Программа психотерапии. Из книги Имперский город.
Очень забавный текст. Прочитал с большим удовольствием и не удержался от того что не запостовать.
Автор: Пол Гудман.
1
- Последи-ка за своим дыханием, - сказал Антоничелли.
Горацио был обескуражен и угнетен тем, что услышал, и его дыхание стало немного неравномерным и поверхностным. В остальном его диафрагма работала исправно, и он дышал как огромный печальный пес. Он огорчился, но тревожиться не стал. Болезнь была в его голове и в окружающем мире.
- Я дышу несколько поверхностно и учащенно, - сказал Горацио. - Я ощущаю какое-то покалывание в легких, и сердце сжимается. Мне грустно. - Он вздохнул.
- Детали несущественны. Ты ведь дышишь, не так ли? Я хотел, чтобы ты заметил именно это.
- Да, я дышу. А что с моим дыханием?
- Ха! Вопросы? Прислушайся-ка к своему голосу. Ты слышишь свой голос?
- А что с моим голосом? Он резок. - Его голос и вправду звучал резковато.
- Ты ведь говоришь, верно?
- Да, я говорю, но…
- Никаких "но". Никаких "но" и "если". Просто скажи: ты слышал свой голос?
- Да.
- Ну вот, ты опять за свое. Ты слышал. Дышишь - спрашиваешь - говоришь - слушаешь. Возможно, подслушиваешь под дверьми. Теперь смотри: ты сидишь здесь. Ты смотришь на меня - и не пытайся этого отрицать, ты используешь свои глаза. Встань!
Горацио встал. Антоничелли, как бы в отчаянии, ударил себя по лбу:
- Ты опять за свое! Стоишь! Посмотри на себя! Стоишь на своих ногах. Твои ноги держат тебя. - Он заглянул под стол. - Чего я и боялся - твои ноги крепко стоят на земле.
Горацио сел и закрыл глаза.
- И что ты делаешь сейчас?
- Я собираюсь с мыслями.
- Собираешься с мыслями! И что дальше! - прорычал доктор. - Дальше ты начнешь говорить мне, что ты думал о чем-то! А потом ты что-то почувствуешь - нет, ты уже почувствовал. Ты сам заметил, что огорчен. И не отрицай этого. И к чему это приведет? Я скажу тебе. Ты придешь к тому или иному мнению. Да ты давно ведешь себя подобным образом!
- Да, я подумал... - смутился Горацио.
- Я так и знал. Бедный мой мальчик! Ты ведь не возражаешь, если я буду называть тебя мальчиком? Это мой стиль общения. Хорошо, давай подведем итог, мы должны посмотреть фактам в лицо. Вот ты сидишь и постоянно дышишь, произнося слова на выдохе, пользуясь ушами и глазами, опираясь на свои ягодицы, и даже временами думая о чем-то. И в этом состоянии ты собираешься адаптироваться к социальной реальности и стать серьезным читателем "Геральд Трибюн"?.. Ну что же, молодой человек, что вы намерены предпринять по этому поводу?
- Это плохо?
- Плохо? Он спрашивает, плохо ли это? От этого происходят все самые страшные болезни!
- О... Я понимаю, что вы имеете ввиду...
- Горацио? - Антоничелли посмотрел на него озабоченно. - Понимаешь? Серьезно?
Горацио притих.
2
- Антоничелли начал заламывать руки, его глаза засверкали подобно электрическим разрядам.
- Этот молодой человек спрашивает меня, плохо ли это. Это может быть фатальным.. Это не просто какая-то неприспособленность - я говорю как специалист, - хотел бы я обнаружить какую-нибудь неприспособленность, которая не вызывалась бы непосредственно тем, что ты минута за минутой упражняешься в моем кабинете и день за днем за его пределами. Не отрицай. Ты дышишь, говоришь, вне сомнения ешь и ходишь в туалет, фантазируешь, двигаешься, испытываешь желание, чувствуешь, занимаешься сексом - ты занимаешься сексом и не отрицай этого. Что нет? Но особенно дыхание, с этого все начинается. Я всегда считал, что с дыханием надо что-то делать. Это моя специальность. Если бы можно было перестать дышать, появилась бы возможность разобраться с остальным.
