Трудная исповедь
Оригинал взят у galina_mamyko в Трудная исповедь
Сегодня Антон загружен делами, поэтому закрылся в своей комнате.
- Антон, а что ты там делаешь? - мама пытается заглянуть в детскую. Бросившись к двери, Антон давит на нее руками и коленом, подпирает стулом. Громко говорит в пространство:
- Мама, сюда нельзя. Идет служба. Я - батюшка.
Слышно, как подбегают другие дети. Шепот, шорохи, мама что-то вполголоса объясняет.
Дети колотят в дверь:
- Мы тоже хотим в батюшку играть!
- Нет! У меня всерьез. А вы смеяться будете.
Слышны возня, хихиканье, спор, хныканье. Приближается стук бабушкиной палки.
Свистящий шепот обещает новую игру. Радостный визг, прыжки, бабушкино кряхтенье (это означает, что кто-то повис на бабушкиной шее), чмоканья (это поцелуи в бабушкину щечку) и басистые смешки (это бабушка). Топот ног и шарканье тапочек все тише, и вот уже где-то на другой половине дома отдаленные взрывы детского хохота и строгие возгласы взрослых. Возле комнаты Антона тишина. Он прислушивается, бросает грозный взгляд на дверь и возвращается к служебным обязанностям:
- Аминь.
На полу рассажены в рядок игрушки.
- Коля. Твоя очередь.
Накидывает на куклу салфетку, слушает, крестится, бормочет:
- Ох-ох, стыдно! Как плохо ты себя вел. Чтобы в последний раз такое было!
Поет тоненьким голосом, обходя комнату и покачивая кадилом, связанным бабушкой из пряжи от дырявых носков :
- Господи, помилуй… Господи, помилуй….
На Антона с иконы смотрит Бог.
Крестится, встает на колени и склонившись до пола, шепчет:
- Прости, я маму не слушался.
Приподнявшись, встречается с проницательным взглядом Господа, зажмуривается и, уткнувшись в коленки, продолжает:
- Сделай так, чтобы я слушался маму. И чтобы мама не сердилась, когда я ее не слушаюсь.
Перед сном, после маминой сказки и общих семейных молитв (когда мама обходит кроватки с вопросом о детских проблемах в течение дня), Антон говорит:
- У меня есть проблема. Мне надо на исповедь.
- Что-то случилось?
- Да!
- А мне можешь сказать по секрету?
- Я ни разу не испаведылся. Это хрег!
- На исповедь дети начинают ходить с семи лет. Вот когда тебе будет семь лет, тогда и на исповедь.
Молчит, думает над мамиными словами. Спустя время, когда все уже засыпают и в комнате слышно тиканье часов, у маминой подушки раздается шепот:
- Мама, ты спишь?
- Да.
- Нет, не спишь.
- А что?
- Сколько ждать, чтобы семь лет исполнилось?
- Два с половиной года.
- Это два с половиной лета, две с половиной зимы, две с половиной весны и две с половиной осени?
- Примерно так.
- Хрегов же сколько скопится!
- Не хрегов, а грехов. Ну, хорошо. Через два дня - суббота. Перед вечерней службой попросим отца Андрея, он тебя исповедует. Раз грехов много - тогда, конечно, ты прав.
В оставшиеся до церковной службы дни чертит на бумажном листике какие-то условные знаки, спрашивает у мамы, скоро ли суббота.
В субботний день мама вынимает из шкафов наглаженную чистую одежду, все готовятся к поездке в церковь.
Антон берет из-под подушки записку, исписанную одному ему понятными каракулями.
В церкви - очередь к священнику. Батюшка за деревянной ширмой, там - таинство исповеди. Служба еще не началась. Собравшиеся стараются не нарушать тишину разговорами. Из-за ширмы неразборчиво доносятся приглушенные голоса. Горят свечи перед иконами.
- Антон, иди, батюшка разрешил. Во время исповеди не крутись, стой спокойно, опустив голову. Руками не размахивай. Не смейся. И не забудь, взрослым надо говорить «вы», а не «ты», - скороговоркой напоминает мама уже неоднократно озвучиваемую за минувшие сутки инструкцию.
- А вот Богу можно говорить «ты», - подытоживает Антон.
- А почему так? - спрашивает старушка из очереди.
- Потому что Он - Отец.
Хочет еще что-то сказать, но мама подталкивает туда, где уже ждут. Взгляды окружающих людей устремлены на мальчика. Делает шаг вперед... Из-за ширмы выглядывает отец Андрей и смотрит на Антона.
Идет к батюшке, ему очень хочется оглянуться на маму, но пересиливает себя.
- Дитя мое! Христос невидимо стоит перед тобою, принимая исповедь твою. Не стыдись и не бойся, не скрывая ничего от меня, но скажи все, в чем согрешил, не смущаясь, чтобы принять оставление грехов от Господа нашего Иисуса Христа. Вот образ Его пред нами: я же только свидетель, чтобы свидетельствовать перед Ним все, что скажешь мне. Если же что-нибудь скроешь от меня, будешь иметь двойной грех. Ты пришел в лечебницу - не уйди отсюда неисцеленным…
Антон вспоминает, что делает мама в таких случаях, и тоже крестится, кланяется, затем тянется на цыпочках, чтобы поцеловать лежащие перед ним Евангелие и Крест, но не достает. Священник поднимает мальчика, и тот прикладывается к святыням.
- В чем бы ты хотел покаяться?
