Блокадная быль - история о спасении
Оригинал взят у piterskiy_vedun в Блокадная быль - история о спасении
Сам факт Блокады породил совершенно уникальный полулитературный жанр - рассказы-были о Чудесном Спасении. Полулитературный - потому что вся «литературщина» здесь, в сущности, зависит только от личности рассказчика, без пресловутого «человеческого фактора» получается документалка. Ведь всё это - чистая правда, это было на самом деле. Этот мощный фактор заставляет забыть о том, что само по себе словосочетание «Чудесное Спасение» звучит слащаво и претенциозно и вообще отдаёт святочным рассказом.
Конечно, никакой слащавости и претенциозности не может быть там, где это самое спасение является в виде высохшего куска белой булки, забытого когда-то ребёнком в ящике с игрушками; съедобных ёлочных украшений, так же забытых на антресолях за скорбными военными хлопотами (до ёлок ли?..), всех этих конфет, пряников и орехов, пылившихся себе в коробке, а потом спасших жизнь целой семьи; заныканной когда-то на шкафу бутылки водки (целое богатство - на неё можно было выменять аж буханку хлеба)… Это нам, избалованным и циничным, здесь и сейчас кажется, что всё это - какая-то ерунда и спасти по-настоящему никого не может. Но кто из нас, будем откровенны, испытывал когда-нибудь настоящий, всамделишный голод - не здоровый аппетит, а именно голод, многодневный, лютый, страшный, от которого всё болит даже во сне, а потом начинается кровавый понос, а потом человек ложится и больше уже никогда не встаёт? Блокадники до сих пор знают, что самое страшное - это когда вот так лёг, чтобы уже не встать, лёг умирать, как зверь… Вот это уже совершенно необратимо, поэтому необходимо до последнего сопротивляться - ходить, пытаться что-то делать, да хоть просто раскачиваться на месте - всё лучше, чем лежать, оцепенев и сдавшись, ещё не окончательным мертвецом, но уже не живым человеком…
Кто из нас может сказать, что испытывал нечто подобное? И кто может с уверенностью сказать, сколько калорий отделяют человека от смерти? Сколько нужно этих калорий (вы только вдумайтесь в это, девушки, помешанные на похудении и считающие калории, чтобы, не дай Бог, не набрать лишних полсантиметра!), чтобы поднять живой труп, повторить чудо Христово - воскресить человека из мёртвых? Чтобы протянуть ещё день, потом ещё день и ещё день? Больше, чем на день, ТАМ не загадывали…
Многие, конечно, слышали о вываренных в кипятке обоях (клеили на мучной клейстер - тоже калории), столярном клее (его делали из костей животных, то есть почти бульон), перемешанной с горелым сахаром земле с пепелища Бадаевских складов (её растворяли в кипятке и пили) и прочих голодных изобретениях, до которых не дай нам Бог когда-нибудь додумываться… Я хочу рассказать однажды слышанную мной историю - о молодой женщине и её ребёнке - почему-то страшно меня поразившую. Подробностей, к стыду своему, не помню; а впрочем, может, это и к лучшему. Эта женщина в данном случае - просто некий собирательный образ мученицы Блокады; сколько их было таких, день за днём скромно и безропотно выживавших. Или НЕ выживавших.
Шла осень сорок первого; настоящий голод ещё не начался, но склады уже сгорели, и продовольствия катастрофически не хватало. Обычная женщина, работница какого-то предприятия, получила зарплату. Дома её ждал маленький сын; муж, разумеется, ушёл на фронт.
Сынишка просил принести чего-нибудь покушать, но полки в магазинах были отчаянно, безнадёжно пусты. Той осенью над городом уже витал призрак будущей страшной, смертной зимы 41-42-го - правда, не все тогда ещё поняли, что им уготовано, людям всегда хочется верить в лучшее. Думали, что врага скоро отбросят от Ленинграда и война закончится… Многие даже не хотели эвакуироваться. И, уж конечно, не собирались умирать.
Итак, купить что-либо из еды оказалось невозможно. Зато несъедобные промтовары были. В частности, игрушки - кому нужны игрушки, если хлеба не достать? И женщина, чтобы совсем не разочаровывать сыночка, покупает ему игрушку - яркого целлулоидного попугая, внутри которого что-то гремит. Незамысловатая забава.
А уже дома она вдруг обнаруживает, что малыш разломал погремушку (это у детей очень ловко получается), а внутри, вот неожиданность, оказались горошины. Вот что там использовалось для «звукового эффекта» - крошечная горстка сухого гороха.