Давай об этом подробнее. Что обычно происходит? Случается что-то неладное. Пациент приходит к врачу. Но врач отказывается, просто отказывается видеть всю проблему целиком. Он пытается сгладить тот или иной небольшой дефект, сузить рамки. У человека язва, а врач расспрашивает его о том, что он ест; у человека приступы беспокойства и учащение сердцебиения, а врач пытается заставить его делать глубокие вдохи. И так далее и тому подобное. Эмпирики! Помимо этого, я немного разбираюсь в праве - в этом направлении у меня тоже есть небольшой опыт, ха-ха - и я назвал бы это преступным нарушением профессиональной этики.
- Что же вы делаете, Антоничелли?
- Ну вот, ты снова задаешь вопросы. Это выдает в тебе любопытство, а ведь даже народная мудрость гласит, что любопытство до добра не до
водит.
- И что же мне делать?
- Тебе надо сидеть в ступоре, пока я несу всю эту чепуху; каждый знает, что... Послушай, Горацио, я переживаю за тебя. Тебе будет очень трудно адаптироваться - буду с тобой откровенен. Ты человек, который мне небезразличен; я благодарен тебе. Ты спас меня от удушья там, в суде, растекаясь голубым и оранжевым от удовлетворения. Я никогда не забуду этого. Итак, теперь ты заслужил мое самое глубочайшее доверие. Ты спрашиваешь, что делаю я! Если твой правый глаз соблазняет тебя, вырви его. Это восточная мудрость, o в этом деле не будет никакого толка, пока ты не доберешься до корней. Ты ведь всегда знал это, вспомни. Если у человека плохо функционирует желудок, ничто не поможет ему, надо просто перестать есть. Если болит сердце, надо остановить его. И в целом, пока ты так или иначе функционируешь, ты вдыхаешь и выдыхаешь окружающую среду, и я настоятельно посоветовал бы тебе практиковать прекращение дыхания.
- Позволь передать тебе, - продолжил он уже спокойнее, - инсайт, который я получил от старого профессора Карлсена из Чикаго. Мы, студенты, часто приставали к нему с вопросами о вредном влиянии табака, алкоголя и другой подобной гадости. "Ребята, - говорил он, - не беспокойтесь об этом. Из-за чего умирает человек? Все из-за того, что он живет. Эта чертова жизнь просто изнашивает организм".
- Но... - сказал Горацио.
3
- Противоречишь?! - обрушился на него Антоничелли. - И чего же ты хочешь добиться своим "но"?
- Я... - начал Горацио.
- Это лишний раз доказывает мою правоту! Теперь он говорит "я". Я скажу тебе абсолютно точно, что ты делаешь. Ты настраиваешь свою волю против моей. Ты хочешь конфликтовать, да? Состязаться? Замечательно. (Не забывай, что ты за это платишь.) Хоп! Хоп! Ты как козел, который бодается с забором... И не думай, что я позволю плевать мне в лицо. Только посмотри, что ты наделал со своим "но". Я предлагаю тебе свое взвешенное мнение, свой совет - прекратить жить, а ты тут же ополчаешься на меня - тебе это не нравится. Я не говорю, что это хорошо, и не говорю, что это плохо; мы здесь не опускаемся до моральных суждений. Но давай называть вещи своими именами. Я могу учуять противоречие в клинике Меннйнгера, находясь на Перри-стрит.
- Но я... - начал Горацио.
Антоничелли воздел руки к небу.
