а потом мы к ним всю жизнь за советом ездили.
С первой же минуты я совершенно не могла оторвать глаз от этого лица. Я вообще очень люблю лица. Мне очень важно видеть лицо человека, когда он говорит, потому что многие составляющие необходимой (во всяком случае, для меня) информации практически не поддаются речевому кодированию, и восприятие на семантическом уровне всегда ограничено этим самым «семантическим аспектом». А когда смотришь на лицо говорящего, происходит полное сканирование всех слоёв информации, что-то похожее на «прямое знание», сродни тому знанию, которое приходит к гадалке, когда она карты разложит: она ж не карты видит, когда на них смотрит! А камера, как назло, всё время норовила соскочить на ведущую, и каждый раз - такой разительный контраст между живым и мёртвым, и хотелось, чтобы камера скорее вернулась обратно - к живому и настоящему. Даже несмотря на то, что я очень люблю смотреть, как нерадивые интервьюеры обламываются об своих гостей и беспомощно пытаются удержаться на плаву, мне всё равно хотелось, чтобы камера большую часть времени работала в сторону моей Бриджит Джонс, а не туда, где с умным видом рожают рака. Может быть, это потому, что мне становится не по себе, когда я вижу мёртвые глаза, особенно, когда по контрасту «с глазами напротив». Нет, ей же богу, вы на глаза, вы на глаза этой Фроси Бурлаковой посмотрите! Что она ими делает? Это она ими так смотрит, или ещё чего-то?.. Я даже не о том, как они у неё светятся, и не о той Оптинской скорби, которая их заполняет, когда ей показывают, как омоновцы бьют человека, а я о том, что в них читается каждый раз, когда она говорит «я не знаю». Вообще-то, я бы на эти вопросы тоже отвечала «я не знаю», но я бы на них так отвечала только потому, что я знаю, что на глупый вопрос нельзя дать умный ответ, не более того. А здесь другое. Девка настолько чиста и незамутнённа, настолько открыта душой, что ей даже в голову не может придти, что эта взрослая тётенька хочет её подставить, поэтому она каждый заданный вопрос принимает за чистую монету, и эти её «я не знаю» - это не попытка отфутболить подличающего интервьюера, а совсем наоборот. Она тут же превращается в ту самую бабушку, к которой вы приехали за советом и которая говорит вам: «Ой, не знаю, милая, ой не знаю…», а сама смотрит на тебя так, что имеющий уши, да услышит, что говорят эти глаза.
И у меня совершенно не укладывается в голове, что кто-то, глядя на этот ролик, может начать разминаться на тему чьей-то лексической речевой составляющей, сразу вспоминается Бродский с его "если мне говорят, что в центре Венеции дурно пахнет, я вычеркиваю этого человека из своего списка".
И при этом я никак не могу понять, почему ведущая всё время хочет отправить свою гостью обратно в Иваново, почему в её словах всё время лейтмотивом звучит раздражение и недоумение от того, что в её высоких сферах вдруг завелась эта понаехавшая. Хотя, нет, понять-то я это как раз могу, чего ж тут непонятного, я, скорее, не могу понять, почему у неё не хватает профессионализма это своё желание чтобы «девушка из Иваново вернулась обратно в Иваново», как-то скрыть от публики? Вот ведёт её, и ничего она с собой поделать не может: «Ну, какой у тебя есть талант, на твой взгляд, которым не обладают другие люди…?»
Я бы за такой вопрос убила бы на месте. А вот дитя ответило. И ответ был поистине гениален: «Просто то, что я есть, это уже талант».
А я за неё мысленно продолжала: «Какой талант? Да вот такой талант, что ты тут сидишь вся в своем маскараде и всем своим видом показываешь, что и трусы у тебя тоже в горошек, а я пришла - и одним только тем, что я тут напротив тебя сижу, твоё шоу у тебя украла. И смотреть всем хочется только на меня, и слушать всем хочется только меня, и то, что я живая и глаза у меня светятся, а ты на моём фоне - кукла деревянная с глазами мёртвыми. А может, и не только на моём фоне, может ты вообще такая, фиг тебя знает. Какой талант, спрашиваешь? Маму свою люблю очень, мама для меня - святое (из интервью - прим Е.Г.), скучаю без неё, деньги ей посылаю. А ты вот маму свою любишь? Хотя, чего я спрашиваю, это ж все знают… Что? Маму любить - это не талант. Ну, хорошо, тебе виднее…»
И я бы ещё продолжала и продолжала, потому что тут можно продолжать и продолжать…
Ну, в общем, билась об неё ведущая, как рыба об лёд, а под конец не выдержала и открыто нахамила: вот тебе, говорит, книжка «Алиса в стране чудес» - там оно всё, как есть, про тебя.
А я бы подарила ведущей «Золушку» Шварца. С закладкой на последней странице, там где: «Когда-нибудь спросят: а что ты можешь, так сказать, предъявить? И никакие связи не помогут тебе сделать ножку маленькой, душу - большой, а сердце - справедливым».
