Урмия. Очерки иеромонаха Алексия (Кузнецова)
1908
Иеромонах Алексий
Сирийцы Урмии и Индии
Современные сирийцы, живущие в пределах Турции и Персии, представляют жалкий остаток некогда великой сирийской церкви. По преданию, начало сирийской церкви было положено св. апостолом Фомой при соучастии св. Фаддея - одного из семидесяти и ученика его св. Мария. В -средние века область распространения сирийской церкви достигла Китая и Монголии. В одно время, думают, по числу верующих община христиан сирийского Несториева исповедания превышала количество членов вселенской кафолической церкви. Теперь же это минувшее славное представляется количеством не более 200 тысяч душ, живущих среди мусульман. Трудно восстановить первые времена этой церкви, так как она жила отдельно от греко-восточной церкви. Мусульманство широко захватило своим политическим влиянием в Персии и географическим положением пределы сирийской восточной церкви. Персия, Монголия, Индия, Средняя Азия - вот центры, где христианство вступило издавна в соприкосновение и в борьбу с Магометом, которая продолжается и до сих пор. Условия жизни и развития сирийской христианской общины были весьма своеобразны. Среди иноверцев она постоянно подвергалась гонениям. Центр церковной жизни сирийцев находился в Селевкие зифонской, второй столице Персии; епископы ее были подчинены Антиохийскому. Но неудобство церковного единения при политической особенности рано или поздно должно была отозваться на общем положении, и епископ Селевкийский впоследствии стал митрополитом с значительной долей самостоятельности.
Персидское правительство благоприятствовало такой обособленности, и ересь Нестория, осужденного на Ефесском соборе, служила благоприятным условием к окончательному отделению. Селевкия стала на сторону Нестория, ее митрополит сделался патриархом. В XIV в. было нашествие Тамерлана или Тимура. В результате его из огромной сирийской церкви осталась лишь горсть угнетенных, несчастных последователей Христа свидетельствовать о прошлом своей истории. Но даже и этот незначительный остаток скоро разделился.
Споры о патриаршем престоле в XVI в. окончились разделением церкви на две половины: северная (Курдистан и северо-западная Персия) признала главою Мар-Шумуна, именующего себя патриархом Востока, и южная (долины Мосула) приняла Мар-Илию «пaтpиapxa Вавилона».
Сирийцы, живущие в Урмии (в Адербей джане), в 1898 г. присоединились к русской православной церкви и в том же году была образована в Урмии русская духовная миссия, жизнь которой теперь проходит среди весьма неблагоприятных условий, вследствие раздора между ею и сирийским клиром, так что снова некоторые сирийцы под влиянием проповеди некоего мистера Фесона уходят в несторианство.
В Индии сирийцы заселяют Малабарию. Малабария находится на западной стороне Индостана на берегу моря, к северу от Камуринского мыса. В северной части области Траванкура и живет до 550 тысяч христиан-несториан, предки которых брамины в 52 г. по Р. Хр. были просвещены проповедью св. апостола Фомы, который, по преданию, посвятил двух священников и построил семь церквей. Когда португальцы в 1498 г. приходили в Калькутту, то они видели здесь сирийцев-несториан, подчиненных Вавилонскому патриарху. В XVI в. многие неcтopиaнe приняли унию с Римом. В настоящее же время между этими сирийцами и миссионерами епископальной церкви ведутся переговоры насчет унии с англиканской церковью.
Таким образом, среди сирийцев идет большое колебание в Религиозном отношении, и они переменяют веру так быстро, как какие-нибудь вещи; как практические; как практические люди они идут туда, где лучше обеспечивается материальное положение. Народ бедный, и потому он в самой религии ищет не столько духовной пищи, сколько материальной поддержки.
Иеромонах Алексий[1].