4
- Я вижу, что требовал от тебя чего-то слишком многого, - снова заговорил Антоничелли, - чего-то невозможного. Если я буду настаивать, то даже возможное станет невозможным, и это будет на моей совести. Давай-ка вернемся немного назад и пройдем весь путь шаг за шагом. Давай просто поработаем над маленькими физическими хитростями, пока ты не уловишь саму идею. Ты ее уловишь, будь спокоен. Просто расслабься и повторяй за мной. Может быть, ты растерян? Хорошо, делай как я: давай изобразим растерянность. Смотри на меня. Высоко поднятые брови, лоб в горизонтальных морщинах - и дыши! Не переставай дышать. Когда ты очень растерян, мышцы скальпа сокращаются так, что волосы у тебя встают дыбом, как от ужаса.
Горацио послушно изобразил на лице полную растерянность.
- Нет! Нет! - закричал Антоничелли. - Я сказал: смотри на меня и повторяй за мной. - Его собственное лицо стало похоже на маску. - Видишь? Делай вот так: ты в полной растерянности... - Его лицо приняло маскообразное выражение, и он задержал дыхание.
Горацио начал приходить в замешательство.
- Ладно, растерянность тоже слишком сложная вещь для тебя. Давай попробуем беспокойство. Глубокие вертикальные морщины, неглубокое уча
щенное дыхание - представь, что ты не сумеешь выполнить упражнение; что у тебя пропадет эрекция после того, как ты с таким трудом затащил ее в постель. Нет! Нет! Смотри на меня! Делай как я!
Сохраняя выражение маски на лице, он дышал спокойно и ровно.
- Боже мой, - вскричал он, - неужели ты не можешь даже волноваться? Ты вообще что-нибудь чувствуешь? Или ты совершенно мертв?
Горацио начал раздражаться. Никому не понравится, если ему скажут, что он мертв, - даже если это терапевтический метод.
- Хорошо, пускай будет по-твоему, - сказал доктор, - вместо этого мы попробуем гнев. Ты скрежещешь зубами, выпячиваешь челюсть на вдохе - узкие сверкающие глаза, крепко сцепленные пальцы, - но на этот раз, пожалуйста, действительно смотри на меня и делай как я.
Лицо Антоничелли было очень, очень спокойным, он принялся беспечно подстригать ногти. Обрезки разлетались по всей комнате. Когда ноготь отлетал, Антоничелли провожал его взглядом и чуть заметно кивал головой, когда тот приземлялся.
Он отрезал еще один. Ноготь отлетел; Естественно, Горацио проследил за ним.
Когда все ногти были подстрижены, Антоничелли продолжал поглядывать из стороны в сторону с легкими кивками головы, как будто провожал взглядом воображаемые ногти. С отсутствующим лицом Горацио тоже следил за ними и каждый раз пораженно кивал головой.
- Замечательно! Наконец-то! - сказал Антоничелли с глубоким удовлетворением. - Вот мы и приблизились к социальной реальности. Это и есть ярость - в мире "Геральд Трибюн". Давай попробуем любовь?
Но в этом уже не. было необходимости. Как только Горацио обнаружил, что может сознавать свое поведение в социальной реальности и контролировать его, он понял идею, и сразу же теплая волна жизни растеклась по его груди, он почувствовал в переносице между глаз ужасную острую боль, которую причинял ему воздух. Еще немного, и он уже рыдал о своем умершем брате Лотаре. Он чувствовал себя отвратительно.
5
Почуяв победу, Антоничелли раздул ноздри и собрался было уже попросить Горацио рассказать сон.
Однако было бы ошибкой в этом случае давить на пациента дальше и тем облегчать ему переживание всей полноты его страданий. Он должен научиться жить со своим горем. Это он - а не Антоничелли - не знал, как смириться с тем фактом, что мы живем не в золотом веке.
С другой стороны, если позволить Горацио продолжать плакать, это может привести к столь невыносимым страданиям, что он регрессирует аж до мира "Congressional Record".