Я смотрела на это просветлённое дитя природы и совершенно не могла понять, как в этом дитятке воплотилась вся квинтэссенция незамутненной деревенской мудрости наших бабушек - не тех, которые гимназистки Питерские, а тех, к которым нас в детстве на лето в деревню отправляли, а потом мы к ним всю жизнь за советом ездили.
Click to viewС первой же минуты я совершенно не могла оторвать глаз от этого лица. Я вообще очень люблю лица. Мне очень важно видеть лицо человека, когда он говорит, потому что многие составляющие необходимой (во всяком случае, для меня) информации практически не поддаются речевому кодированию, и восприятие на семантическом уровне всегда ограничено этим самым «семантическим аспектом». А когда смотришь на лицо говорящего, происходит полное сканирование всех слоёв информации, что-то похожее на «прямое знание», сродни тому знанию, которое приходит к гадалке, когда она карты разложит: она ж не карты видит, когда на них смотрит! А камера, как назло, всё время норовила соскочить на ведущую, и каждый раз - такой разительный контраст между живым и мёртвым, и хотелось, чтобы камера скорее вернулась обратно - к живому и настоящему. Даже несмотря на то, что я очень люблю смотреть, как нерадивые интервьюеры обламываются об своих гостей и беспомощно пытаются удержаться на плаву, мне всё равно хотелось, чтобы камера большую часть времени работала в сторону моей Бриджит Джонс, а не туда, где с умным видом рожают рака. Может быть, это потому, что мне становится не по себе, когда я вижу мёртвые глаза, особенно, когда по контрасту «с глазами напротив». Нет, ей же богу, вы на глаза, вы на глаза этой Фроси Бурлаковой посмотрите! Что она ими делает? Это она ими так смотрит, или ещё чего-то?.. Я даже не о том, как они у неё светятся, и не о той Оптинской скорби, которая их заполняет, когда ей показывают, как омоновцы бьют человека, а я о том, что в них читается каждый раз, когда она говорит «я не знаю». Вообще-то, я бы на эти вопросы тоже отвечала «я не знаю», но я бы на них так отвечала только потому, что я знаю, что на глупый вопрос нельзя дать умный ответ, не более того. А здесь другое. Девка настолько чиста и незамутнённа, настолько открыта душой, что ей даже в голову не может придти, что эта взрослая тётенька хочет её подставить, поэтому она каждый заданный вопрос принимает за чистую монету, и эти её «я не знаю» - это не попытка отфутболить подличающего интервьюера, а совсем наоборот. Она тут же превращается в ту самую бабушку, к которой вы приехали за советом и которая говорит вам: «Ой, не знаю, милая, ой не знаю…», а сама смотрит на тебя так, что имеющий уши, да услышит, что говорят эти глаза.
И у меня совершенно не укладывается в голове, что кто-то, глядя на этот ролик, может начать разминаться на тему чьей-то лексической речевой составляющей, сразу вспоминается Бродский с его "если мне говорят, что в центре Венеции дурно пахнет, я вычеркиваю этого человека из своего списка".
И при этом я никак не могу понять, почему ведущая всё время хочет отправить свою гостью обратно в Иваново, почему в её словах всё время лейтмотивом звучит раздражение и недоумение от того, что в её высоких сферах вдруг завелась эта понаехавшая. Хотя, нет, понять-то я это как раз могу, чего ж тут непонятного, я, скорее, не могу понять, почему у неё не хватает профессионализма это своё желание чтобы «девушка из Иваново вернулась обратно в Иваново», как-то скрыть от публики? Вот ведёт её, и ничего она с собой поделать не может: «Ну, какой у тебя есть талант, на твой взгляд, которым не обладают другие люди…?»
Я бы за такой вопрос убила бы на месте. А вот дитя ответило. И ответ был поистине гениален: «Просто то, что я есть, это уже талант».
А я за неё мысленно продолжала: «Какой талант? Да вот такой талант, что ты тут сидишь вся в своем маскараде и всем своим видом показываешь, что и трусы у тебя тоже в горошек, а я пришла - и одним только тем, что я тут напротив тебя сижу, твоё шоу у тебя украла. И смотреть всем хочется только на меня, и слушать всем хочется только меня, и то, что я живая и глаза у меня светятся, а ты на моём фоне - кукла деревянная с глазами мёртвыми. А может, и не только на моём фоне, может ты вообще такая, фиг тебя знает. Какой талант, спрашиваешь? Маму свою люблю очень, мама для меня - святое (из интервью - прим Е.Г.), скучаю без неё, деньги ей посылаю. А ты вот маму свою любишь? Хотя, чего я спрашиваю, это ж все знают… Что? Маму любить - это не талант. Ну, хорошо, тебе виднее…»
И я бы ещё продолжала и продолжала, потому что тут можно продолжать и продолжать…
Ну, в общем, билась об неё ведущая, как рыба об лёд, а под конец не выдержала и открыто нахамила: вот тебе, говорит, книжка «Алиса в стране чудес» - там оно всё, как есть, про тебя.
А я бы подарила ведущей «Золушку» Шварца. С закладкой на последней странице, там где: «Когда-нибудь спросят: а что ты можешь, так сказать, предъявить? И никакие связи не помогут тебе сделать ножку маленькой, душу - большой, а сердце - справедливым».