"России нет!" Памяти поэта Русского зарубежья Бориса Поплавского
80 лет назад, 9 октября 1935, в Париже скончался талантливейший поэт и прозаик Русского зарубежья Борис Юлианович Поплавский (1903 -1935)
Его называли «главной надеждой русской литературы первой эмиграции». Принадлежал к поколению русских «младоэмигрантов» - сыновей, вынужденных покинуть Россию с родителями. (В ноябе 1920 семья Бориса с армией П. Н. Врангеля отплыла в Константинополь). О чувствах, испытанных при прощании с родиной, он напишет в горьком и пронзительном стихотворении «Уход из Ялты».
Октябрьский переворот и последовавшее за ним убийство Российского Императора произвели на семью Поплавских шоковое впечатление. «Ода на смерть Государя Императора» (осень 1918) написана 15-летним харьковским гимназистом Борисом Поплавским. Поразительные для его возраста строки в завершенном прошедшем времени, как будто эта смерть случилась давным-давно: «Пронесли через степь клевету мытаря, А потом разложили гуситский костер. В истеричном году расстреляли царя, Расстрелял истеричный бездарный актер…»
Ода на смерть Государя Императора.
Посвящается Его Императорскому Величеству.
Потускнели главы византийских церквей,
Непонятная скорбь разошлась до Афин.
Где-то умер бескрылый в тоске серафим,
Не поет по ночам на Руси соловей.
Пронесли через степь клевету мытаря,
А потом разложили гуситский костер.
В истеричном году расстреляли царя,
Расстрелял истеричный, бездарный актер.
А теперь не пойдут ко двору ходоки,
Не услышат прошенья и милости слова,
Только в церквях пустых помолятся да снова
Перечтут у настенных икон кондаки.
От Байкальских озер до веселых Афин
Непонятная скорбь разошлась по стране.
Люди, в Бозе бескрылый почил серафим,
И Архангел грядет в наступающем дне.
***
Уход из Ялты
Всю ночь шел дождь. У входа в мокрый лес
На сорванных петлях калитка билась.
Темнея и кружась, река небес
Неслась на юг. Уж месяц буря длилась.
…………………………………………
Все было сном. Рассвет не далеко.
Пей, милый друг, и разобьем бокалы.
Мы заведем прекрасный граммофон.
И будем вместе вторить как попало.
Мы поняли, мы победили зло,
Мы все исполнили, что в холоде сверкало,
Мы все отринули, нас снегом замело,
Пей, верный друг, и разобьем бокалы.
России нет! Не плачь, не плачь, мой друг,
Когда на елке потухают свечи,
Приходит сон, погасли свечи вдруг
Над елкой мрак, над елкой звезды, вечность.
Всю ночь солдаты пели до рассвета.
Им стало холодно, они молчат понуро.
Все выпито, они дождались света,
День в вечном ветре возникает хмуро.
Не тратить сил! Там глубоко во сне,
Таинственная родина светает.
Без нас зима. Года, как белый снег.
Растут, растут сугробы чтоб растаять.
И только ты один расскажешь младшим
О том, как пели, плача, до рассвета,
И только ты споешь про милость к падшим,
Про вечную любовь и без ответа.
В последний раз священник на горе
Служил обедню. Утро восходило.
В соседнем небольшом монастыре
Душа больная в вечность уходила.
Борт парохода был высок, суров.
Кто там смотрел, в шинель засунув руки?
Как медленно краснел ночной восток!
Кто думать мог, что столько лет разлуки...
Кто знал тогда... Не то ли умереть?
Старик спокойно возносил причастье...
Что ж, будем верить, плакать и гореть,
Но никогда не говорить о счастье.
«...еще мгновение - и я совсем перестану притворяться и, кажется, закричу по-русски… Ходят и орут… Революция в глаженых брюках, не с голоду, нет, а за избыток, приварок, достаток, не за хлеб, а за масло, за радость свою языческую, за автомобили у моря, загорелую кожу в белом платье, за радио в зимний вечер. <...> Пускай кухарка поцарствует… Развейся в пространство, исчезни, квартира, квартира моя…<...> Царство Мое не от мира сего… Но почему все-таки не защищать?.. Пятьдесят тысяч офицеров в Москве в октябрьские дни, все по квартирам, а шестьсот юнкеров на улице… Боялись? Нет, не боялись же на фронтах…»
Борис Поплавский. Дневники
#царская_поэзия@blist_spb
Его называли «главной надеждой русской литературы первой эмиграции». Принадлежал к поколению русских «младоэмигрантов» - сыновей, вынужденных покинуть Россию с родителями. (В ноябе 1920 семья Бориса с армией П. Н. Врангеля отплыла в Константинополь). О чувствах, испытанных при прощании с родиной, он напишет в горьком и пронзительном стихотворении «Уход из Ялты».