Но Антоничелли был избавлен от ошибки, потому что он молился Эскулапу. Дверь туалета медленно отворилась, и появились темно-гранатовые глаза и раздвоенный язык змеи, предупреждая его о том, что пора заканчивать сеанс. Змея скользнула по полу и, обвившись вокруг ножки, положила голову на стол, посмотрела на Горацио и Антоничелли, переводя взгляд с одного на другого и постреливая языком.
- Привет, привет, - сказал Антоничелли. - Это Эпидор, мой знакомый, - сказал он Горацио, - Видишь ли, я - Асклепий... Я просто Асклепий... Хотя и Эскулап, - добавил он более спокойным голосом и с достоинством, - тоже плавал на "Арго" с этими ребятами. Он даже не профессионал.
Горацио достал из кармана кусок сахара, который он носил на случай, если ему повстречается лошадь. Он предложил его змее, которая съела его исключительно из любезности, потому что змеи сахар не едят. Вообще не едят.
- На сегодня все, приятель, - сказал Антоничелли. - Эпидор говорит мне, что пора заканчивать. Я думаю, мы неплохо продвигаемся. (Кстати, что, черт побери, это выражение значит?) Просто поупражняйся в том, чтобы а) быть в затруднении и б) ощущать социальную реальность и вести себя соответственно. Когда освоишь и то и другое, у тебя будет все, что нужно для полной адаптации... И еще. Я бы хотел, чтобы ты, прежде чем пойти домой, заглянул к Минете Тайлер, прямо через холл, в комнате 4Ф. Мы с ней, знаешь ли, сотрудничаем, но я позволю ей объяснить, как это работает.
Он встал.
- До свидания, Горацио Элджер*,- сказал он. - Держись. Хоп! Хоп!
- Спасибо, Антоничелли, - ответил Горацио.
___________
* - Хорейшо Элджер (Alger, Horatio), - американский писатель (1834-1899). Автор книг в духе "американской мечты": их герои, начиная с нуля, достигают успеха благодаря энергии и предприимчивости.
Автор: Пол Гудман.
1
- Последи-ка за своим дыханием, - сказал Антоничелли.
Горацио был обескуражен и угнетен тем, что услышал, и его дыхание стало немного неравномерным и поверхностным. В остальном его диафрагма работала исправно, и он дышал как огромный печальный пес. Он огорчился, но тревожиться не стал. Болезнь была в его голове и в окружающем мире.
- Я дышу несколько поверхностно и учащенно, - сказал Горацио. - Я ощущаю какое-то покалывание в легких, и сердце сжимается. Мне грустно. - Он вздохнул.
- Детали несущественны. Ты ведь дышишь, не так ли? Я хотел, чтобы ты заметил именно это.
- Да, я дышу. А что с моим дыханием?
- Ха! Вопросы? Прислушайся-ка к своему голосу. Ты слышишь свой голос?
- А что с моим голосом? Он резок. - Его голос и вправду звучал резковато.
- Ты ведь говоришь, верно?
- Да, я говорю, но…
- Никаких "но". Никаких "но" и "если". Просто скажи: ты слышал свой голос?
- Да.
- Ну вот, ты опять за свое. Ты слышал. Дышишь - спрашиваешь - говоришь - слушаешь. Возможно, подслушиваешь под дверьми. Теперь смотри: ты сидишь здесь. Ты смотришь на меня - и не пытайся этого отрицать, ты используешь свои глаза. Встань!
Горацио встал. Антоничелли, как бы в отчаянии, ударил себя по лбу:
- Ты опять за свое! Стоишь! Посмотри на себя! Стоишь на своих ногах. Твои ноги держат тебя. - Он заглянул под стол. - Чего я и боялся - твои ноги крепко стоят на земле.
Горацио сел и закрыл глаза.
- И что ты делаешь сейчас?
- Я собираюсь с мыслями.
