В.И. Будько. Легенды отчего края
Федорка - человек Божевольный
В леты императора нашего Николая Палыча жил-проживал в Заборовье Веенском человек Божий Федорка. Лето-зиму как есть наг ходил в дрявом рубище, и с веригой. Мир мирской ругал ужасны словесы, благочестиво корыстолюбство обличал, слов нет! А то хлеб-квас на торгу хаял, то правенно солнце искал.
Иной раз скажет кому, где колодец рыть, иной - болесь предрекет кому, а то и косу вовсе! Хрестьяне все слухали Федорку, тока поп Симеон не слухал с помещиком - то ихня беда была... «Се за грехи наши», - скажут помещик с попом, чехалдыкнут стакан, да разойдуцца.
Квартировал Федорка в дохлой халупы без пещи, а то вовсе на паперти спал - в их, юродских, завсе так бывало… Денег в богатых не брал, тока в Богобоязненных, и то не кажны день.
Приснился Божевольному чунный сон - знаменье, будто явился ему у ключа Заборовска Святитель какой Митрофан, будто сказывал то-то и то-то... Стал кликать народ Федорка - сон по- слухать. Народ сну дивится.
Быстро оне икону соотвествущу Святителю измыслили, часовню под ее почали рубить. Тут да ж власти не рюхнули! Не успели! - Враз сляпали часовню по обету, аккурат у тоева ключа.
Прослыша про то самовольство исправник гдовски, поп ему перцу подсыпал, леща заслал. Спознали в Питери. Стали следствие шить, дело стряпать...
А народ-то валит-валит, - гомон не унимаецца. Икону-то сразу изъяли, в Невску Лавру отправили, под замок, молельню же по бревну солдатня раскатали, а воду плитою-каменьем бутить почали!.. - Да где там, оннако! - Стихия она и есть стихия! - Сила веры народна непоколебима! - Не счас!
Почали тут стенка на стенку, да плюнули, до драки тогда не дошло... Отписал благочинный инператору, а тот велел кончить всē миром.
Федорке ж ево бунтарство да Святость боком вышли, нагота безнравственна - по перво число стала. - Таскали туда-сюда по инстанцьям, а ēн все свое, - колбасу в страсну пятницу ист, да бесчинство в храме творит. Подвижник, - подвижник и есть!
Люд же до сих пор к воды той идет! - Кто лечицца, кто на лысину льет. Жаль, что тады рвенье духовно прижимали, но мене прижимали, чем нóне...
Теперь тоже поборники правды встречаюцца, - все мир ругать горазды. Кто с распущенной волосней, кто в галстухе. Тока царей укорять охотников мало, - мирска Святость исчезла, тщета жисти заела. Трудничество, свет очей наших духовных, далече...
Аминь.
27.04.1997. Сл. / 0.45 /.
Пасха.
Антошкина печь
Раньше на Кушелки в Лучках деревня така была, - маленька, от силы две-три избы стояло, а баре далече живали, - кто в Питере, кто в Курляндии, а кто ещē где. Хрестьяны кормились скромно, картохи до весны не хватало, а хлеба не было уже к Рожжеству. Бенно тогда жили...
Отстроился раз Антошка, дед лучински, новой избой обзавелся. Старухи в ево давно не было, деток, тож, - всю жись, почитай, бобыльничал, бездомок был захребетный. А ронни в ево хватало, недалече все тут и жили.
Все б хорошо, да грошей не печь и предпечье в Антохи нема, не с чево тем грошам взяцца.
Взял он вместо калена кирпича на печь камня серого, что в Полях по Плюси валяцца. Мягок сей камень был, и колецца к тому ж без трудов запросто.
Строил Антоха печь три дни и три ночи, и вышла она в ево, как мать ронна, - толста и изрядна! - Думал все лето на печи лēживать, баранки есть, да в помойно ведро плевать, ан, нет.
Долго ли, коротко, Антоха браги сусляной наготовил, пива корчажного наварил, пошел рóду свою на обмыванье сзывать, а печь-то впервой и затопил, пусть себе прогреваецца. Без чашки бражки гость - гложи кость.
Долго ли, коротко, Антоха хаживал, а только гости на двор, а на дворе беда. - Сгорела халупа ево со всем барахлом, и, глядь, чудны дела твои, Господи, вместе с халупой сгорела печь, только собака вокруг лает, а тушить в тех местах избу было некому. Не бывало допреж такого, что бы печь сгорела вместях с избой.
