Записки Василия Семеновича Хвостова
О.А. Кипренский. Портрет В.А. Хвостова. Холст, масло. 1814. Государственная Третьяковская галерея.
Хвостов В.С. Записки Василия Семеновича Хвостова. Описание жизни тайного советника, сенатора и кавалера Василия Хвостова; писано в 1832 году, самим им для детей своих // Русский архив. М. 1870. Т. 8. Кн. 1. Вып. 3. С. 551 - 598.
Я родился в 1754 году, декабря 24 ч. Родители мои были из весьма посредственного дворянства, как состоянием имения в Гдовском уезде, с небольшим изо ста душ крестьян, так и чином; ибо отец мой был отставной секунд-майор, Семен Васильевич; мать же из дворянок Галицкого уезда, Дарья Ивановна, из рода Головцыных.
Нас было у них три сына: старший Александр[1], умерший на 67-м году, был тайным советником и управляющим государственным банком для дворянства, и меньший Яков, вышедший в отставку шихт-мейстером и умерший на 48-м году.
Отец наш, служивший в Тобольском пехотном полку, вместе с двумя своими братьями, Степаном и Андреем, отправясь в поход в Семилетнюю тогда с Пруссией войну, оставил нас старшего при матери, меня отдал старушке, своей матери, богомольной, совершенно христианской нравственности, параличем разбитой; а меньшего мать отвезла в Галич и оставила у своих родителей.
Описывать моего детства воспитание я не стану; оно было таково, что для ума ничего не было употреблено, и даже самой грамоте учителем был пономарь. В глуши деревенской жизни, при обращении с холопами, немудрено бы было испортить сердце ребенка; но Провидение спасло меня.
По окончании Прусской войны, отец наш, вышед в отставку, приехал в свою усадьбу и собрал рассеянное свое семейство, но увидев недостаток и упущение в первоначальном воспитании нашем, выписал из Петербурга Немца учителя за 300 руб., что по-тогдашнему весьма небогатому состоянию не легко было. Но родительскому об нас попечению не соответствовал успех, ибо принужден был в оставшийся учителю часовой срок употреблять его вместо старосты за присмотром работ крестьянских; он же, чтоб не упустить должности своей, брал нас на гумно, и пока хлеб молотили, задавал нам урок, страницы по две из Немецкого лексикона. Таковое учение печалило родителей наших, не имевших возможности доставить нам лучших средств; но судьба помогла им.
Отец наш случайно съехался с старым своим приятелем, дворянином Псковской губернии, г-м Алексеевым, у которого был сын одних с нами лет, заботившимся также о его воспитании, приличном и сообразном его достаточному состоянию. Он предложил отцу моему поручить нас троих с тем, что, имея уже способного и доброго учителя Француза, составить у себя пансион, пригласив еще двух соседов, имевших также по одному сыну. Отец мой принял сие приятельское предложение с благодарностию, и мы, три чада, воспользовались и порядочным учением, и пристойным воспитанием. По протечении сих трех лет, отец мой взял нас к себе, дабы отвезти в Петербург и там стараться воспользоваться казенными заведениями для детей дворянства. Он нашел в столице родственника матери нашей, известного при восшествии на престол Императрицы Екатерины второй, генерал-майора Степана Васильевича Перфильева, весьма дружного с гг. Орловыми. Его предстательством, граф Владимир Григорьевич Орлов, быв тогда президентом Академии наук, принял нас в гимназию и благодарил отца нашего за доверенность к нему, что он первый дворянин, который отдает детей своих в гимназию, тогда как оная назначаема была для одних только разночинцев. Самолюбие отца нашего пыталось иметь хотя одного из трех сыновей человека ученого. Старший из нас имел способности достигнуть быть ученым человеком. Родительское попечение заставило отца нашего определиться в гимназию экономом. Шестьдесят воспитанников, 30 бóльшего и 30 меньшего возраста, не подвергали его подозрению, чтоб он делал сие из видов корысти. Цель его была, чтоб, живши в одном с нами доме, иметь нас под глазами. Мы поступили в гимназию в 1765 году, но в 1770 году лишились отца и матери. Меньший брат отца нашего, служивший тогда в Петербурге, оставался нашим покровителем, но в следующем 1771 году умер. Дядя наш, Степан Васильевич, оставя жизнь деревенскую, прибыл к нам и заступил место отца. В 1772 году выпущены мы были из гимназии студентами. Старший брат мой определился в иностранную коллегию и был при Фон-Визине, с которым по пылкости свойств ума своего, не ужился, вышел переводчиком и был при князе Вяземском, тогдашнем генерал-прокуроре, который очень любил его и скоро перевел в Сенат, с чином асессора. Но брат мой соскучился быть в статской службе, перешел с награждением чином надворного советника и был принят в военную службу подполковником, потом был полковником и наконец бригадиром. Был поверенным в делах в Константинополе; по возвращении был, по проискам своих неприятелей, под гневом Императрицы, а при государе Павле 1-м, чрез внушения ему брату моему ищущих зла, был выключен из службы. По кончине сего Государя был определен управляющим в государственный банк дворянства.
