Стихи о Витебске-7 (в т.ч. - Д.Г. Симановича)
Олег Сешко в «1000 стихов о Витебске»
12 мая · Витебск, Витебская область, Беларусь ·
Симанович Давид Григорьевич о Витебске
***
Этот город принял меня однажды,
как на свет когда-то полесская акушерка.
И я услышал доброе:
«Наш ты!» -
это сказала Успенская горка.
Замковая улица ее поддержала:
«Живи и не уезжай никуда ты».
На старой ратуше пробили куранты:
«Мы расскажем тебе про Марка Шагала…»
И теперь, когда стою над Двиною
поседевший, в куртке и рыжем берете,
передо мной за столетьем
проплывает столетье
и становятся моею судьбою.
Вижу:
Пушкин в коляске проехал ссыльный,
Маяковский шагает, кивая прохожим…
Я живу в этом городе верным сыном,
горжусь настоящим, печалюсь о прошлом.
И тревожусь о будущем,
как тревожится каждый,
с надеждою и оттенком грусти.
Этот город принял меня однажды
и уже никогда от себя не отпустит.
***
Может, линия жизни сквозная
проложила такие пути.
В этом городе все меня знают,
ну не то что бы все, но почти.
С кем-то видимся каждое утро,
с кем-то взглядом встречались не раз -
и общенья великое чудо
вдруг связало доверием нас.
И на замковой или Садовой,
как заветного друга плечо,
помогало мне чье-нибудь слово
и, надеюсь, поможет еще.
***
Ходил по городу старый поэт,
пусть не старый, а только стареющий,
не стареющий, просто седеющий -
в общем, в самом расцвете лет.
Он разговаривал, как с людьми,
с зеленеющими деревьями,
делился с ними своими идеями
и каждой ветке желал:
«Лети!»
Однажды, когда мы проснулись все,-
в мае, а может, еще в апреле -
в первой росе, в вешней красе
на самом деле деревья взлетели.
И, радуясь свершенному чуду,
на склоне лет, как в расцвете лет,
новые чудеса уже чуя,
ходил по городу старый поэт.
***
По Витебску осеннему брожу,
Двину перехожу, как бы межу,
что на две части город разделяла.
Давно они в согласии слились.
И даль любая - это тоже близь
от старого до нового квартала.
Весь город будто устремлен в зенит.
Высотная гостиница глядит
на мир многооконными глазами.
И камни прошлого покрыла мгла,
где церковь Благовещенья была.
А мы не сберегли столетий память.
Но в сердце мы навечно сберегли
историю своей родной земли,
чтоб далеко нести ее по свету…
На берегу в желтеющей листве
укрыто театральное кафе -
там в автомат я опущу монету.
И сразу как из вечера в зарю,
любимая, тебе я позвоню,
скажу:
«Давай мы все обиды бросим…
Под радугой последнею в году
на Пушкинском мосту тебя я жду -
да осенит нас витебская осень!»
***
И сказал Шагал, чуть дыша,
в час последний вдали от родины:
«Там осталась моя душа…» -
и глаза его синие дрогнули.
И припомнил он о былом,
и увидел дворик с берёзкою,
где грустит покинутый дом -
29, Большая Покровская.
Там окраина. Чад. Глядят
окна в мир еврейскими ликами,
козы прыгают у оград,
скрипачи на крышах пиликают
так, что ходит земля ходуном,
вся с деревьями и дорогами.
И летят они с Беллой вдвоём
над церквами и синагогами.
Наяву, как во сне, летят
над Двиной и ратушей старою.
Я кричу через рай, через ад:
«С возвращением, Марк Захарович!»
Между жизнью и смертью - межа.
И уже бессмертье наградою…
Здесь осталась его душа
незапятнанная, неразгаданная.
***
Я - из Витебска, где под небом
белорусским работал Репин,
и сияет, как добрый след,
его жизни "Осенний букет".
Я - из Витебска, где сквозь тлен
старый Пэн берет меня в плен,
хоть холодных ветров торжество
над забытой могилой его.