Октябрьский переворот и последовавшее за ним убийство Российского Императора произвели на семью Поплавских шоковое впечатление. «Ода на смерть Государя Императора» (осень 1918) написана 15-летним харьковским гимназистом Борисом Поплавским. Поразительные для его возраста строки в завершенном прошедшем времени, как будто эта смерть случилась давным-давно: «Пронесли через степь клевету мытаря, А потом разложили гуситский костер. В истеричном году расстреляли царя, Расстрелял истеричный бездарный актер…»
Ода на смерть Государя Императора.
Посвящается Его Императорскому Величеству.
Потускнели главы византийских церквей,
Непонятная скорбь разошлась до Афин.
Где-то умер бескрылый в тоске серафим,
Не поет по ночам на Руси соловей.
Пронесли через степь клевету мытаря,
А потом разложили гуситский костер.
В истеричном году расстреляли царя,
Расстрелял истеричный, бездарный актер.
А теперь не пойдут ко двору ходоки,
Не услышат прошенья и милости слова,
Только в церквях пустых помолятся да снова
Перечтут у настенных икон кондаки.
От Байкальских озер до веселых Афин
Непонятная скорбь разошлась по стране.
Люди, в Бозе бескрылый почил серафим,
И Архангел грядет в наступающем дне.
***
Уход из Ялты
Всю ночь шел дождь. У входа в мокрый лес
На сорванных петлях калитка билась.
Темнея и кружась, река небес
Неслась на юг. Уж месяц буря длилась.
…………………………………………
Все было сном. Рассвет не далеко.
Пей, милый друг, и разобьем бокалы.
Мы заведем прекрасный граммофон.
И будем вместе вторить как попало.
Мы поняли, мы победили зло,
Мы все исполнили, что в холоде сверкало,
Мы все отринули, нас снегом замело,
Пей, верный друг, и разобьем бокалы.
России нет! Не плачь, не плачь, мой друг,
Когда на елке потухают свечи,
Приходит сон, погасли свечи вдруг
Над елкой мрак, над елкой звезды, вечность.
Всю ночь солдаты пели до рассвета.
Им стало холодно, они молчат понуро.
Все выпито, они дождались света,
День в вечном ветре возникает хмуро.
Не тратить сил! Там глубоко во сне,
Таинственная родина светает.
Без нас зима. Года, как белый снег.
Растут, растут сугробы чтоб растаять.
И только ты один расскажешь младшим
О том, как пели, плача, до рассвета,
И только ты споешь про милость к падшим,
Про вечную любовь и без ответа.
В последний раз священник на горе
Служил обедню. Утро восходило.
В соседнем небольшом монастыре
Душа больная в вечность уходила.
Борт парохода был высок, суров.
Кто там смотрел, в шинель засунув руки?
Как медленно краснел ночной восток!
Кто думать мог, что столько лет разлуки...
Кто знал тогда... Не то ли умереть?
Старик спокойно возносил причастье...
Что ж, будем верить, плакать и гореть,
Но никогда не говорить о счастье.
«...еще мгновение - и я совсем перестану притворяться и, кажется, закричу по-русски… Ходят и орут… Революция в глаженых брюках, не с голоду, нет, а за избыток, приварок, достаток, не за хлеб, а за масло, за радость свою языческую, за автомобили у моря, загорелую кожу в белом платье, за радио в зимний вечер. <...> Пускай кухарка поцарствует… Развейся в пространство, исчезни, квартира, квартира моя…<...> Царство Мое не от мира сего… Но почему все-таки не защищать?.. Пятьдесят тысяч офицеров в Москве в октябрьские дни, все по квартирам, а шестьсот юнкеров на улице… Боялись? Нет, не боялись же на фронтах…»
Борис Поплавский. Дневники
#царская_поэзия@blist_spb