СЕРЕНА ВИТАЛЕ «С рифмой или без рифмы? Как мы чуть не поругались с великим И. Бродским»
Photo: Serena Vitale.
«С Иосифом Бродским я имела честь познакомиться ( с его стихами я была знакома давно ) в Италии. Год 1977 или 1978. Встреча произошла в Милане, в доме одного общего приятеля.
- Познакомьтесь! Иосиф, это Серена Витале. Знаешь (это звучало, а может и на самом деле было, рекомендацией) - она переводит Мандельштама.
Рекомендация оказалась удачной: какая-то добродушная улыбка пробежала - по крайней мере, так мне показалось - по лицу Бродского когда он сказал:
- Ах так, вы переводите Мандельштама… Молодец!
В ресторане, куда мы потом зашли, он сначала долго разговаривал со своим старым другом, которого уже год не видел. Я молчала и с удовольствием слушала его прекрасный, звучный русский язык. Вдруг, в ожидании второго блюда, он обратился ко мне:
- А как вы переводите Мандельштама?
Я, с демонстративной скромностью:
- Плохо, конечно, Иосиф Александрович, бывают ошибки, оплошности, но стараюсь…
- Не об этом я спросил. Как вы переводите стихи Мандельштама, с рифмами или без рифм?
- Без рифм, как же иначе?
И только тогда я поняла, что за недавней улыбкой была немалая доза иронии...
- Я не понимаю - сказал он с ледяной вежливостью - как можно перевести Мандельштама без рифм.
Пауза.
- Ведь это … это… это стыдно . На самом деле, Серена, вам не стыдно?
Мне не было стыдно, но я пыталась оправдать свою предполагаемую вину, ссылаясь на развитие итальянской поэзии, указывая на то, что наши стихи освободились от рифмы, начиная уже с Леопарди. Стала даже объяснять - я, Бродскому!:
- К знаменитому стихотворению L'infinito, например ( 'Sempre caro mi fu quest'ermo colle, e questa siepe, che da tanta parte, dell'ultimo orizzonte il guardo esclude..."), Анна Ахматова так и не прибавила рифмы - 'Всегда был мил мне этот холм пустынный / И изгородь, отнявшая у взгляда / Большую часть по краю горизонта'... А начиная с тридцатых годов, или, если хотите, с Герметизма, рифма стала уже, если не редкостью, то подчеркнутым выбором поэта , но отнюдь не непременным условием поэзии.
- Да-а- а.... Видите ли, в этой области я кое что соображаю... - сказал Бродский, - А сейчас, конечно, Вы мне будете цитировать Унгаретти: 'Si sta come d'autunno/sugli alberi le foglie'…
- Не только Унгаретти, Иосиф Александрович, есть менее знаменитые, но из-за этого не менее прекрасные стихи . У Кардарелли, скажем:
Volata sei, fuggita
come una colomba
e ti sei persa là, verso oriente.
Ma son rimasti i luoghi che ti videro
e l’ore dei nostri incontri...
Это не стихи? Вам не нравятся?
- Я не об этом, не о красоте… Видите ли, переводить стихи без рифм, особенно в случае такого классика ХХ века, как Мандельштам, это как Нева без …
- Без набережных ? - спросила я.
- Без мостов, я бы сказал точнее….
- То есть ?
- Я должен это додумать...
В этот момент вошел и подсел к нам итальянский поэт, который продолжил дискуссию о рифмах по-английски, доказывая в свою очередь, каким образом в современной итальянской поэзии ассонансы, консонансы, внутренние рифмы и всяческого рода перипетии звуковой текстуры заменили традиционную рифму.
Бродскому стало явно скучно, он заговорил о другом, а я за время разговора поэтов сымпровизировалa на бумажной салфетке перевод четырех строк Мандельштама. Во время десерта я их прочла Бродскому:
- Amiamo essere ipocriti fini
e la cosciеnza in noi si oscura
che nell’infanzia siamo più vicini
alla morte, non nell’età matura.
Вот, Иосиф Александрович, как бы звучало с рифмами, например, мандельштамовское О, как мы любим лицемерить… Скверно, правда?
- Скверно, конечно. Но вы не поэт.
"Святая правда", сказала я себе. И еще: "Mолчи, запомни девиз своей взрослой жизни - 'Поэты всегда правы' ".
Прошло время. Было еще несколько беглых встреч. Было много телефонных разговоров. Когда в Милан или в Неаполь приезжали (на съезды, конференции, реже в качестве свободных путешественников) общие знакомые, они неизменно спрашивали: "Серена, a можно позвонить Иосифу в Штаты?" . Можно, конечно. С тревогой я смотрела на часы: 10 минут, 20 минут, полчаса, думая о телефонном счете, а потом - к черту деньги! - я сама стала разговаривать с Бродским о людях, книгах, особенно о последних новостях из далекой Империи. Мы с Бродским стали заочно квази-друзьями.
В 1994 издательство Адельфи предложило мне перевести 4 рождественских стихотворения Бродского - Четыре стихотворения к Рождеству, так называлась книжечка, которая вышла в конце года. Я работала с особым рвением (хотелось доказать - не скрываю - что, хотя я и не поэт, могу переводить не "совсем скверно"). Звонила Бродскому почти каждый день (полное разорение для моего кощелька), он щедро давал нужные объяснения, иногда даже подсказывал нужное слово. Но вопрос рифмы лежал между нами, как Атлантический океан, висел над нами как Дамоклов меч. И в один прекрасный день меч упал.