Я - из Витебска, где Шагал
прямо с Замковой в небо взлетал,
зацепился за облака -
и остался тут на века.
Я - из Витебска, где Малевич
с Уновисом, с семьею левых,
Богу брат и дьяволу брат,
поднимал, как знамя, квадрат.
Я - из Витебска, чей портрет
ярко вписан в картину лет,
и художники новых дней
свято помнят учителей.
***
Прошумело ливней немало,
но как будто в золе уголек,
в старом Витебске уголок -
одинокий домик Шагала.
Он бы не был так одинок,
если б, все прорвав карантины,
возвратились сюда картины,
освещая родной порог.
***
Чья тень мелькнула и пропала
на старой улочке пустой?
Опять бессонного Шагала
мне чудятся шаги за мной.
***
После метелей, как вещий знак,
по лицам усталым скользнуло солнце.
И возвращается Пастернак.
Вот-вот и Шагал вернется.
***
Это крест необычный мой,
как посланье божье и слово:
я вернул Шагала домой,
чтобы в Витебске был он снова.
Да зачтется мне подвиг мой,
моя трудная колея -
я вернул Шагала домой
из жестокого небытия...
И другой стала жизнь моя.
***
Взлетит вороний грай,
рассыплет небо соль.
Гостиница "Синай",
гостиница "Бристоль".
В окраинный хорал
вплетен торговцев крик.
Там бродит Марк Шагал -
не мастер - ученик.
Какой-то местный ферт
в цилиндре щегольском.
А у него мольберт
и ящик за плечом.
Еще не комиссар,
идущий в красный снег,
картины не кромсал
огнем двадцатый век.
Уходит время вспять.
А там не до того -
признать иль не признать
на родине его.
Базара шум и гам,
столетья третий год,
и юный Марк Шагал
по Витебску идет.
***
Стол покидает рыба-фиш,
наполненная фаршем,
и прямо - в небо...
- Эй, шалишь! -
мы ей вдогонку машем.
Кричим: - Художник, право, черт!
Он не имеет права!..
Но этот странный натюрморт
давно покрыла слава.
И слой ее не то что пыль:
не сдуешь пылесосом.
И рыба в небе - это быль
о будущем и прошлом.
Там скрипачи взлетают с крыш,
как из аэропорта.
И я лечу. И ты летишь.
И все сомненья - к черту!
А впереди - старик-скрипач.
Вот нам его догнать бы
и пожелать ему удач -
играть почаще свадьбы.
Он приближается к луне
над городом апрельским,
и треплет время в вышине
его седые пейсы.
А древний Витебск и Париж
в просторах распростерты.
И я лечу. И ты летишь.
И все сомненья - к черту.
***
Домик Шагала -
небесное семя
время шатало,
как землетрясенье.
Не расшатало
силой бесовской
домик Шагала
на старой Покровской.
Кажется, вот он
за занавеской -
занят работой,
с кистью небесной.
Это судьба ли,
символ ли века -
родины дали
из пламя и света.
***
Без громких криков и затей -
часы старинные, подсвечник -
так и рождается музей,
как память на дорогах вечных.
А дни шумят - за валом вал,
и жизнь идет, подобно чуду,
как будто только что Шагал
из дома вышел на минуту.
И вот сейчас вернется он,
неудержимо юн и весел.
И ветры с четырех сторон
его поднимут в поднебесье.
***
Гремит он, радости даря,
по Витебску осенний праздник.
Над городом - крылатый всадник,
глашатай правды и добра.
Его библейские глаза
горят неугасимым светом.
Как провозвестник, как гроза,
на город сходит он с портрета.
А неба выставочный зал
открыт для витебского люда.
И чудотворец Марк Шагал
с земли глядит на это чудо.
***
Бурный, времени по росту,
буйный, в зеркале беды,
дождь грохочет на Покровской -
и смывает все следы.
Стало так светло и чисто,
потому что смыт уже
след железного чекиста
на последнем рубеже.