- Собираешься с мыслями! И что дальше! - прорычал доктор. - Дальше ты начнешь говорить мне, что ты думал о чем-то! А потом ты что-то почувствуешь - нет, ты уже почувствовал. Ты сам заметил, что огорчен. И не отрицай этого. И к чему это приведет? Я скажу тебе. Ты придешь к тому или иному мнению. Да ты давно ведешь себя подобным образом!
- Да, я подумал... - смутился Горацио.
- Я так и знал. Бедный мой мальчик! Ты ведь не возражаешь, если я буду называть тебя мальчиком? Это мой стиль общения. Хорошо, давай подведем итог, мы должны посмотреть фактам в лицо. Вот ты сидишь и постоянно дышишь, произнося слова на выдохе, пользуясь ушами и глазами, опираясь на свои ягодицы, и даже временами думая о чем-то. И в этом состоянии ты собираешься адаптироваться к социальной реальности и стать серьезным читателем "Геральд Трибюн"?.. Ну что же, молодой человек, что вы намерены предпринять по этому поводу?
- Это плохо?
- Плохо? Он спрашивает, плохо ли это? От этого происходят все самые страшные болезни!
- О... Я понимаю, что вы имеете ввиду...
- Горацио? - Антоничелли посмотрел на него озабоченно. - Понимаешь? Серьезно?
Горацио притих.
2
- Антоничелли начал заламывать руки, его глаза засверкали подобно электрическим разрядам.
- Этот молодой человек спрашивает меня, плохо ли это. Это может быть фатальным.. Это не просто какая-то неприспособленность - я говорю как специалист, - хотел бы я обнаружить какую-нибудь неприспособленность, которая не вызывалась бы непосредственно тем, что ты минута за минутой упражняешься в моем кабинете и день за днем за его пределами. Не отрицай. Ты дышишь, говоришь, вне сомнения ешь и ходишь в туалет, фантазируешь, двигаешься, испытываешь желание, чувствуешь, занимаешься сексом - ты занимаешься сексом и не отрицай этого. Что нет? Но особенно дыхание, с этого все начинается. Я всегда считал, что с дыханием надо что-то делать. Это моя специальность. Если бы можно было перестать дышать, появилась бы возможность разобраться с остальным.
Давай об этом подробнее. Что обычно происходит? Случается что-то неладное. Пациент приходит к врачу. Но врач отказывается, просто отказывается видеть всю проблему целиком. Он пытается сгладить тот или иной небольшой дефект, сузить рамки. У человека язва, а врач расспрашивает его о том, что он ест; у человека приступы беспокойства и учащение сердцебиения, а врач пытается заставить его делать глубокие вдохи. И так далее и тому подобное. Эмпирики! Помимо этого, я немного разбираюсь в праве - в этом направлении у меня тоже есть небольшой опыт, ха-ха - и я назвал бы это преступным нарушением профессиональной этики.
- Что же вы делаете, Антоничелли?
- Ну вот, ты снова задаешь вопросы. Это выдает в тебе любопытство, а ведь даже народная мудрость гласит, что любопытство до добра не до
водит.
- И что же мне делать?
- Тебе надо сидеть в ступоре, пока я несу всю эту чепуху; каждый знает, что... Послушай, Горацио, я переживаю за тебя. Тебе будет очень трудно адаптироваться - буду с тобой откровенен. Ты человек, который мне небезразличен; я благодарен тебе. Ты спас меня от удушья там, в суде, растекаясь голубым и оранжевым от удовлетворения. Я никогда не забуду этого. Итак, теперь ты заслужил мое самое глубочайшее доверие. Ты спрашиваешь, что делаю я! Если твой правый глаз соблазняет тебя, вырви его. Это восточная мудрость, o в этом деле не будет никакого толка, пока ты не доберешься до корней. Ты ведь всегда знал это, вспомни. Если у человека плохо функционирует желудок, ничто не поможет ему, надо просто перестать есть. Если болит сердце, надо остановить его. И в целом, пока ты так или иначе функционируешь, ты вдыхаешь и выдыхаешь окружающую среду, и я настоятельно посоветовал бы тебе практиковать прекращение дыхания.
