Если просматривать повести и романы А.В. Дружинина, то в них иногда можно встретить гдовские пейзажи и даже приблизительное описание Марьинского. Одно из характерных описаний выведено в небольшой новелле «Княжна Нелли»
[1].
Само по себе повествование представляет типичное для Дружинина произведение, но люди знающие «географию» его родового гнезда и содержание его Дневника, без труда узнают в рассказе имение писателя, располагавшееся когда-то вдоль дороги Шавково - Заянье.
Представленный здесь отрывок рассказа «Княжна Нелли» прямо описывает историю самого писателя в Марьинском, которое он с братьями посещал с детства.
Дружинин походя называет деревенское житье «оригинальным» и корит мужиков за то, что они завели себе «мелочную лавочку» и начали курить «папироски»:
«…всякое лето я исчезаю из Петербурга: деревня давно уже сделалась для меня необходимостью, хотя со всяким годом удовлетворяет меня менее и менее. Комфорт проникает всюду; ярые охотники
[2], становятся реже и реже, сельские жители теряют всю свою оригинальность, леса горят, болота осушаются; одним словом, вся Poccия стремится превратиться в Коломну или Выборгскую сторону. Петербургское мое имение страшно мне надоело, особенно с той поры, как в деревне завелась мелочная лавочка и мужики стали курить папироски»
[3].
Далее писатель сообщает приблизительно те реальности о дороге в Марьинском, которые существовали здесь в натуре. Эта дорога, «особенности» которой отмечал еще Д.В. Григорович, была плоха и на починку ее редко выделялись средства.
Он пишет так же о «словоохотливых» помещицах, которые ездят в дороге в «допотопных рыдванах и колымагах», явно подразумевая свою мать, которая «неспешно» передвигалась из столицы в имение и обратно именно в старой «колымаге», куда саживала и слуг.
Люди, знающие Дневник писателя, без труда представят самого Александра Васильевича с подзорной трубой, который купил ее у Ф.Л. Трефурта, чтобы подсматривать за девчонками, которые купались в озере.
«Недалеко от моего дома шла широкая проселочная дорога, теряясь за окрестными пригорками. Населения по близости было мало, потому что крестьянин также не любит близости гор, как другиe люди любят их соседство. А потому дорога была плоха и редко чинилась, доставляя своим плохим состоянием богатую пищу рассказам помещиц, которые, как всему миру известно, чрезвычайно любят сообщать всем и каждому катастрофы, случившиеся с ними при переездах по дурным дорогам. Проезжающих было немного, они ехали очень тихо и осторожно, так что я мог смотреть в зрительную трубку
[4] долго и спокойно обозревать их рыдваны, колымаги, и публику, наполняющую эти допотопные колесницы».
В этом отрывке Дружинин сравнивает некую местность со Швейцарией, что было так же характерно для него в описании некоторых местностей Гдовского уезда. Здесь он так же усматривал нечто, похожее на Швейцарию, в которой он никогда не был.
Он поминает так же в отрывке о существовании в имении часовни, ровно такой, какая существовала у него в Марьинском.
Известно из Дневника, что мать писателя была женщиной богомольной и принимала у себя священство. - Она устривала для людей «часовенные праздники», о которых сын поминал лишь вскользь.
Если бы он уделял хоть какое-то внимание описанию своего имения, историки сказали б ему «Спасибо». - Ничего этого Дружинин, к сожалению, не сделал:
«Прошлое лето я решился провести в крошечной и развалившейся усадьбе, которая принадлежит мне в Саратовской губернии и находится не очень далеко от Волги. Первый месяц я провел там очень приятно. Вообразите себе пустыню, которая могла бы сделаться Швейцариею, если б горы были повыше и народ подеятельнее. Богатая земля, славные леса, реки с крутыми берегами, народ добрый, веселый и насмешливый. Около меня на двадцати верстах не было ни одного помещика, господская хижина стояла между двумя горами, обросшими старым лесом; под одною из гор был ключ, обращавшився в речку, и стояла ветхая часовня. Раза два в лето у этой часовни служили молебен, и пестрые толпы народа сходились к ключу, а я из моих окон мог наблюдать все это оригинальное собрание
[5]. Дикая жизнь, которую вел я в этом красивом захолустье, скоро сделала меня способным на величайшие странности, нежности и глупости»
[6].
Прочитывая рассказ «Княжна Нелли», можно живо представить этого жизнелюба в его родовом гнезде, в уединении, когда он с любопытством глядит на дорогу при приближении незнакомой коляски. - Он замечает в ней мать и дочь Венцеславских и неожиданно влюбляется в дочь женщины, с которой был знаком ранее.
Сюжет и завязка, видимо, очень и очень характерные для Марьинского, далее развиваются «зеркально» по типу «Барышни-крестьянки» Пушкина. - Он отправляется на охоту в лес Венцеславской, чтобы встретить там маленькую богиню.
Он думает, что это приключение будет весьма и весьма интересно чиателю. Он вообще, много в своих рассказах повествует от первого лица:
«В один жаркий день я курил сигару, лежа под деревьями, на возвышени, близь часовни
[7]. На небе не было ни облачка… В двухстах шагах вправо показалось облако пыли на большой дороге, и я с удивлением приметил коляску щегольской и прочной конструкции, ехавшую со скоростью, неизвестною в том уезде.