И Шагал усталый просто
поселился здесь опять...
Дождь грохочет на Покровской
и не хочет отступать.
***
Что ему поклоненья, дары,
запоздалые наши признанья?
Он открыл такие миры
среди вечного мирозданья!
Это космос красок - Шагал,
красоты и добра криница.
Если б только он увидал,
что на родине милой творится...
А ему над землей лететь,
над Покровской и над Двиною,
отвергая картинами смерть,
торжествуя над силой злою...
И в годину бед и обид
и воинственных конфронтаций
пусть Шагал нас объединит,
чтоб могли мы к нему подняться.
Пусть стоит на земле музей -
Дом Шагала - светло и знакомо,
без излишеств и без затей,
как в родительском было доме,
где и лампы неяркий венец
и свеча освещает субботу,
и у Бога снова отец
просит счастья семье и народу:
Пусть бы каждый здесь увидал
то, что сердцем можно увидеть...
Жил Шагал. И живет Шагал.
И ему благодарен Витебск.
***
Посреди беспредела жестокого,
когда только в душе благодать,
два японца из дальнего Токио
дом Шагала хотят увидать.
Все узнать про творенья и род его,
красок синее волшебство
и понять, почему наша родина
признавать не хотела его.
Счастлив я, что незримыми токами
в Витебск мир потянуло опять
и не только японцы из Токио
дом Шагала хотят увидать.
***
За моим окном цветет каштан,
старый Эйфель облака утюжит.
И парижский сладостный дурман
пятый день меня пьянит и кружит.
Он еще рассеется потом.
Мне о том Шагал напоминает
и своим невидимым крылом
с Витебском Париж соединяет.
***
Над чернотою крыш
средь облачных белил
Шагал летел в Париж
на светлой паре крыл.
Не ангел, чтоб с него
лепили идеал,
не дьявол - ведь его
на землю Бог послал,
чтоб брезжила во мгле
его искусства нить
и что-то на земле
сумела изменить.
Когда-то над Двиной
он отправлял в полет
и город свой родной,
и весь его народ.
И вот на склоне лет,
как скульптор изваял,
неукротим и сед,
в Париж летел Шагал.
Позванивала медь,
как скрипка под смычком, -
ему впервой лететь
в обличии таком.
Он был из меди сам,
и медным музы лик.
А к вечным небесам
он на земле привык.
И что там - гром ли, тишь -
он памятником стал...
Из Витебска в Париж
сквозь тьму летел Шагал.
***
Стоит мессы Париж. А Шагал
тоже мессы достоин - пора.
Он в классическом Гранд Опера
по-библейски плафон расписал.
И весь мир отражается в нем,
словно в зеркале вечном своем.
И парят в красоте неземной
Витебск мой и трубач над Двиной.
И, встречая в Париже зарю,
провожая над Сеной закат,
я в шагаловском небе парю
и библейской компании рад.
***
На аукционе в Герцлии
продается картина Шагала.
Ее высоко оценили -
и покупателей мало.
А ей отыскалось бы место
в другом уголке земшара,
где родился маэстро
во время большого пожара,
где небо особой сини,
и ратуша радуги множит.
Но беден город старинный
и картину купить не может.
Как будто на сушу и воды
послано наказанье
за то, что долгие годы
там сына не признавали.
И лишь теперь оценили.
И время его настало...
На аукционе в Герцлии
продается картина Шагала.
На ней судьбой распростерты
евреи в печальном небе.
И за живых и мертвых,
за Витебск молится ребе.
***
Нежно звучала
средь грома и крика
скрипка Шагала,
еврейская скрипка.
Души печаля,
роняя улыбки,
краски звучали,
как звездные скрипки.
Что же вы, люди,
поникли устлало?
Пусть вас разбудит
скрипка Шагала!
Чище кристалла,
звонче звоночка,
скрипка Шагала -
Витебска дочка.
Зло побеждала
любовью великой
скрипка Шагала -
бессмертная скрипка.