Меньший мой брат, вышед в очень молодых летах в отставку, женат был на богатой дворянке Вороновой, умер на 48 году жизни.
Теперь принимаюсь описанием о себе, вступившем в свет на 18-м году возраста.
По выпуске из гимназии явился я к г. сенатору Ржевскому, определенному на место графа Владимира Григорьевича Орлова, уезжавшего тогда в чужие края. Сей благодетельный человек, приняв меня в свое покровительство, просил графа Григория Григорьевича Орлова взять меня к себе, что сей и исполнил, приняв меня лектором; но когда мои родственники и знакомые стали шутить над моим невежеством, что служу в чине, какова нет в Российской службе, тогда я объяснил сию печаль мою графу, и он, видя мою детскую неопытность, милостиво улыбнувшись, приказал называться мне секретарем его. В сем положении оставался я при нем одиннадцать месяцев. В это время возвратила ему Императрица звание и должность генерал-фельдцейгмейстера и пожаловала титул светлейшего князя. Он любил меня, был ко мне ласков и милостив, брал всегда с собою, когда уезжал в Петергоф или в свою пожалованную ему Гатчину или Ропшу. Когда жил подле Зимнего дворца, тогда видал я, проходя к нему в же де пом[2], прогуливающуюся уединенно в маленьком Ермитажном садике Великую Екатерину. Когда же князь переехал в дом свой, бывший Штегельманов, что подле графа Кирилла Григорьевича Разумовского, и которые оба дома ныне составляют Воспитательный Дом, тогда князь начал жить своим, как говорится, хозяйством. У него бывала Императрица и однажды на святках, на вечеринке, изволила участвовать во всех святочных играх, где в игре доволен ли своим соседом не редко случалось стоять за стулом Государыни; в игре же в веревочку видеть, как Лев Александрович Нарышкин удачно подкрадывался ударить ее по руке, дабы свести ее в середину круга; естественно, что не затруднялась она сыскать себе смену. Нельзя умолчать и не сказать, что и в сем случае все присутствующие взирали на нее, как на божество благодетельности[3].
…
Не получив за женою [Марией Борисовной Меллер] ничего деньгами, да и грех бы было мне пожелать от ее родителей больше, чем ее наделили они, стал я жить [в Барнауле] одними 600 руб. жалованья, не получая ни копейки из части моего имения от дяди [в Кежово], который не изменяя свое к нам прежнее расположение, не очень заботился об нас; прислал однакож [в Барнаул] по просьбе моей кухарку, девку и кучера; сам же вошел в общество корабельной компании членом, которая наконец, [про]существовав очень недолго, разрушилась. Дядя мой умер, оставив по себе иски и долги компании, кои, так как имение его и наше, по случаю сего [задуманного] им предприятия, было в залоге, то сделавшись по времени наследником, я должен был выкупить[4].
…
В 1788 году… решился я, с согласия тестя, ехать вперед в Петербург, дабы узнать о состоянии моего имения [Кежово] и потому и расположить, чтоб жить домом; а сверх того, чтоб быть как приедет из армии [брат тестя] Иван Иванович, [жена] Марья Борисовна с тремя детьми должна была приехать в Петербург с отцом[5].