Женщина возвращается в магазин и скупает там всех целлулоидных попугаев. Что ею двигало? - Неизвестно. Возможно, какое-то особое провидение, свойственное именно матерям. Говорю же, тогда ещё далеко не все понимали, что их ждёт всего через несколько месяцев.
Все попугаи были безжалостно разломаны - набрался маленький мешочек гороха. И именно этот горох из погремушек спас той чёрной зимой жизнь матери, а главное - жизнь ребёнка. Дети ведь умирали первыми - маленькие, слабые, организм ещё не умеет копить энергию, слишком много забирает на рост. Результат - почти мгновенное истощение и смерть.
А эти сухие горошины, понемногу выбираемые из мешочка и варимые в кипятке, давали хоть немножечко столь необходимых детскому организму углеводов - очень, очень далеко до нормы, но хоть что-то. И они выжили. А там - весна, стало гораздо легче, масса, масса прекрасной съедобной травы во дворах: лебеда, одуванчик, сныть! Весной уже умирали намного меньше. Только гибли под бомбами и при артобстрелах, задыхались в пожарах и завалах. А от голода - уже гораздо меньше…
Но мама с сыночком не погибли в бомбёжку, не сгорели и не задохнулись. Они дожили до конца войны, благословлённые в самом её начале тем мешочком гороха. Не знаю, дождались ли они с фронта своего папу (хочется верить, что дождались), но это, как говорится, уже совсем другая история.
А о чём эта?.. Трудно сказать. Человек верующий скажет - это лишнее доказательство того, что Бог существует. Какая-нибудь белоленточная плесень скажет - это лишнее доказательство того, что город нужно было сдать, тогда и не было бы всех этих ужасов. А человек, переживший Блокаду, наверное, ничего не скажет - хотя мог бы сказать очень многое, например: «Я был там, я всё это видел и всё чувствовал, и я выжил, и город выжил вместе со мной, и его не сдали, потому что мы такие, такой народ, потому что мы живы своим духом и своей гордостью, и как вы думаете, где я видел все ваши страдания по недоступному из-за санкций камамберу?!» - всё это он мог бы сказать, но, вероятно, не скажет ничего.
А что скажете вы?
Сам факт Блокады породил совершенно уникальный полулитературный жанр - рассказы-были о Чудесном Спасении. Полулитературный - потому что вся «литературщина» здесь, в сущности, зависит только от личности рассказчика, без пресловутого «человеческого фактора» получается документалка. Ведь всё это - чистая правда, это было на самом деле. Этот мощный фактор заставляет забыть о том, что само по себе словосочетание «Чудесное Спасение» звучит слащаво и претенциозно и вообще отдаёт святочным рассказом.
Конечно, никакой слащавости и претенциозности не может быть там, где это самое спасение является в виде высохшего куска белой булки, забытого когда-то ребёнком в ящике с игрушками; съедобных ёлочных украшений, так же забытых на антресолях за скорбными военными хлопотами (до ёлок ли?..), всех этих конфет, пряников и орехов, пылившихся себе в коробке, а потом спасших жизнь целой семьи; заныканной когда-то на шкафу бутылки водки (целое богатство - на неё можно было выменять аж буханку хлеба)… Это нам, избалованным и циничным, здесь и сейчас кажется, что всё это - какая-то ерунда и спасти по-настоящему никого не может. Но кто из нас, будем откровенны, испытывал когда-нибудь настоящий, всамделишный голод - не здоровый аппетит, а именно голод, многодневный, лютый, страшный, от которого всё болит даже во сне, а потом начинается кровавый понос, а потом человек ложится и больше уже никогда не встаёт? Блокадники до сих пор знают, что самое страшное - это когда вот так лёг, чтобы уже не встать, лёг умирать, как зверь… Вот это уже совершенно необратимо, поэтому необходимо до последнего сопротивляться - ходить, пытаться что-то делать, да хоть просто раскачиваться на месте - всё лучше, чем лежать, оцепенев и сдавшись, ещё не окончательным мертвецом, но уже не живым человеком…
Кто из нас может сказать, что испытывал нечто подобное? И кто может с уверенностью сказать, сколько калорий отделяют человека от смерти? Сколько нужно этих калорий (вы только вдумайтесь в это, девушки, помешанные на похудении и считающие калории, чтобы, не дай Бог, не набрать лишних полсантиметра!), чтобы поднять живой труп, повторить чудо Христово - воскресить человека из мёртвых? Чтобы протянуть ещё день, потом ещё день и ещё день? Больше, чем на день, ТАМ не загадывали…
Многие, конечно, слышали о вываренных в кипятке обоях (клеили на мучной клейстер - тоже калории), столярном клее (его делали из костей животных, то есть почти бульон), перемешанной с горелым сахаром земле с пепелища Бадаевских складов (её растворяли в кипятке и пили) и прочих голодных изобретениях, до которых не дай нам Бог когда-нибудь додумываться… Я хочу рассказать однажды слышанную мной историю - о молодой женщине и её ребёнке - почему-то страшно меня поразившую. Подробностей, к стыду своему, не помню; а впрочем, может, это и к лучшему. Эта женщина в данном случае - просто некий собирательный образ мученицы Блокады; сколько их было таких, день за днём скромно и безропотно выживавших. Или НЕ выживавших.