*******
Библейского неба пламень рыжий,
а ниже - волны седые вскачь.
На пьедестале, как на крыше,
стоит шагаловский скрипач.
Печаль и радость, с временем споря,
сюда из Витебска он принес.
Хлебнул он в жизни столько горя,
что стали слезы морем слез.
И песню его услышал Всевышний -
и благословил его древний плач.
У моря в Нетании играет на крыше
старый шагаловский скрипач.
***
Как паломник, я вошел устало
в Хайфе над заливом в Дом Шагала.
Как посланье божье и как музу,
возле двери увидал мезузу,
к косяку прибитую в надежде,
что Господь входящего поддержит
и спасет от муки и от жажды.
И Шагал сюда входил однажды.
И ему художники вручили
ключ от дома в иудейском стиле.
А чтоб всюду знали эти дали,
дом свой именем его назвали.
И Шагал с улыбкою летучей
принял у друзей волшебный ключик
от своей прародины любимой
с витражами в Иерусалиме...
Как паломник, я вошел устало
в Хайфе над заливом в Дом Шагала.
От другого дома поклонился
и от той земли, где он родился.
И был рад я, что судьба связала
Витебск с Хайфой именем Шагала.
***
Увидеть Париж - и умереть...
Увидел - и хочется жить.
А на березе - осенняя медь,
а в небе - белая нить.
И Белла взлетает прямо с крыльца
над серыми буднями крыш,
и каждой библейской чертою лица
прекрасна она, как Париж.
Мы с нею еще полетим над Двиной,
где светлая даль видна.
А вечный Париж - мой Витебск второй
и Сена - моя Двина.
***
Василю Быкову
Он, который Европу пешком прошагал
и орудье свое проволок,
возле старого дома, где вырос Шагал,
на минуту притих, приумолк.
"Это в юности было, - он вспомнил. - Тогда
я учился еще рисовать.
А потом всенародная вышла беда -
и пришлось научиться стрелять.
Но с далекой, еще довоенной поры,
с той, где надвое делится жизнь,
все мне видятся витебские дворы,
как миры, вознесенные в высь..."
12 мая · Витебск, Витебская область, Беларусь ·
Симанович Давид Григорьевич о Витебске
***
Этот город принял меня однажды,
как на свет когда-то полесская акушерка.
И я услышал доброе:
«Наш ты!» -
это сказала Успенская горка.
Замковая улица ее поддержала:
«Живи и не уезжай никуда ты».
На старой ратуше пробили куранты:
«Мы расскажем тебе про Марка Шагала…»
И теперь, когда стою над Двиною
поседевший, в куртке и рыжем берете,
передо мной за столетьем
проплывает столетье
и становятся моею судьбою.
Вижу:
Пушкин в коляске проехал ссыльный,
Маяковский шагает, кивая прохожим…
Я живу в этом городе верным сыном,
горжусь настоящим, печалюсь о прошлом.
И тревожусь о будущем,
как тревожится каждый,
с надеждою и оттенком грусти.
Этот город принял меня однажды
и уже никогда от себя не отпустит.
***
Может, линия жизни сквозная
проложила такие пути.
В этом городе все меня знают,
ну не то что бы все, но почти.
С кем-то видимся каждое утро,
с кем-то взглядом встречались не раз -
и общенья великое чудо
вдруг связало доверием нас.
И на замковой или Садовой,
как заветного друга плечо,
помогало мне чье-нибудь слово
и, надеюсь, поможет еще.
***
Ходил по городу старый поэт,
пусть не старый, а только стареющий,
не стареющий, просто седеющий -
в общем, в самом расцвете лет.
Он разговаривал, как с людьми,
с зеленеющими деревьями,
делился с ними своими идеями
и каждой ветке желал:
«Лети!»
Однажды, когда мы проснулись все,-
в мае, а может, еще в апреле -
в первой росе, в вешней красе
на самом деле деревья взлетели.
И, радуясь свершенному чуду,
на склоне лет, как в расцвете лет,
новые чудеса уже чуя,
ходил по городу старый поэт.