- Позволь передать тебе, - продолжил он уже спокойнее, - инсайт, который я получил от старого профессора Карлсена из Чикаго. Мы, студенты, часто приставали к нему с вопросами о вредном влиянии табака, алкоголя и другой подобной гадости. "Ребята, - говорил он, - не беспокойтесь об этом. Из-за чего умирает человек? Все из-за того, что он живет. Эта чертова жизнь просто изнашивает организм".
- Но... - сказал Горацио.
3
- Противоречишь?! - обрушился на него Антоничелли. - И чего же ты хочешь добиться своим "но"?
- Я... - начал Горацио.
- Это лишний раз доказывает мою правоту! Теперь он говорит "я". Я скажу тебе абсолютно точно, что ты делаешь. Ты настраиваешь свою волю против моей. Ты хочешь конфликтовать, да? Состязаться? Замечательно. (Не забывай, что ты за это платишь.) Хоп! Хоп! Ты как козел, который бодается с забором... И не думай, что я позволю плевать мне в лицо. Только посмотри, что ты наделал со своим "но". Я предлагаю тебе свое взвешенное мнение, свой совет - прекратить жить, а ты тут же ополчаешься на меня - тебе это не нравится. Я не говорю, что это хорошо, и не говорю, что это плохо; мы здесь не опускаемся до моральных суждений. Но давай называть вещи своими именами. Я могу учуять противоречие в клинике Меннйнгера, находясь на Перри-стрит.
- Но я... - начал Горацио.
Антоничелли воздел руки к небу.
4
- Я вижу, что требовал от тебя чего-то слишком многого, - снова заговорил Антоничелли, - чего-то невозможного. Если я буду настаивать, то даже возможное станет невозможным, и это будет на моей совести. Давай-ка вернемся немного назад и пройдем весь путь шаг за шагом. Давай просто поработаем над маленькими физическими хитростями, пока ты не уловишь саму идею. Ты ее уловишь, будь спокоен. Просто расслабься и повторяй за мной. Может быть, ты растерян? Хорошо, делай как я: давай изобразим растерянность. Смотри на меня. Высоко поднятые брови, лоб в горизонтальных морщинах - и дыши! Не переставай дышать. Когда ты очень растерян, мышцы скальпа сокращаются так, что волосы у тебя встают дыбом, как от ужаса.
Горацио послушно изобразил на лице полную растерянность.
- Нет! Нет! - закричал Антоничелли. - Я сказал: смотри на меня и повторяй за мной. - Его собственное лицо стало похоже на маску. - Видишь? Делай вот так: ты в полной растерянности... - Его лицо приняло маскообразное выражение, и он задержал дыхание.
Горацио начал приходить в замешательство.
- Ладно, растерянность тоже слишком сложная вещь для тебя. Давай попробуем беспокойство. Глубокие вертикальные морщины, неглубокое уча
щенное дыхание - представь, что ты не сумеешь выполнить упражнение; что у тебя пропадет эрекция после того, как ты с таким трудом затащил ее в постель. Нет! Нет! Смотри на меня! Делай как я!
Сохраняя выражение маски на лице, он дышал спокойно и ровно.
- Боже мой, - вскричал он, - неужели ты не можешь даже волноваться? Ты вообще что-нибудь чувствуешь? Или ты совершенно мертв?
Горацио начал раздражаться. Никому не понравится, если ему скажут, что он мертв, - даже если это терапевтический метод.
- Хорошо, пускай будет по-твоему, - сказал доктор, - вместо этого мы попробуем гнев. Ты скрежещешь зубами, выпячиваешь челюсть на вдохе - узкие сверкающие глаза, крепко сцепленные пальцы, - но на этот раз, пожалуйста, действительно смотри на меня и делай как я.