1908
Иеромонах Алексий
Тяжелые дни в Урмии
Нынешняя весна для Урмии, роскошной плодородной, покрытой фруктовыми садами, области в Персидской провинции Адербейджана, была не временем жатвы и веселия, а днями тяжелых скорбей и страшных испытаний. Соседние с Урмией разбойники курды из племен: Шакик-най, Гонорай, Абдогии, Мамашьи и Мангир, заселяющие Курдистан и близ лежание к Урмии горы, производили страшные набеги на селения, расположенные в Салнасскомъ, Урмийском и Барандузском округах, разоряя жилища крестьян, убивая их, опустошая поля и виноградники и угоняя в горы скот. Бедные жители бросали свои дома, забирали с собой кое-какой домашний скарб и бежали в город Урмию, чтобы укрыться от злодеев курдов. Те, которые не успевали заблаговременно убраться из угрожаемых курдами селений, захваченные врасплох переживали то, что можно испытывать только во время неприятельского нашествия. Я ездил сразу после ограбления курдами селений Бабары, Ардишай и Такя в эти села и видел каким опустошительным вихрем пронесся над ними курдинский набег. Эти села разорены окончательно, дома некоторые в них разрушены, виноградники опустошены, засеянные поля потоптаны. В деревню Бабары прибежало из города несколько крестьян, которые с плачем водили меня по своим домам, указывая на следы варварской, зверской расправы курдов с чужим добром, на валявшиеся разбитые кувшины, в которых хранилось масло, вино и овощи, на сломанные шкафы и сундуки, на разорванные платья, на раскиданную сабзу, перья и пр. Несчастные пострадавшие крестьяне навзрыд плакали, били себя в грудь, посыпали пеплом свои головы и молили Бога о смерти. Особенно душу раздирающие рыдания оглашали воздух трех бедных женщин армянок, мужей которых застрелили курды; они целовали окровавленные, дорогие для них, одежды, били себя по головам и в изнеможении падали на землю; потом они повели меня на могилы несчастных, и там невозможно было без слез смотреть на их страдания, слышать их вопли и видеть слезы, которыми они обильно поливали свежие, посыпанные пеплом, могильные холмы над трупами своих дорогих кормильцев. Нет сил и слов описать горе родителей, дочери которых были изнасилованы башибузуками - курдами, невозможно изобразить негодование мужей, жены которых были опозорены варварами. Многие из женщин, спасаясь от курдов, бросались в быструю реку Барандуз (чайная река) и в волнах ее погибали; еще и теперь выплывают у озера Урмии трупы погибших. А разве возможно описать весь ужас, который переживали матери, когда на их глазах их детей злодеи - ироды безжалостно сбрасывали с плоских крыш домов. Сколько всего погибло народа во время этого страшного нашествия курдов на селение Бабары сами бабаринцы определить не могут: там мать не знает где ее дочь, жена ищет своего мужа, муж не находит своей жены.
Рука нечестивых курдов не пощадила и домов Господних: и православный храм, и католический костел, и армянская церковь в Бабаре были осквернены нечестивцами. На нашем храме выломаны двери, выворочены даже плиты у порога церкви, святой престол сдвинуть с места и верхняя доска его оторвана и исчеркана карандашом, одна святая икона унесена, а у другой разбито стекло; священные изображения Божией Матери разорваны на клочки, разорван также и портрет Государя Императора с Императрицей и Наследником Цесаревичем, находившийся в знак особого уважения и почтения к русскому Императору тут же в церкви; слезы полились у меня из глаз при виде того осквернения, какому подвергся дом Бога Всевышнего. Я подобрал с пола драгоценные останки и по приезде в Урмию отправил их членам Государственной Думы епископам Евлогию и Митрофану. Католический костел осквернен еще больше: на полу его валялись разломанные св. кресты, св. изображения, а на престоле насыпана была земля. Из армянской церкви похищена завеса и выломаны двери. Этот день, думал я, был для бабарцев днем тьмы и мрака, а для дома Божия днем мерзости запустения. Но особенно была приятна наша слезная молитва в оскверненном святилище Божием, где мы вместе с бывшими здесь бабарцами преклонили колена и вознесли ко Господу Богу молитвы о даровании нам терпения мужественно перенести посланное им испытание. Утешив, как умел, бабарцев, я отправился в селение Ардишай. По дороге никого. На полях не видно скота, не ходят стада волов и буйволов, ибо нет для них пажити, нет на долинах овец, ибо курд пожрал весь злак и истребил пастбища. Тяжелый, унылый вид производила окрестность Ардишая. Не лучше выглядела и сама деревня в 200 дворов, когда я в нее въехал: пылающие дома, валяющееся трупы убитых людей, лошадей, ослов, домашних птиц, уже начавших разлагаться и издавать страшное зловоние, обломки досок, тряпья, осколки разбитой посуды, кувшинов, раскиданная пшеница, сабза, вата, табак и пр. - вот что я встретил на улицах Ардишая. В деревне никого не было, за исключением двух сирийцев и старухи. Деревня производила впечатление местности, где только что окончилась жестокая битва, и неприятель с награбленным добром удалился под звуки веселых песен в свой стан. Крестьяне все бежали в город, и деревня как бы вымерла. Поехал я дальше, в следующую деревню Такя. Там тоже самое, что и в Ардишае. Везде следы разбойничества курдов. Разница только в том, что здесь оказались три курицы, которые, завидев всадников, бросились прямо на стену. День тому назад здесь, как шакалы, бродили курды, ища добычи; день тому назад здесь совершались беспримерные злодейства и убийства, насилия женщин и проч., а теперь все спокойно; только одно яркое восточное солнце своими палящими лучами обливает крыши домов, которые не знают когда вернутся их хозяева. Невдалеке при въезде в деревню валялись два сильно распухнувшие и начавшие разлагаться трупа убитых курдов, в стороне виднелись ноги еще трупа, а в канаве валялись еще убитые. Я остановился около одного трупа; у него была прострелена голова, превратившаяся в густой кисель.