Прознал про ту штуковину инператор питерской, снярядил команду каку, послал своих с кокардами, смуту упредить, дознанье учредить. Инператор без слуг, как без рук: те бегают вкруг, друг друга с ног збивают, а толку нет. Бегают, галдят, ниче в толк не возьмут, ровно бесовско дело, - пора вотку им пить.
Не видала Москва таракана, а такого отродясь не было. Которы час? - Яичны квас, как говорицца. С тем и отъехали восвояси, а дело сдали в архив до лутших времен.
В наше ужо время стал Ильич в Москвы и Питери царствовать, и стал архив тот просматривать. Глядь, а дело неведомо под печатью лежит.
Вызвали тогда спецов каких, кои в Пóриж со страху не побежали, выслали всех на место, на Плюсу в Поля, и комисара им для пригляда, что б не сбежали в Нарву.
Очень большевикам камень тот надобен был. Питер нечем топить стало, а в ēм корки тогда все подъели, а немец из-за бугра все так и прет, так прет. Совсем дров не стало в Питере в войну.
Глянули наскоро спецы камень нашенски, и сказали, что это сланец, и что годен ēн для сжигания в печи, и что, мол, годен для многой иной цели.
А когда Иосиф наш стал в силе, то выслал он сюда друга свово, Мироныча, и уже тот почал в нас город по Плюсы строить. Киров наш город и зачинал, а Сталин им с Кремля руководил.
Много к нам комсомолии понаехало, с Питера, Пскову, и с местных деревēн прибыли. Кои сами пришли, а коих палками тады гнали. Раньше нашенски все лапти плели, да крынки лепили, а которы в Питер и Нарву ходили на фабрики, мостовые ходили делать. Денег в деревни не было, да и работы для мужика немного, ешь себе хлеб на мякине, да киселем из клюквы да запивай. деревенски все наши тогда слаще морковки-то почитай и не ели. Конфеты хрестьяне впервой при немцах и увидали.
Мироныч бывало нагрянет нежданно-негаданно, начальство причесать, народ усовествовать. В шахту спускался, в столовой с рабочими ел, а вскоре и смерть принял. Все за рабочий класс.
Хоронили ево в Москвы, на Красной площади, в стены, а в нас же ему уже после войны памятник выставили на Руднике. Там и стоит до сих пор, болезный…
Иван-родник
А когда вздумали Сланцы зачинаться, приехал в леса сии сам Мироныч, посланец партейный, - поглядеть житье-бытье комсомолии красноперой, спросить - не хватает чево. А, приехавши, видит, - живут все в землянках, а жилья, почитай, и нету! И как строить ту шахту и город - мало кто знает.
Вызвали тут опять же псковских, - те тыщу лет под сению Троицы почитай стоят, и ести не просят. И был среди ихних Иван-плитолом, - песенник и стихоплет, который и лом держать мог, и киркою добрó орудовал.
А фамилия в его была истинно богатырская, - то ли от Батория, а то ли от Батыра, - то сам Бог ведает, ибо был он Иван Батурин из псковской деревни Крестки, а жена в его была Полина, родом которая была из псковской деревни Романово. И дети у их совсем еще малые были, и так все на машины со Пскову на Рудник приехали, жить на ēм и работать по комсомольскому призыву.
Что с работы итти, что на нее, - все с песеньем. Работы тогда никакой не боялись, - а работа та сплошь физическая была! Другой тогда и не было. Это потом техника на Плюсы появилась…
Определили Ивану и место плиту ломать, - город камнем снабжать, - в аккурат на берегу незатейницы Плюсы, котора своей красной водой знаменита и рыбой была изобильна. Эт счас ее рыбу вытравили, а упреж возами в Нарву возили, сказывали.
Нашлись и товарищи, с тех, кто покрепче, кто свежего воздуха не боицца. Почали плиту ломать у моста прямо, супротив места того, где когда-то и гдовский номастыръ стоявши. А, може, и не было того номастыря, многое люди набрешут...
Долго ли, коротко работали, однако, яму ископали великую, а камня все на реки не убывает. - А и где ему кончиться, когда матушка-Плюса тысячи лет каменье точит-точит, - выточить не может! - Так и торопится, - бежит в камнерезном логове в царь-море Балтийское.