…
По приезде моем писал я к Ивану Ивановичу в армию, уведомляя его, что ожидаю его приказания, и получил в ответ подтверждение его обещания. Между тем, наняв [в Петербурге] порядочную квартиру, расположил я привезенный мой [минералогический] кабинет в нарочно сделанные шкапы в намерении продать его, предвидя, что не имею надежды получить помощь от имения, которым по смерти дяди управлял меньшой наш брат, женатый на дочери богатого Воронова, который не прощая дочери своей, вышедшей замуж без его воли, не токмо ничего не давал и не хотел даже их видеть, но завел дело в Синоде, чтобы развести их, как женившихся, быв внучатными [троюродными родственниками по деду]. В сем положении брата моего я не токмо не хотел стеснять его требованием себе части дохода [с Кежово], но еще имел случай сделать посильную мою братскую услугу, дав ему для заклада пожалованную мне Императрицею [награду] золотую табакерку и золотые мои часы, что по времени и пропало [в ломбарде]. Он же, примиряясь с тестем своим и сделавшись господином очень хорошего имения, уступил мне свою часть из родового нам трем братьям принадлежавшего [Кежова].
Так как срок отпуска моего кончился, то я просил увольнения от моей должности советника Колыванского губернского правления и был причислен [в Петербурге] к герольдии[6].
Смерть Ивана Ивановича, убитого под Килией[7], отняв у меня всю надежду на его покровительство, заставила меня, оставя все виды по службе, спешить вывезти жену и детей из Сибири. К счастью, я продал свой [минералогический] кабинет княгине Дашковой[8] для Академии Наук за 4000 рублей и сим средством мог отправиться в Барнаул. В Нижнем Новгороде получаю через ехавшего при караване с серебром в Петербург офицера письма, коими извещают меня, что [тесть] Борис Иванович, пораженный смертью брата, находится в тяжкой болезни, что все его семейство в грусти и что все мои сыновья умерли. Не трудно представить себе мое горестное положение. Долго не мог я смотреть без слез на маленьких детей, коих находил в почтовых избах, где переменял лошадей[9].
…
Возвратясь в Пермь, нашел я жену мою в самом последнем времени к разрешению от бремени, что счастливо и кончилось рождением нам сына, коего и крестили генерал-губернаторша и вице-губернатор. К сей нам радости прибавилось известие из Барнаула, что сестра Катерина Борисовна вышла замуж за тамошнего вице-губернатора Николая Исаевича Ахвердова; а приезд брата Петра Борисовича, ехавшего к своим родителям, довершил наше удовольствие[10].
…
Переменяв зимние экипажи на летние, отправились мы прямо в Нежово [Кежово], усадище, из коего меньший брат мой [Яков], по передаче его мне, переехал к тестю своему. Мы с женою нашли маленький на скорую руку построенный домик по нужде, ибо прежний дядею построенный большой и прекрасный в два этажа дом был братом моим продан бригадиру Дицу, поселившемуся в трех верстах от Нежова в небольшой деревне им купленной. Я нашел начатый братом новый на 12 саженях дом в черне, но уже под крышею с замысловатым, но неудобным расположением. Вообще все службы и скотные дворы были в самом худом состоянии. При всем этом деревня сия полюбилась моей Марье Борисовне, что заставило и меня помышлять приложить все старание прочно водвориться. Я начал с того, что перенес новостроющийся дом на новый, прочный, каменный фундамент и на то самое место, где жила бабушка моя, у которой я воспитывался.
В 1793 году, узнав, что посылается послом Михайло Ларионович Кутузов в Константинополь, где тогда был там поверенным в делах старший мой брат, с которым лет двенадцать я не видался, я просил Кутузова взять меня с собою. Он сие охотно сделал по дружбе с братом моим, и я [был] определен кавалером посольства. Поводом к сему предприятию был мой расчет, чтоб объяснения через переписку о всех излишних и неправильных правах на доходы с общего нашего имения меньшего нашего брата, что и могло бы старшему брату дать обо мне повод сомневаться. Когда же мы увиделись и я ему все объяснил, то и он отказался от наследственной своей части, что и сделал законным актом»[11].