Тяжелые мысли наполняли мою душу, когда я возвращался обратно в Урмию. Проезжая полями я думал - кто будет снимать пшеницу, которая скоро поспеет - курды или мирные сельские жители. Как будут жить те многие из них, которые, боясь опустошения куренских, совсем не возделывали полей.
Город переполнен был беглецами, одетыми в лохмотья и в рубища. Как тени бродили они по городу, с плачем взывая ко всем проходящим о помощи и рассказывая с воплем о злодействах курдов, которые многих разорили совсем. Женщины протягивали свои худые костлявые руки, прося хлеба для своих детей, дети стонали от голода; многих мучила болезнь от пережитых потрясений; бедный скот стонал в ограде Март-Мариамской церкви и уныло бродили буйволы, и животные, мне казалось, вместе с людьми взывали к Господу, потому что курдский огонь истребил пастбище их. Бедняки, в полном смысле, препоясались вретищем и скрылось веселье от них.
Теперь, когда курды по настоянию турок прекратили набеги, жители вернулись в свои селения, где их ожидало то, что я описал выше. Снова рыдания и вопль, снова заботы приобретать все вновь, снова еще сильнее мысли об ожидающем новом, не менее, чем курды, страшном враге, голоде и думы о средствах борьбы с этим ужасным врагом, приближение которого не за горами.
Член Урмийской миссии иеромонах Алексий[2].
от Кабинета Его Величества
1908
Иеромонах Алексий
Мечеть Мар-Геваргиз
В городе Урмии, на базаре - единственном месте развлечения перса, - на площади, усаженной чудными чинарами, тополями и карагачами, находится мусульманская мечеть, почитаемая христианами. Эта мечеть 800 лет тому назад была христианским храмом в честь св. великомученика Георгия Победоносца. Когда в XIV в. было нашествие Тамерлана и воздвигнуто было жестокое гонение на христиан-сирийцев, храм у них был отобран и обращен в магометанскую мечеть. Я несколько раз ходил в эту мечеть и всегда любовался и восторгался красотою когда-то великолепнейшего христианского храма, вместо св. креста украшенного теперь полумесяцем. Бывший православный храм построен в арабском стиле с громадным куполом, покоящимся на стенах, а не на колоннах, так что храм весь открыт, с причудливыми лепными украшениями над входом бывшего храма, кажущимися висящими на воздухе. Со мной пришло нисколько сирийцев, принесших «яныдыхву», т.е. жертву (сальную свечу), которую мусульманин взял у них в притворе и отошел в мечеть. Меня окружили муллы и долго не хотели впускать в мечеть, боясь, чтобы я не стал там проповедовать им. Когда они убедились в том, что я только хочу осмотреть мечеть, то, отдав мне «салям», пропустили во внутрь мечети. Я остановился на пороге мечети и залюбовался ее великолепием. Стены в некоторых местах выложены мрамором и на нем сделаны христианские и арабские надписи. На восточной стене, у которой стоял св. престол, сделана роскошная, лепная картина, изображающая цветник. Боковые cтены мечети украшены причудливыми орнаментами. Из расспросов мулл оказалось, что храм оставлен в том вид, как он был построен и украшен христианами. Тяжелое чувство испытывал, я; там, гдe славил Христа, теперь с «мямбяра», т.е. с кафедры, муштанд призывает мусульман к ненависти к христианам, там, где прославляли страдания Спасителя, теперь зовут к истреблению православных, согласно корана.
Сирийцы чтут эту святыню и все надеются на то, что когда-нибудь им возвратят их храм.
Иеромонах Алексий[3].
[1] Иеромонах Алексий. Сирийцы Урмии и Индии // Монастырь. 1908. № 8. С. 24 - 26.
[2] Иеромонах Алексий. Тяжелые дни в Урмии: (Корреспонденция) // Монастырь. 1908. С. 65 - 67.
[3] Иеромонах Алексий. Мечеть Мар-Геваргиз // Монастырь. 1908. № 9. С. 57 - 58.