Исследование времени
Учитывая все это, вряд ли важно знать, кем и когда вводилась процедура измерения периода от полудня до заката, и без того понятно, что данное нововведение имеет мало общего со временем, которое "знал" Августин, и уж тем более не имеет ничего общего со временем, которое ввел Эйнштейн. Задача данной процедуры сводится к расстановке ориентиров, она осталась неизменной и по сей день. Это обстоятельство вроде бы должно напоминать, что измеряется не время, ассоциирующееся с циферблатом, а периоды явлений, следовательно, если здесь и может меняться что-то, так это зависящие от субстанции периода, но не их мера, которую мы сами же и вводим. Можно, конечно, продолжать настаивать на том, что час "растягивается" при определенных обстоятельствах, но стоит ли все это методично внедрять в сознание поколений?
По существу, никакой проблемы времени нет, а есть симптом, но если даже его и выявить, то вряд ли что изменится. Эта повозка будет катиться до той поры, пока существует мир сознания, нуждающийся в иллюзиях. Решая "техническую" задачу, Эйнштейн, возможно, хотел бы и поставить точку в истории с проблемой времени, но лишь дополнил ее скучным эпизодом, никак не повлиявшим на "проблему". Более того, на¬вав время "упрямой иллюзией", он и сам, похоже, осознал, что решение стоящей перед ним задачи возможно лишь в рамках субъективного идеализма. С подобной проблемой сталкивался еще Августин, так же знавший время, но не знавший как его соединить с реальностью: "Что такое время? Если я не спрашиваю об этом, я знаю это, но как только спрашиваю, не знаю". Как видим, проблема не нова. Остается лишь признать, что два тысячелетия поисков времени не только не дали никаких результатов, но вряд ли хоть что-то изменили в практике исследования этой сущности
По существу, никакой проблемы времени нет, а есть симптом, но если даже его и выявить, то вряд ли что изменится. Эта повозка будет катиться до той поры, пока существует мир сознания, нуждающийся в иллюзиях. Решая "техническую" задачу, Эйнштейн, возможно, хотел бы и поставить точку в истории с проблемой времени, но лишь дополнил ее скучным эпизодом, никак не повлиявшим на "проблему". Более того, на¬вав время "упрямой иллюзией", он и сам, похоже, осознал, что решение стоящей перед ним задачи возможно лишь в рамках субъективного идеализма. С подобной проблемой сталкивался еще Августин, так же знавший время, но не знавший как его соединить с реальностью: "Что такое время? Если я не спрашиваю об этом, я знаю это, но как только спрашиваю, не знаю". Как видим, проблема не нова. Остается лишь признать, что два тысячелетия поисков времени не только не дали никаких результатов, но вряд ли хоть что-то изменили в практике исследования этой сущности