Приехавши же вдругорядь на Рудник Мироныч, решил снова глянуть на успехи да на нужды опять людские. Кому надобно, нагоняй сделал, кто заслужил, - похвалу дал. А Ивану-плитолому иное место указал, где камень сподручнее брать.
Вдарил Иван раз, - не идет камень! Вдарил другой, - то ж самое! А в третий вдарил, - забил с под земли ронник, такой чистый забил и дóбрый, что люди только диву давались.
Стали его дохтора на воду проверять, - лечебная. Стали в ведра наливать, - стоит, почитай месяцы! А уж хозяйки-то супов наварили, чаēв, а на зиму солений наделали.
С той поры люди идут к нему, к роднику, кто с ведром, кто с бутылью, кто с чаркою. А кто лечится, кто так пьет. А хмель от той воды не берет благоронного, а плохого человека берет, если пить с воткою. Проверено не единожды лично!
А открывши родник, Иван быстренько рассчитался с работы, простился с ронными и близкими, уехал неведомо куда, сказыват, ко своим местам ближее, на Скобарщину. А потом и вовсе пропал на войне в последню Германску неведомо где, дак и в книгах ево памятных сыскать не смогли. Видно, в землю-камень ушел навсегда, как и все мы уйдем когда- то.
Ронник же тот и счас по сю пору поит людей в любу погоду, а кода плохо кому, то к нему идут, - помогает.
Иван-родник зовется в народе то место. А я там был, и я там пил, и вам завсегда советую, у Плюска моста налево чрез Теплы воды протти, в аккурат. - Тока не гадьте Святого…
Лунный камень
Кто в нас това камня не знает? - Нет таких! Лунны - ён Лунны и есть. Тут наши предки голы скакали при луне на празники свои. Христа-то в нас долго ещё после Ольги не было! - Курганы-жальники на Плюсы глядели, во Гдове и Долгом озери, ничē Божьего не нашли.
Греха в древних тово не знали, как в нас, - им никто про то не сказывал. А кому кака глянется, с той и шёл по кустам шарить. Це место удобно, - сам пробовал... Счас, правда, стёкла набили с-под шампуни на камне, а преж на нем и около не гадили...
Язычество язычеством, а в стары годы ходили по лесам разны охотники. Прям как счас. Вася вон Пелешской каку утку убьёт, в книжку напишет. А тады исключительно рухлядь стреляли, тож валютки хотели! А от лесничего в саму глухомань прятались, - чтоб следа не сыскать, - в зимовье хоронились.
Бывало, буря завоет, деревья гудят, трубу позаткнут, - псалтирь чтут, - чтоб нечиста их не сховала... А кто сказки травить мог, - самы ценны человек в зимовье и был. Счас по за Плюсье зверья повывели, а тады страсть велось, - скобски так со скупкой и шастали, - в Европы всё шло просвещённы.
Народ, естественно, упреж богомолен был. Дни до Рождества всегда сосчитают. Настало и в эти разы...
Пошел один Плюсой в Никольско село, - водчонки да свечек взять. Схватил с полведра Инбирной в бочонке, в церкву зашёл, а ввечеру в обратный поплёлся.
Идёт себе, песни поёт, пробку нюхат, когда сосанет. Дошёл ён до полпутя, - устал, невтерпёж. Сел на пенёк, перекусыват, вьюгой любуецца. Любуецца, попиват, а сам долу клоницца. С тем и уснул.
Оннако, слышит в полночь, - взошла луна... Стали тут черти и нечисть всяка у камня сбирацца. Стали песни оне хороводить, русалок за мягко щупать. А те ледяны, не даюцца, - всё по-своему щебечут...
Долго ли, коротко, - стали на камни в очко играть со смыслом, со смаком: кто кому проиграет, тот тому и тово!
Не вынес такого позора охотник, - ветвь под ним хряснула, - тут нечисть и увидала ево! Взрычали, взревели по-зверину, бросились вкруг болезнова, - ён и круг обвесть не успел. Взял крестится. Ан, поздно! Сорвали с ево полушубок, схватили бочонок хмельнова, - ну, давай ё глотать!