Лицо Антоничелли было очень, очень спокойным, он принялся беспечно подстригать ногти. Обрезки разлетались по всей комнате. Когда ноготь отлетал, Антоничелли провожал его взглядом и чуть заметно кивал головой, когда тот приземлялся.
Он отрезал еще один. Ноготь отлетел; Естественно, Горацио проследил за ним.
Когда все ногти были подстрижены, Антоничелли продолжал поглядывать из стороны в сторону с легкими кивками головы, как будто провожал взглядом воображаемые ногти. С отсутствующим лицом Горацио тоже следил за ними и каждый раз пораженно кивал головой.
- Замечательно! Наконец-то! - сказал Антоничелли с глубоким удовлетворением. - Вот мы и приблизились к социальной реальности. Это и есть ярость - в мире "Геральд Трибюн". Давай попробуем любовь?
Но в этом уже не. было необходимости. Как только Горацио обнаружил, что может сознавать свое поведение в социальной реальности и контролировать его, он понял идею, и сразу же теплая волна жизни растеклась по его груди, он почувствовал в переносице между глаз ужасную острую боль, которую причинял ему воздух. Еще немного, и он уже рыдал о своем умершем брате Лотаре. Он чувствовал себя отвратительно.
5
Почуяв победу, Антоничелли раздул ноздри и собрался было уже попросить Горацио рассказать сон.
Однако было бы ошибкой в этом случае давить на пациента дальше и тем облегчать ему переживание всей полноты его страданий. Он должен научиться жить со своим горем. Это он - а не Антоничелли - не знал, как смириться с тем фактом, что мы живем не в золотом веке.
С другой стороны, если позволить Горацио продолжать плакать, это может привести к столь невыносимым страданиям, что он регрессирует аж до мира "Congressional Record".
Но Антоничелли был избавлен от ошибки, потому что он молился Эскулапу. Дверь туалета медленно отворилась, и появились темно-гранатовые глаза и раздвоенный язык змеи, предупреждая его о том, что пора заканчивать сеанс. Змея скользнула по полу и, обвившись вокруг ножки, положила голову на стол, посмотрела на Горацио и Антоничелли, переводя взгляд с одного на другого и постреливая языком.
- Привет, привет, - сказал Антоничелли. - Это Эпидор, мой знакомый, - сказал он Горацио, - Видишь ли, я - Асклепий... Я просто Асклепий... Хотя и Эскулап, - добавил он более спокойным голосом и с достоинством, - тоже плавал на "Арго" с этими ребятами. Он даже не профессионал.
Горацио достал из кармана кусок сахара, который он носил на случай, если ему повстречается лошадь. Он предложил его змее, которая съела его исключительно из любезности, потому что змеи сахар не едят. Вообще не едят.
- На сегодня все, приятель, - сказал Антоничелли. - Эпидор говорит мне, что пора заканчивать. Я думаю, мы неплохо продвигаемся. (Кстати, что, черт побери, это выражение значит?) Просто поупражняйся в том, чтобы а) быть в затруднении и б) ощущать социальную реальность и вести себя соответственно. Когда освоишь и то и другое, у тебя будет все, что нужно для полной адаптации... И еще. Я бы хотел, чтобы ты, прежде чем пойти домой, заглянул к Минете Тайлер, прямо через холл, в комнате 4Ф. Мы с ней, знаешь ли, сотрудничаем, но я позволю ей объяснить, как это работает.
Он встал.
- До свидания, Горацио Элджер*,- сказал он. - Держись. Хоп! Хоп!
- Спасибо, Антоничелли, - ответил Горацио.
___________
* - Хорейшо Элджер (Alger, Horatio), - американский писатель (1834-1899). Автор книг в духе "американской мечты": их герои, начиная с нуля, достигают успеха благодаря энергии и предприимчивости.