***
По Витебску осеннему брожу,
Двину перехожу, как бы межу,
что на две части город разделяла.
Давно они в согласии слились.
И даль любая - это тоже близь
от старого до нового квартала.
Весь город будто устремлен в зенит.
Высотная гостиница глядит
на мир многооконными глазами.
И камни прошлого покрыла мгла,
где церковь Благовещенья была.
А мы не сберегли столетий память.
Но в сердце мы навечно сберегли
историю своей родной земли,
чтоб далеко нести ее по свету…
На берегу в желтеющей листве
укрыто театральное кафе -
там в автомат я опущу монету.
И сразу как из вечера в зарю,
любимая, тебе я позвоню,
скажу:
«Давай мы все обиды бросим…
Под радугой последнею в году
на Пушкинском мосту тебя я жду -
да осенит нас витебская осень!»
***
И сказал Шагал, чуть дыша,
в час последний вдали от родины:
«Там осталась моя душа…» -
и глаза его синие дрогнули.
И припомнил он о былом,
и увидел дворик с берёзкою,
где грустит покинутый дом -
29, Большая Покровская.
Там окраина. Чад. Глядят
окна в мир еврейскими ликами,
козы прыгают у оград,
скрипачи на крышах пиликают
так, что ходит земля ходуном,
вся с деревьями и дорогами.
И летят они с Беллой вдвоём
над церквами и синагогами.
Наяву, как во сне, летят
над Двиной и ратушей старою.
Я кричу через рай, через ад:
«С возвращением, Марк Захарович!»
Между жизнью и смертью - межа.
И уже бессмертье наградою…
Здесь осталась его душа
незапятнанная, неразгаданная.
***
Я - из Витебска, где под небом
белорусским работал Репин,
и сияет, как добрый след,
его жизни "Осенний букет".
Я - из Витебска, где сквозь тлен
старый Пэн берет меня в плен,
хоть холодных ветров торжество
над забытой могилой его.
Я - из Витебска, где Шагал
прямо с Замковой в небо взлетал,
зацепился за облака -
и остался тут на века.
Я - из Витебска, где Малевич
с Уновисом, с семьею левых,
Богу брат и дьяволу брат,
поднимал, как знамя, квадрат.
Я - из Витебска, чей портрет
ярко вписан в картину лет,
и художники новых дней
свято помнят учителей.
***
Прошумело ливней немало,
но как будто в золе уголек,
в старом Витебске уголок -
одинокий домик Шагала.
Он бы не был так одинок,
если б, все прорвав карантины,
возвратились сюда картины,
освещая родной порог.
***
Чья тень мелькнула и пропала
на старой улочке пустой?
Опять бессонного Шагала
мне чудятся шаги за мной.
***
После метелей, как вещий знак,
по лицам усталым скользнуло солнце.
И возвращается Пастернак.
Вот-вот и Шагал вернется.
***
Это крест необычный мой,
как посланье божье и слово:
я вернул Шагала домой,
чтобы в Витебске был он снова.
Да зачтется мне подвиг мой,
моя трудная колея -
я вернул Шагала домой
из жестокого небытия...
И другой стала жизнь моя.
***
Взлетит вороний грай,
рассыплет небо соль.
Гостиница "Синай",
гостиница "Бристоль".
В окраинный хорал
вплетен торговцев крик.
Там бродит Марк Шагал -
не мастер - ученик.
Какой-то местный ферт
в цилиндре щегольском.
А у него мольберт
и ящик за плечом.
Еще не комиссар,
идущий в красный снег,
картины не кромсал
огнем двадцатый век.
Уходит время вспять.
А там не до того -
признать иль не признать
на родине его.
Базара шум и гам,
столетья третий год,
и юный Марк Шагал
по Витебску идет.
***
Стол покидает рыба-фиш,
наполненная фаршем,
и прямо - в небо...
- Эй, шалишь! -
мы ей вдогонку машем.
Кричим: - Художник, право, черт!
Он не имеет права!..
