Отрывок из рассказа Павла Северного "Гимн"
Оригинал взят у aselajn в Отрывок из рассказа Павла Северного "Гимн"
Автор- бывший колчаковский офицер (в 1919 году его семья была убита большевиками), прошедший со своей армией весь трагический путь от Урала до Забайкалья. В Шанхае он стал одним из известных писателей русского зарубежья, а в 1959 году приехал в СССР.
Многоуважаемая duchesselisa недавно писала о его романе "Ледяной смех".
Рассказ основан на реальных событиях. Сын писателя сообщает об этом так: "Однажды мой отец чудом избежал расстрела. Плененный красными, он был заперт под сценой в каморке, поскольку тюрьмы были переполнены белыми арестантами. В это время на сцене должен был состояться концерт. Молодую пианистку разнузданная толпа понуждала играть блатные песни, «Мурку». Но она, подойдя к роялю, заиграла гимн «Боже, Царя храни». В неё выстрелили, превозмогая боль, она доиграла до конца и ушла со сцены сквозь расступившуюся, притихшую толпу. Поступок этой женщины, не поступившейся своим человеческим достоинством, вдохновил мужчин, сидящих под сценой, на побег. Они спаслись, а сама история, основанная на реальных событиях, была описана отцом".
Гимн
В семнадцатом году пробираясь из Москвы, я застрял в Екатеринбурге. В сочельник меня как пианиста вызвали в областной совет и, не спросив моего согласия, объявили, что я должен вечером выступать в театре на концерте для солдат. Я наивно пробовал протестовать, но услышав резкий приказ, молча кивнул головой в знак согласия.
В этот момент в кабинет вошла молодая женщина в сопровождении солдата. Меня поразила красота ее лица. В России так много красивых женщин, но она была красива особенной красотой. В лице прекрасны были глаза. Черты лица говорили о присутствии в ней татарской крови. Я слышал ее тягучую речь: "Я играть не буду, сегодня сочельник и я хочу провести его в кругу семьи". Комиссар, несколько минут тому назад говоривший со мной, резко оборвал ее: "Вы должны понять, что мы не спрашиваем Вашего согласия, а приказываем Вам". Я, не слыша ее ответа, вышел... Стало противно от сознания своей беспомощности...
Наступил вечер. Пошел снег, и к девяти часам разыгралась метель. С трудом замерзший, я добрался до театра... Он оказался до отказа набитым солдатами и теми, кого волна революции подняла на свой гребень. В огромном зале стоял невообразимый шум, и он заставлял особенно ясно сознавать свою ничтожность среди толпы. Мое выступление было во втором отделении, я пробрался в зал и забился в угол около сцены.
Звонки... Поднялся занавес... На сцене, среди лесной декорации, стоял рояль и маленький столик, закрытый красной материей. Через минуту у стола появился оратор, встреченный залом оглушительными аплодисментами. Оратор красочно говорил о великом будущем страны революции. Когда он закончил свою речь, зал буквально сотрясался от громового ура. И вот следом за ним на сцену вышла та женщина, которую я видел утром в совете.
В черном платье, высокая, стройная, она как-то нехотя подошла к роялю. Поражала естественность и простота ее движений. Зал вновь заревел тысячами глоток, выкрикивая названия вещей, которые они, хозяева настоящего положения, хотели бы слышать. Женщина повернула свое лицо к толпе и подняла руку. Зал затих. И в каждом углу зала ясно прозвучали ее слова:
- Сейчас вы услышите то, что недавно было для вас самым дорогим.
Дикие крики восторга и аплодисменты покрыли ее слова. Она села к роялю, пробежала по клавишам левой рукой, и раздался первый аккорд. Я никогда не забуду этого аккорда, от него у меня захватило дыхание. При мертвой тишине раздался аккорд русского Императорского гимна. Она играла гимн, как может играть художник-фанатик. Толпа, пораженная, не могла придти в себя.
Гордые звуки гимна звучали, казалось, они рвали в клочья душу игравшей, колотились в каменные своды зала, молотками стучали по сознанию толпы, заползая под суконные гимнастерки, в солдатские души. В эти минуты прошлое великой страны смотрело в глаза настоящего. Период Империи, уходя в историю, отдавал салют.
И когда она, закончив гимн, снова взяла его начальный аккорд, из первых рядов грянул выстрел. Я видел, как игравшая вскочила, судорожно схватилась за грудь, покачнулась, уперлась руками в клавиши, крикнувшие испуганно бессвязными звуками. Толпа свистела и злобно орала, а раненая выпрямилась, повернувшись лицом к залу, вскинув головой, громко, вызывающе засмеялась, вновь села на стул и заиграла оборванную выстрелом мелодию. Нет слов передать, что творилось в зале театра.. Но вот она закончила гимн. Встала с искаженным от боли лицом, закрыла его руками, а когда отняла их, то на левой щеке остались кровяные отпечатки пальцев. Встала и шла твердой походкой со сцены в толпу, по доскам, положенным в зал, через оркестр, держась левой рукой за грудь, шла среди толпы, теперь притихшей и уступающей ей дорогу, узким коридором к выходу. Толпа, завороженная смелостью женщины, следовала за ней. Она вышла на улицу и ушла в белую мглу снежной метели...