Шла осень сорок первого; настоящий голод ещё не начался, но склады уже сгорели, и продовольствия катастрофически не хватало. Обычная женщина, работница какого-то предприятия, получила зарплату. Дома её ждал маленький сын; муж, разумеется, ушёл на фронт.
Сынишка просил принести чего-нибудь покушать, но полки в магазинах были отчаянно, безнадёжно пусты. Той осенью над городом уже витал призрак будущей страшной, смертной зимы 41-42-го - правда, не все тогда ещё поняли, что им уготовано, людям всегда хочется верить в лучшее. Думали, что врага скоро отбросят от Ленинграда и война закончится… Многие даже не хотели эвакуироваться. И, уж конечно, не собирались умирать.
Итак, купить что-либо из еды оказалось невозможно. Зато несъедобные промтовары были. В частности, игрушки - кому нужны игрушки, если хлеба не достать? И женщина, чтобы совсем не разочаровывать сыночка, покупает ему игрушку - яркого целлулоидного попугая, внутри которого что-то гремит. Незамысловатая забава.
А уже дома она вдруг обнаруживает, что малыш разломал погремушку (это у детей очень ловко получается), а внутри, вот неожиданность, оказались горошины. Вот что там использовалось для «звукового эффекта» - крошечная горстка сухого гороха.
Женщина возвращается в магазин и скупает там всех целлулоидных попугаев. Что ею двигало? - Неизвестно. Возможно, какое-то особое провидение, свойственное именно матерям. Говорю же, тогда ещё далеко не все понимали, что их ждёт всего через несколько месяцев.
Все попугаи были безжалостно разломаны - набрался маленький мешочек гороха. И именно этот горох из погремушек спас той чёрной зимой жизнь матери, а главное - жизнь ребёнка. Дети ведь умирали первыми - маленькие, слабые, организм ещё не умеет копить энергию, слишком много забирает на рост. Результат - почти мгновенное истощение и смерть.
А эти сухие горошины, понемногу выбираемые из мешочка и варимые в кипятке, давали хоть немножечко столь необходимых детскому организму углеводов - очень, очень далеко до нормы, но хоть что-то. И они выжили. А там - весна, стало гораздо легче, масса, масса прекрасной съедобной травы во дворах: лебеда, одуванчик, сныть! Весной уже умирали намного меньше. Только гибли под бомбами и при артобстрелах, задыхались в пожарах и завалах. А от голода - уже гораздо меньше…
Но мама с сыночком не погибли в бомбёжку, не сгорели и не задохнулись. Они дожили до конца войны, благословлённые в самом её начале тем мешочком гороха. Не знаю, дождались ли они с фронта своего папу (хочется верить, что дождались), но это, как говорится, уже совсем другая история.
А о чём эта?.. Трудно сказать. Человек верующий скажет - это лишнее доказательство того, что Бог существует. Какая-нибудь белоленточная плесень скажет - это лишнее доказательство того, что город нужно было сдать, тогда и не было бы всех этих ужасов. А человек, переживший Блокаду, наверное, ничего не скажет - хотя мог бы сказать очень многое, например: «Я был там, я всё это видел и всё чувствовал, и я выжил, и город выжил вместе со мной, и его не сдали, потому что мы такие, такой народ, потому что мы живы своим духом и своей гордостью, и как вы думаете, где я видел все ваши страдания по недоступному из-за санкций камамберу?!» - всё это он мог бы сказать, но, вероятно, не скажет ничего.
А что скажете вы?