…
Во время посольства я был произведен в коллежские советники. Вскоре за посольством прибыл министром граф Виктор Павлович Кочубей, а брат мой [Александр] кончил поручение свое поверенного в делах. На другой год, в начале весны, посольство, оставя Константинополь, отправилось в Россию. Из Елизаветграда (где я узнал о смерти меньшего моего брата) Кутузов отпустил меня вперед в Петербург, куда приехав отправился тотчас в деревню к жене, которую и нашел здоровою и счастливою сыном Николаем; а так как нужно очень было быть в Петербурге прежде Кутузова, то и поехали мы с женою туда. Жизнь петербуржская ей не нравилась; она убеждала меня, что б жить в Нежове, которое очень любила. Я, чтобы угодить ей, подал просьбу об отставке, которую и получил в 1795 году с чином статского советника. Но в самое то время, когда я хлопотал о ней, получаю с нарочным из Нежова известие, что моя Марья Борисовна скончалась в родах, равно и ребенок. Пораженный сим несчастьем, отправился я в деревню и оплакивая десятилетнюю мою жизнь с женою истинно доброю, утешался только оставшимся от нее сыном. В грусти моей решился я посвятить себя деревенской жизни и употребить все старание о приведении имения в лучшее положение.
В это время приехали ко мне жить тетка моя Уварова, родная сестра отца моего, подарив мне 58 душ у ней оставшихся в Лугском уезде, кои, по смерти брата Александра Семеновича [литератора], подарил я его дочери Софье.
Грустная[12] и уединенная жизнь моя в деревне заставила меня обратить все старание о поправлении обветшалого моего усадища, в коем один только господсткий дом приведен был в довольно порядочное состояние, прочее же строение было крайне плохо.
Определив из крестьян моих двенадцать в плотники, я выстроил три скотные двора, два новые гумна, две обширные пуни для соломы и пчел, амбар для сена телятам, хлев на случай заболевшей скотины, избу с печью, в коей вмазан большой чугунный котел для корма скота пареным отребьем от вымолоченного хлеба, молочную избу и при ней ледник, в той же связи для пастухов избу с чуланами; к господскому дому два флигеля, баню и ткацкую, каретный сарай, два хлебные амбара и хлебный магазин; нанял садовника и завел сад.
Без хвастовства могу сказать, что я в течении пяти лет моего одиночества провел в Нежово в несравненно лучшее состояние, как в рассуждении самого усадища, так и пашни. В 1792 году, когда я приехал в него, запашка состояла из сорока четвертей ржи, ныне же доведена до ста.
Нашед барщину малолюдною и в жалком состоянии, я взял из оброчных тридцать сох на барщину. А так как сии оброчные живут при Чудском озере и зимою промышляют рыбною ловлею, то и содержались на господской работе только до ноября; а дабы к сему времени поспеть мне обмолотить хлеб, то я построил два гумна и сим средством успевал нередко до Рождества Христова молоченье оканчивать. Но что б дать средство и барщинным поправиться, то я их поместил в рыбный промысел. На сей случай употребил я следующую расчетливость. У бережских моих оброчных более десяти неводов, в каждом было по двенадцати работников, коих они принимали с воли. Переженив несколько холостых из оброчных на девках из барщинных семей, я породнил их и потом определил в каждый невод по четыре барщенника, так чтоб, где в семье два работника, один оставался дома и сменялись бы на промысел понедельно. Я с удовольствием видел, как поправляться стали мои барщинные: ибо на худой конец рублей до пятидесяти в зиму доставали и стали заводить порядочных лошадей, неотменно потребных на озере; стали сеять больше прежнего овса, и я перестал слышать на господской работе беспрестанное понукание лошадей.
Что я не ошибся в расчете, взяв тридцать сох с оброчных на лето на барщину, спустив каждому по десяти рублей из оброка, то пусть всяк сочтет, сколько принесла мне прибыли пашня, доведенная до ста четвертей посева ржи, когда прежде засевалось ее сорок. Но главным честолюбием хозяйства моего похвастать могу тем, что в сорок лет владения, в самые голодные годы, никто не видел кого-нибудь из крестьян моих просящего милостыни[13].