Но этот странный натюрморт
давно покрыла слава.
И слой ее не то что пыль:
не сдуешь пылесосом.
И рыба в небе - это быль
о будущем и прошлом.
Там скрипачи взлетают с крыш,
как из аэропорта.
И я лечу. И ты летишь.
И все сомненья - к черту!
А впереди - старик-скрипач.
Вот нам его догнать бы
и пожелать ему удач -
играть почаще свадьбы.
Он приближается к луне
над городом апрельским,
и треплет время в вышине
его седые пейсы.
А древний Витебск и Париж
в просторах распростерты.
И я лечу. И ты летишь.
И все сомненья - к черту.
***
Домик Шагала -
небесное семя
время шатало,
как землетрясенье.
Не расшатало
силой бесовской
домик Шагала
на старой Покровской.
Кажется, вот он
за занавеской -
занят работой,
с кистью небесной.
Это судьба ли,
символ ли века -
родины дали
из пламя и света.
***
Без громких криков и затей -
часы старинные, подсвечник -
так и рождается музей,
как память на дорогах вечных.
А дни шумят - за валом вал,
и жизнь идет, подобно чуду,
как будто только что Шагал
из дома вышел на минуту.
И вот сейчас вернется он,
неудержимо юн и весел.
И ветры с четырех сторон
его поднимут в поднебесье.
***
Гремит он, радости даря,
по Витебску осенний праздник.
Над городом - крылатый всадник,
глашатай правды и добра.
Его библейские глаза
горят неугасимым светом.
Как провозвестник, как гроза,
на город сходит он с портрета.
А неба выставочный зал
открыт для витебского люда.
И чудотворец Марк Шагал
с земли глядит на это чудо.
***
Бурный, времени по росту,
буйный, в зеркале беды,
дождь грохочет на Покровской -
и смывает все следы.
Стало так светло и чисто,
потому что смыт уже
след железного чекиста
на последнем рубеже.
И Шагал усталый просто
поселился здесь опять...
Дождь грохочет на Покровской
и не хочет отступать.
***
Что ему поклоненья, дары,
запоздалые наши признанья?
Он открыл такие миры
среди вечного мирозданья!
Это космос красок - Шагал,
красоты и добра криница.
Если б только он увидал,
что на родине милой творится...
А ему над землей лететь,
над Покровской и над Двиною,
отвергая картинами смерть,
торжествуя над силой злою...
И в годину бед и обид
и воинственных конфронтаций
пусть Шагал нас объединит,
чтоб могли мы к нему подняться.
Пусть стоит на земле музей -
Дом Шагала - светло и знакомо,
без излишеств и без затей,
как в родительском было доме,
где и лампы неяркий венец
и свеча освещает субботу,
и у Бога снова отец
просит счастья семье и народу:
Пусть бы каждый здесь увидал
то, что сердцем можно увидеть...
Жил Шагал. И живет Шагал.
И ему благодарен Витебск.
***
Посреди беспредела жестокого,
когда только в душе благодать,
два японца из дальнего Токио
дом Шагала хотят увидать.
Все узнать про творенья и род его,
красок синее волшебство
и понять, почему наша родина
признавать не хотела его.
Счастлив я, что незримыми токами
в Витебск мир потянуло опять
и не только японцы из Токио
дом Шагала хотят увидать.
***
За моим окном цветет каштан,
старый Эйфель облака утюжит.
И парижский сладостный дурман
пятый день меня пьянит и кружит.
Он еще рассеется потом.
Мне о том Шагал напоминает
и своим невидимым крылом
с Витебском Париж соединяет.
***
Над чернотою крыш
средь облачных белил
Шагал летел в Париж
на светлой паре крыл.
Не ангел, чтоб с него
лепили идеал,
не дьявол - ведь его
на землю Бог послал,
чтоб брезжила во мгле
его искусства нить
и что-то на земле
сумела изменить.
Когда-то над Двиной
он отправлял в полет
и город свой родной,
и весь его народ.