При всяком толчке экипаж грациозно покачивался, награждая женщин, сидевших в коляске, толчками, видимо им не нравившимися. С помощью лорнета я узнал в одной из дам ту самую княгиню Венцеславскую, о которой в Москве и Варшаве так сильно говорили лет десять тому назад. Одно из имений ее находилось от меня верстах в двадцати. Я не мог не порадоваться этому неожиданному приезду хозяйки в свое имение: я когда-то очень волочился за княгиней, и мы расстались не совсем приятелями. Но в деревне все неудачи забываются: застегнув пальто, я хотел было выйти на дорогу, когда взгляд мой снова привлечен был к коляске и не мог от нее оторваться.
Кучер княгяни, заметив, что наши дороги не во всем сходны с петергофскою дорогою или ковенским шоссе, придержал лошадей и толчки сделались реже. Это обстоятельство видимо огорчило одну из особ сидевших в коляске, весело хохотавшую при каждом ухабе или крутом повороте, повергавших других дам в испуг и отчаяние. Когда лошади пошли спокойным шагом, она приподнялась со своего места впереди, и полуоборотясь к козлам, закричала «Скорее, скорее!» Сквозь прозрачный воздух до меня явственно долетал звук этого серебряного голоска.
Девушка, изъявившая такую любовь к толчкам и скаканью, казалась лет шестнадцати, но одета была совершенно по-детски: в белом платьице с высоким воротом, и широкой соломенной шляпке. Густые и длинные ее волосы, несмотря на все усилия дорожного туалета, выбивались из своего скромного положения сзади головки и в беспорядке падали на плечи. В лице ее было много родственного сходства с лицом княгини, красавицы, начинавшей уже сходить с горизонта; более ничего я не мог рассмотреть. Коляска исчезла из виду, а я, заглядевшись на прекрасную девушку, упустил случай пересечь дорогу к путешественницам и возобновить старое знакомство.
Несмотря на такие неопределенные данные на счет маленькой незнакомки, я чувствовал себя весь день не совсем ловко, и ночью спал дурно, а во сне видел соломенную шляпку и длинные, густые черные волосы. Это дурной признак, потому что я никогда почти не вижу во сне ничего, кроме совершенных нелепостей. В ушах моих звенел звонкий голосок; «Скорее, скорее!» слышалось мне беспрестанно, а потом мне становилось жаль хорошенькой девушки: я припоминал, что вслед за ее восклицанием рука княгини потянулась к юной любительнице толчков и очень грубо усадила ее на свое место.
На следующий день дела пошли хуже и хуже, с каждым днем впечатление, испытанное мной, разрасталось более и более, принимало страшные и обидные размеры. Мне всегда казалось невозможным или очень пошлым влюбиться в кого бы то ни было с первого взгляда; но на этот раз одиночество с своими эксцентрическими принадлежностями сыграло со мной великолепную штуку. Я был влюблен, влюблен решительно, влюблен не зная в кого, не сказав ни одного слова выбранному мной существу, влюблен не убедившись ни в ее красоте, ни в ее общественном положении»
[8].
Дружинин был по природе своей влюбчив, и, не имея детей, с трепетом относился к соседской девочке-сироте Вревских, которую звали на английский манер - Мэри. Он покупал ей подарки и присутствовал у Вревских на семейных праздниках.
В письме к приятелю Ливенцову, военному литератору, он пишет о Маше Харламовой, подростке. - Он вообще, много пишет о женщинах «курьуазных» картин. Пишет он и о девочках:
«Дочь ее [Харламовой] обещает быть красавицей во всей форме, теперь ей только 13 лет, но, благодаря деревенской жизни, она похожа на совершенную девицу»
[9].
(5.08.1854). «Сегодни по случаю невыносимого зноя … я дал себе еще один день отдыха, читал, сидел у озера под елями и смотрел на купающихся девчонок. … Замечательны, между прочим, последствия, производимые на меня моим воздержанием поневоле. У Трефорта есть тринадцатилетняя девчонка Катя, миленький ребенок в той поре, когда все в женщине как-то странно и жидко; на эту Катю я смотрю с чувством нежнейшего старикашки и щиплю ее-за щеку с особенным тонким удовольствием»
Таковы картины рассказа «Княжна Нелли», которые с полным основанием можно соотнести с картинами имения Марьинское. По крайней мере, мне бы хотелось именно этого.
[1] Дружинин А.В. Рассказы о житейских глупостях. I. Княжна Нелли // Современник. № 6. 1848. Отд. IV. Сс. 2 - 4.
[2] Среди гдовских друзей А.В. Дружинина охотой увлекались Я.И. Мейер и Л.А. Обольянинов.
[3] Дружинин А.В. Рассказы о житейских глупостях. I. Княжна Нелли // Современник. № 6. 1848. Отд. IV. Сс. 2 - 4.
[4] Ср.: (1.08.1855). «…а теперь приобретенная от Трефорта зрительная труба, с помощью коей совершаю любопытные наблюдения над окрестностью (особенно над озером!)».
[5] А.В. Дружинин конкретно в Дневнике приводит описание крестьянского праздника в имении Я.И. Мейера в Завражье.
[6] Там же.
[7] В Марьинском действительно до сих пор есть некое возвышение, которое местные жители, впрочем, считают местом нахождения бани. Из Дневника писателя известно. Что он любил лежать над озером в тени деревьев:
[8] Дружинин А.В. Рассказы о житейских глупостях. I. Княжна Нелли // Современник. № 6. 1848. Отд. IV. Сс. 2 - 4.
[9] РО ИРЛИ. № 9727. Л. 59 об.