Очередной телефонный разговор:
- Иосиф Aлександрович, если сделать так, как хотите вы, получится детская песня, колядка, Christmas Carol...
- Ну а чем вам не нравиться колядка?
- Хорошо, тогда я вам спою одну, хотите?
И я спела первые четыре строчки очень популярной рождественской песенки:
"Tu scendi dalle stelle,
o Re del cielo,e vieni in una grotta al freddo e al gelo…”
Тишина на другом конце телефона.
- Иосиф, вы меня слышите?
- Не очень хорошо, к сожалению. Вы не могли бы поднять голос?
Опять я спела во весь голос первую строфу. И опять тишина на другой стороне океана.
- Иосиф, вы меня слышите?
- Да. Без проблем, Продолжайте, пожалуйста.
Продолжила, до конца.
- O Bambino mio divino,io ti vedo qui a tremar;
o Dio beato !Ah, quanto ti costò l'avermi amato!
A te che sei del mondoil Creatore,mancano panni e fuoco, o mio Signore.
Caro eletto pargoletto,quanto questa povertà più m'innamora,
Poiché per nostro amor tu soffri ancora..
Из соседней комнаты донесся вопрос домработницы:
- Signora, все в порядке?
А из телефонной трубки:
- Серена, но это ведь прекрасно! Вот именно так и переведите, в этой форме, с этой музыкой. И с рифмами, конечно.
Через день я ему читала перевод «Колыбельной»:
«Se nel deserto ti ho partorito
c’è un perché
perché il deserto non ha mai patito
un solo re.
Cercarti nel deserto è un nonsenso.
In lui lo strazio
dei geli d’inverno è più immenso
dellо spazio.» и т.д.
______________________________________
КОЛЫБЕЛЬНАЯ
Родила тебя в пустыне
я не зря.
Потому что нет в помине
в ней царя.
В ней искать тебя напрасно.
В ней зимой
стужи больше, чем пространства
в ней самой.
У одних - игрушки, мячик,
дом высок.
У тебя для игр ребячьих -
весь песок.
Привыкай, сынок, к пустыне
как к судьбе.
Где б ты ни был, жить отныне
в ней тебе.
Я тебя кормила грудью.
А она
приучила взгляд к безлюдью,
им полна.
Той звезде, на расстояньи
страшном, в ней
твоего чела сиянье,
знать видней.
Привыкай, сынок, к пустыне.
Под ногой,
окромя нее, твердыни
нет другой.
В ней судьба открыта взору
за версту.
В ней легко узнаешь гору
по кресту.
Не людские, знать, в ней тропы!
Велика
и безлюдна она, чтобы
шли века.
Привыкай, сынок, к пустыне,
как щепоть
к ветру, чувствуя, что ты не
только плоть.
Привыкай жить с этой тайной:
чувства те
пригодятся, знать, в бескрайней
пустоте.
Не хужей она, чем эта:
лишь длинней,
и любовь к тебе - примета
места в ней.
Привыкай к пустыне, милый,
и к звезде,
льющей свет с такою силой
в ней везде,
точно лампу жжет, о Сыне
в поздний час
вспомнив, Тот, Кто сам в пустыне
дольше нас.
ИОСИФ БРОДСКИЙ
Декабрь 1992
___________________________________
- Ну и молодец! - меня прервал Иосиф Александрович.
- Молодец без улыбки?
- В каком смысле?
- Ничего, это длинная и уже неактуальная история. Кстати, Вы так и не объяснили мне, почему стихи без рифмы - это как Нева без мостов...
- Разве я это сказал?
- Да, давно…
- Серена, поэты не всегда правы. Иногда могут и чушь говорить, ради красного словца.…Верьте только написанному ими слову.
Итальянские Рождественские стихи Бродского обогатились рифмами, я обогатилась искреннею - увы, недолгой - дружбой.
Этот рассказ о случае с Бродским - эта маленькая дань Бродскому - ничего общего не имеет, разумеется, с теорией перевода. Впрочем, это не случайно. Я убеждена, что в стихотворном переводе никакая теория, никакая отвлеченная система не может помочь переводчику. В этом замечательном ремесле гораздо больше науки, с ее неизбежной абстракцией, значит " физичность" (позвольте мне этот неологизм) переводчика. В нем, в переводчике стихов, один немаловажный орган, сердце, и пять чувств плюс знаменитое шестое, работают постоянно. Бесконечно интенсивнее чем мозг. Затo ягодичные мышцы ослабляются, смягчаются - ибо нужно долго сидеть и сидеть, читая и перечитывая, не только то, что переводишь в данный момент, но все, что поэт написал, читать все, что о нем написала критика, все то, он написал о себе, читать стихи его современников… Сидеть долго - часами, иногда днями - писать и пепеписывать тысячу раз, трудиться, без оглядки на время, чтобы завоевать хоть одно единственное слово. Ждать его с верой. Со словами Цветаевой: "Не это - не это - не это - то. По явности не этого узнать то…". Это, правда, тоже наука - трудная наука терпеливой любви.
СЕРЕНА ВИТАЛЕ
«С рифмой или без рифмы? Как мы чуть не поругались с великим И. Бродским»
...