И вот на склоне лет,
как скульптор изваял,
неукротим и сед,
в Париж летел Шагал.
Позванивала медь,
как скрипка под смычком, -
ему впервой лететь
в обличии таком.
Он был из меди сам,
и медным музы лик.
А к вечным небесам
он на земле привык.
И что там - гром ли, тишь -
он памятником стал...
Из Витебска в Париж
сквозь тьму летел Шагал.
***
Стоит мессы Париж. А Шагал
тоже мессы достоин - пора.
Он в классическом Гранд Опера
по-библейски плафон расписал.
И весь мир отражается в нем,
словно в зеркале вечном своем.
И парят в красоте неземной
Витебск мой и трубач над Двиной.
И, встречая в Париже зарю,
провожая над Сеной закат,
я в шагаловском небе парю
и библейской компании рад.
***
На аукционе в Герцлии
продается картина Шагала.
Ее высоко оценили -
и покупателей мало.
А ей отыскалось бы место
в другом уголке земшара,
где родился маэстро
во время большого пожара,
где небо особой сини,
и ратуша радуги множит.
Но беден город старинный
и картину купить не может.
Как будто на сушу и воды
послано наказанье
за то, что долгие годы
там сына не признавали.
И лишь теперь оценили.
И время его настало...
На аукционе в Герцлии
продается картина Шагала.
На ней судьбой распростерты
евреи в печальном небе.
И за живых и мертвых,
за Витебск молится ребе.
***
Нежно звучала
средь грома и крика
скрипка Шагала,
еврейская скрипка.
Души печаля,
роняя улыбки,
краски звучали,
как звездные скрипки.
Что же вы, люди,
поникли устлало?
Пусть вас разбудит
скрипка Шагала!
Чище кристалла,
звонче звоночка,
скрипка Шагала -
Витебска дочка.
Зло побеждала
любовью великой
скрипка Шагала -
бессмертная скрипка.
*******
Библейского неба пламень рыжий,
а ниже - волны седые вскачь.
На пьедестале, как на крыше,
стоит шагаловский скрипач.
Печаль и радость, с временем споря,
сюда из Витебска он принес.
Хлебнул он в жизни столько горя,
что стали слезы морем слез.
И песню его услышал Всевышний -
и благословил его древний плач.
У моря в Нетании играет на крыше
старый шагаловский скрипач.
***
Как паломник, я вошел устало
в Хайфе над заливом в Дом Шагала.
Как посланье божье и как музу,
возле двери увидал мезузу,
к косяку прибитую в надежде,
что Господь входящего поддержит
и спасет от муки и от жажды.
И Шагал сюда входил однажды.
И ему художники вручили
ключ от дома в иудейском стиле.
А чтоб всюду знали эти дали,
дом свой именем его назвали.
И Шагал с улыбкою летучей
принял у друзей волшебный ключик
от своей прародины любимой
с витражами в Иерусалиме...
Как паломник, я вошел устало
в Хайфе над заливом в Дом Шагала.
От другого дома поклонился
и от той земли, где он родился.
И был рад я, что судьба связала
Витебск с Хайфой именем Шагала.
***
Увидеть Париж - и умереть...
Увидел - и хочется жить.
А на березе - осенняя медь,
а в небе - белая нить.
И Белла взлетает прямо с крыльца
над серыми буднями крыш,
и каждой библейской чертою лица
прекрасна она, как Париж.
Мы с нею еще полетим над Двиной,
где светлая даль видна.
А вечный Париж - мой Витебск второй
и Сена - моя Двина.
***
Василю Быкову
Он, который Европу пешком прошагал
и орудье свое проволок,
возле старого дома, где вырос Шагал,
на минуту притих, приумолк.
"Это в юности было, - он вспомнил. - Тогда
я учился еще рисовать.
А потом всенародная вышла беда -
и пришлось научиться стрелять.
Но с далекой, еще довоенной поры,
с той, где надвое делится жизнь,
все мне видятся витебские дворы,
как миры, вознесенные в высь..."