Выше сказано мною, что переехала ко мне моя родная тетка, старушка богомольная. Она часто брюзжала и уговаривала меня жениться. Я соглашался, но с тем, что даю ей доверенность ехать самой искать невесту, сам же из Нежова ни ногой, и буде не приедет ко мне сама невеста и мы друг друга не полюбим, то останусь вдовым. Сия шутка сбылась. Из Пскова приезжает в Чернево к Андреяну Ивановичу Хвостову брат жены его в гости на святки с женою, и с ними девица Колюбакина Катерина Александровна. Александр Иванович Хвостов с женою, дочерьми и сыном, ехавши в Чернево, заехали ко мне и уговорили провести святки вместе; а как в самый новый год я бываю именинник, о просил их к себе. Ко мне приехала сестра Наталья Николаевна с мужем, с его сестрами и с зятем мужа своего Дедюхиным. Пробыв у меня два дня, разъехались; сседки же мои Хвостовы подговорили меня ехать в Чернево. А так как любя меня искренно уговаривали жениться, то и воспользовались, и довели советами и убеждениями, чтоб всмотрелся в хорошие ум и свойства Колюбакиной. Знав, будучи в Пскове, несчастную жизнь ее при отце ее, понадеясь иметь в ней добрую жену, предложил ей мою руку. Обробевши от неожиданного моего предложения, отвечала мне, что завися от отца, ничего сказать не может. А как сие сделалось гласным в Черневе, куда я не замедлил отправиться. Почтенная старушка Пальчикова обрадовалась мне, позвала г. Колюбакина, объявила ему мое желание, на которое с великой радостию он согласился и благословил нас. В Пскове удивлялись мне, а многие и позавидовали моей невесте. Зная и даже свидетелем быв бедности ее гардероба (ибо на балах у губернатора Беклешова и вице-губернатра Бибикова, где более дюжины бывало разряженных девиц, одна Колюбакина была в белом миткалевом платье), я немедленно отправился в Петербург, где в короткое время сделал ей все нужное как со стороны платья, так и уборов, и возвратился в Псков, а в начале февраля мы обвенчались, и я, показав жену далеко далеко не в прежнем виде, пожив у тестя недели две, отправился в Нежово.
Скоро я узнал доброту сердца, тихий нрав, чувствительную признательность и беспредельную ко мне привязанность моей милой Катерины Александровны. Узнав, что желалось бы ей увидаться с сестрами, живущими в Малороссии, я охотно исполнил, и мы весною отправились к тестю моему, который обыкновенно ездил из Пскова в деревню свою в Новоржевском уезде. Мы предложили тестю моему ехать с нами, и он охотно согласился[14][15].
[1] Известный стихотворец, которого не следует смешивать с графом Д.И. Хвостовым. Примеч. автора.
[2] Jeu de pomme. Примеч. автора.
[3] Хвостов В.С. Записки Василия Семеновича Хвостова. Описание жизни тайного советника, сенатора и кавалера Василия Хвостова; писано в 1832 году, самим им для детей своих // Русский архив. М. 1870. Т. 8. Кн. 1. Вып. 3. С. 551 - 555.
[4] Записки Василия Семеновича Хвостова. С. 573.
[5] Записки Василия Семеновича Хвостова. С. 576.
[6] Герольдмейстерская коллегия (1800), учреждение, ведавшее толкованием и составлением гербов. - Государственная структура, ведавшая делами дворянского сословия. В её обязанности входило составление дворянских списков, наблюдение за несением дворянами государственной службы, кооптация в дворянское сословие лиц, достигших соответствующей ступени Табели о рангах.
[7] Килия - город в устье Дуная.
[8] Е.Р. Дашкова - директор С.-Петербургской Императорской Академии наук (24.01.1783 - 12.11.1796).
[9] Записки Василия Семеновича Хвостова. С. 578.
[10] Записки Василия Семеновича Хвостова. С. 579.
[11] Записки Василия Семеновича Хвостова. С. 580 - 581.
[12]Записки Василия Семеновича Хвостова. С. 583.
[13] Записки Василия Семеновича Хвостова. С. 585.
[14] Записки Василия Семеновича Хвостова. С. 582 - 586.
[15] Хвостов В.С. Записки Василия Семеновича Хвостова. Описание жизни тайного советника, сенатора и кавалера Василия Хвостова; писано в 1832 году, самим им для детей своих // Русский архив. М. 1870. Т. 8. Кн. 1. Вып. 3. С. 551 - 598.