На другой день я уехал из города, не хотел узнавать, что сталось с ней, я боялся услышать о ее смерти. Мне хотелось верить, что она будет жить".
Автор- бывший колчаковский офицер (в 1919 году его семья была убита большевиками), прошедший со своей армией весь трагический путь от Урала до Забайкалья. В Шанхае он стал одним из известных писателей русского зарубежья, а в 1959 году приехал в СССР.
Многоуважаемая duchesselisa недавно писала о его романе "Ледяной смех".
Рассказ основан на реальных событиях. Сын писателя сообщает об этом так: "Однажды мой отец чудом избежал расстрела. Плененный красными, он был заперт под сценой в каморке, поскольку тюрьмы были переполнены белыми арестантами. В это время на сцене должен был состояться концерт. Молодую пианистку разнузданная толпа понуждала играть блатные песни, «Мурку». Но она, подойдя к роялю, заиграла гимн «Боже, Царя храни». В неё выстрелили, превозмогая боль, она доиграла до конца и ушла со сцены сквозь расступившуюся, притихшую толпу. Поступок этой женщины, не поступившейся своим человеческим достоинством, вдохновил мужчин, сидящих под сценой, на побег. Они спаслись, а сама история, основанная на реальных событиях, была описана отцом".
Гимн
В семнадцатом году пробираясь из Москвы, я застрял в Екатеринбурге. В сочельник меня как пианиста вызвали в областной совет и, не спросив моего согласия, объявили, что я должен вечером выступать в театре на концерте для солдат. Я наивно пробовал протестовать, но услышав резкий приказ, молча кивнул головой в знак согласия.
В этот момент в кабинет вошла молодая женщина в сопровождении солдата. Меня поразила красота ее лица. В России так много красивых женщин, но она была красива особенной красотой. В лице прекрасны были глаза. Черты лица говорили о присутствии в ней татарской крови. Я слышал ее тягучую речь: "Я играть не буду, сегодня сочельник и я хочу провести его в кругу семьи". Комиссар, несколько минут тому назад говоривший со мной, резко оборвал ее: "Вы должны понять, что мы не спрашиваем Вашего согласия, а приказываем Вам". Я, не слыша ее ответа, вышел... Стало противно от сознания своей беспомощности...
Наступил вечер. Пошел снег, и к девяти часам разыгралась метель. С трудом замерзший, я добрался до театра... Он оказался до отказа набитым солдатами и теми, кого волна революции подняла на свой гребень. В огромном зале стоял невообразимый шум, и он заставлял особенно ясно сознавать свою ничтожность среди толпы. Мое выступление было во втором отделении, я пробрался в зал и забился в угол около сцены.
Звонки... Поднялся занавес... На сцене, среди лесной декорации, стоял рояль и маленький столик, закрытый красной материей. Через минуту у стола появился оратор, встреченный залом оглушительными аплодисментами. Оратор красочно говорил о великом будущем страны революции. Когда он закончил свою речь, зал буквально сотрясался от громового ура. И вот следом за ним на сцену вышла та женщина, которую я видел утром в совете.
В черном платье, высокая, стройная, она как-то нехотя подошла к роялю. Поражала естественность и простота ее движений. Зал вновь заревел тысячами глоток, выкрикивая названия вещей, которые они, хозяева настоящего положения, хотели бы слышать. Женщина повернула свое лицо к толпе и подняла руку. Зал затих. И в каждом углу зала ясно прозвучали ее слова:
- Сейчас вы услышите то, что недавно было для вас самым дорогим.
Дикие крики восторга и аплодисменты покрыли ее слова. Она села к роялю, пробежала по клавишам левой рукой, и раздался первый аккорд. Я никогда не забуду этого аккорда, от него у меня захватило дыхание. При мертвой тишине раздался аккорд русского Императорского гимна. Она играла гимн, как может играть художник-фанатик. Толпа, пораженная, не могла придти в себя.
Гордые звуки гимна звучали, казалось, они рвали в клочья душу игравшей, колотились в каменные своды зала, молотками стучали по сознанию толпы, заползая под суконные гимнастерки, в солдатские души. В эти минуты прошлое великой страны смотрело в глаза настоящего. Период Империи, уходя в историю, отдавал салют.
И когда она, закончив гимн, снова взяла его начальный аккорд, из первых рядов грянул выстрел. Я видел, как игравшая вскочила, судорожно схватилась за грудь, покачнулась, уперлась руками в клавиши, крикнувшие испуганно бессвязными звуками. Толпа свистела и злобно орала, а раненая выпрямилась, повернувшись лицом к залу, вскинув головой, громко, вызывающе засмеялась, вновь села на стул и заиграла оборванную выстрелом мелодию. Нет слов передать, что творилось в зале театра.. Но вот она закончила гимн. Встала с искаженным от боли лицом, закрыла его руками, а когда отняла их, то на левой щеке остались кровяные отпечатки пальцев. Встала и шла твердой походкой со сцены в толпу, по доскам, положенным в зал, через оркестр, держась левой рукой за грудь, шла среди толпы, теперь притихшей и уступающей ей дорогу, узким коридором к выходу. Толпа, завороженная смелостью женщины, следовала за ней. Она вышла на улицу и ушла в белую мглу снежной метели...
На другой день я уехал из города, не хотел узнавать, что сталось с ней, я боялся услышать о ее смерти. Мне хотелось верить, что она будет жить".