Высосав всё, за мясно и кроваво принялись! - Грысть ему клетку почали, на вены нажимать!..
Хлынула кровь христианска, сердце забилось, да позно, - не спастись!
Так и погиб человек - подлою силой нечистоюй.
Проезжал след дēн поутру рекой купец. Глядь, возле Луннова всё истоптано, окровавлено, а на камне человек лежит, весь истерзан, молодец... В лице ни кровинки, в синяках весь, и глаза в ево открыты...
Сообщил куда след, и товарищи убитого объявились, - долго по нēм горевали.
На счастье ни жены, ни сродственников не нашли...
Схоронили там же в лесу, безвестно, не на погосте. - Тело зацепили крючьям, сволокли в яму, без отпеванья закидали песком.
Урядник в Питер отписал, а поп им пять седмиц поститься назначил и руки Святой водой кропить приказал. Псалтирь читать, само-собой...
Вот так к Лунну камню в полночь Рождественску попасть!
А летом в други дни - пожалуйста! Приезжай, колбаси, - все так могут-умеют…
Бочка в озери
А вот ещё случай ведаю, про то ты верно не слышал...
Много в нас озер рассыпано, больших да малых. Взять там Тега-Тега, Яичко, Колечко, Погано Озеро близ Кошелевич, Дретновско - Городец.
Как за Гдов заедешь у Лахтинска залива Речицско озеро имеецца. При ем гора есть - Глебова. В древни годы тут Сторóжа была, людишки окресны от ливонца прятались.
Задал Александр Ярославич ворогу перца, - забыли в Паозерье ходить, страшно стало. С тех пор опустела Гора-Городище, сира была.
Многи годы прошли, быльём поросли, забыли людишки тропинки. Оннако, объявились в Допетровщину там лихи братья-акробатья. Днём тракт и озеро грабют, а в ночь - отсыпаюцца.
Много делов понаделали, нечистых, а злата-серебра в люда награбили без счета. Всех убивали направо-налево, не жалели.
Кости людски по кустам там тлеют, - всё их бандитска работа. Не было, знать, Божьего хреста в их ни в кого!
Выслали раз с Пскова урядника с войском, - силу ту втихомирить. Услыхали оне, и ватман гаркнул ховаться. Побрякушки все в бочку засмолили, золото все ворованно, да печать ту разбойну поставили.
В озери все утопили, на средины. Лóжили на сем страшно заклятье, и в стороны все подались.
Сила та псковска пришла на место, шастать-пошастать почала, выспрашивать. Никого не нашли, нет, ищи ветра в поли, зайца в лесу! Стали бочку ту искивать с золотом, бесполезно. Всю Глебову гору порыли впустую.
Вышел же тут с леса тово старый-престарый косматый волхв-арбуй, и сказыват:
- В Речицком-та озери смотрели чево?
Стали те вои ручий с озера рыть, воду в Царь-Чудо-озера самотоком спускать. Долго в илу ковыряли, сбежала вода, черна была, и ржава, вырыли со дна бочку. -
Бьют по ей день, - не даецца, бьют другой, не даецца. - Крепко знать была сработана.
Вышел в други раз волхв-арбуй, и молвил:
- Кака моя доля будет с бочēнка, ежли подскажу вам, как ево вскрыть?
Те же зажидились все, глупые люди были:
- Никака твоя доля не будет!
- Ты с нам землю не копал, ты в озеро не спускал!
- Наша маневра военна, а твоя лесна! Ступай себе по добру по здорову…
Засвистел тут арбуй по-зверину, засвистел вдруг по-соколину. Вдарил тут гром и молния, и потемнело!
Хлынули тут воды речицки откель ни возьмись! Заполнилось озеро доверху вновь, с тем и исчез тот треклятый бочонок! - Насилу скобарски вой ружья схватили.
А арбуй тоже и враз запропал, и с той поры ево не видал уж никто...
Кто, бают, потонул, но вряд ли, - какой с наших плавать не могет?
А кости, быват, находят в воды в том озери, так те ливонски, други, Бог знат про это.
Кто ни искал с той поры бочонок, - без толку. Учены мужи с Питера бывали, все облизнулись, анализы составяли. Анализы кажут, золото есть, но как ево взять, не ясно.
Пусто с нечистой тягацца, с лешим-арбуем спознацца!
И то верно!..