Роется в кармане, вытягивает носовой платок, игрушечную машинку, и, наконец, находит нужное в другом кармане - бумажный комочек, слипшийся от растаявшей шоколадки, которую сунула внуку бабушка. Расправляет обеими руками листик и смотрит на содержимое записки: жирные шоколадные кляксы напирают одна на другую, поглотив написанное. Вокруг распространяется аромат шоколада. Бумага в руках подрагивает от падающих на нее слез. Антон переводит взгляд на вопросительное лицо близко наклонившегося отца Андрея, сдвигает брови, сжимает бумажку в кулаке, мнет, прячет в карман. Вспоминает мамин совет о пользе носового платка. Вытирает руки и щеки платком.
- Совет на будущее. Шоколад заворачивай в фольгу, - говорит отец Андрей.
- А я его уже откусывал. А фантик потерял.
- Может, я смогу прочесть?
Антон отрицательно мотает головой.
- Ты грехи свои там написал?
- Почти...
- Как это - почти?
- Я по-настоящему еще не умею писать.
- Наверное, готовился к исповеди, но сейчас немножко забыл, что собирался рассказать, так?
Антон кивает и смотрит батюшке в глаза.
- Попробую помочь... Наверное, ты не слушался маму. Так?
Ощущает дыхание батюшки. Их лица почти соприкасаются. В знак согласия сильно зажмуривается, а потом широко открывает глаза и делает брови домиком.
Отцу Андрею не понятна такая сигнализация.
- Я не вполне уяснил, что ты хотел этим сказать.
- Это я так киваю головой.
- Как это?
- Вместо головы кивают мои глаза.
- Ммм... Зачем?
- Если кивнет голова, то наши лбы столкнутся. Как машины на дороге. И будут шишки. Как у нас с мамой.
- В общем, непослушание было.
- Нет. Шишки не потому вскочили.
- С шишками разобрались. Дальше. Согрешил еще тем, что…обманывал старших, так?
Собирается ответить, но спохватывается, и прижимает ко рту ладошки.
- Так что?
- Нельзя об этом говорить.
- Тайна?
- Да.
- Но перед Богом нет тайн, Антоний.
- Вы так шучите, что вы - Бог?
- Священник - посредник между кающимся и Богом. Через священника Бог принимает тайны кающегося грешника, и прощает ему.
- Вы только Богу расскажете? А больше никому?
- Никому.
- Я никого не обманываю.
- И все? Но это разве тайна?
- Об этом нельзя рассказывать. Потому что получается хфаство. А мама говорит, что фастхать - хрег.
- Ты не хвастаешься. Ты ответил на вопрос. Еще хочешь в чем-то покаяться?
- Хочу.
- В чем?
- Я скоро засмеюсь. А мама сказала, что смеяться тут нельзя.
- Потерпи.
- Уже не могу терпеть.
- Почему же?
- Меня ваша борода щекатает.
Повисает тишина. Отец Андрей разгибается. Несколько секунд священник и исповедующийся стоят в молчании. Из глубины церкви слышны детский смех и шиканье взрослых.
- Теперь я вас не вижу. Так не интересно. А мама говорила, что голову нужно опускать, когда испаведышься, - глядит себе под ноги.
С высоты доносится голос батюшки:
- Может быть, ты перебивал старших, спорил, настаивал на своем мнении? Был недоволен тем, что у тебя нет таких игрушек, как у других? И даже, не исключено, однажды подрался? Поворчал, что рано забирают с прогулки домой? Хотел первым протиснуться на горку и отпихивал других? А может, тебе не нравится, например, борщ, и ты отказываешься от трапезы, и даже иногда не доволен той или иной пищей, которую тебе предлагают дома? Вполне возможно, что ты не так давно топал ногами, кричал, возмущался, сердился, громко плакал?
- Откуда вы все это знаете? Вам Бог рассказывает?
- Это распространенные грехи. Все грешат, к сожалению.
- И батюшки из церкви не любят борщ кушать?
- Ммм… Знаешь, там очередь, столько людей, все ждут. Давай завтра продолжим наш разговор.
- А то они станут пихаться в очереди?
- Ммм...
- А как же хреги?
- Потом вспомнишь.
- А на батюшек учат?
- Да.
- А можно батюшкой стать просто так?
- Нет.
- Я вспомнил хрег. Я вчера был батюшкой. И Колю испаведыл.
- Ммм... Колю?...Эээ... Какого Колю?
- Это кукла моя. Его Колей зовут. Это хрег?
- Играть не грех.
- Я всерьез.
- И всерьез играть не грех.
- Но вдруг я сделаю новый хрег!
- Надо бороться с собой.
- Самого себя дубасить?!
- Например. Если рассердился, остынь, не кричи.
- Чтобы остытить, надо чай с малиной, и жара не станет. Так моя бабушка говорит.
- Вспоминай, что Бога нельзя огорчать грехами, и что Бог все видит. Гнев и уйдет.
- Ножками?
- Эээ... Ну, это образное выражение. Просто как бы его не станет. Уйдет, одним словом.
- А куда уйдет? К другим людям?
Пока отец Андрей собирается с мыслями, Антон продолжает процесс беседы.
- А откуда уйдет, из дома? Навсегда? И даже в гости не придет?
- Ооо...Ну...
- Я дверь открою и из дома хнев выгну. А дверь на два замка и на цепочку закрою. Тогда хнев не придет больше.
Отец Андрей прокашливается и говорит, восстанавливая мысль с прерванного места.
- Если не нравится борщ, смолчи, и порадуй маму послушанием.
- Нет, не буду я борщ есть!
Батюшка кладет руку на голову мальчика.
- Ты споришь?
- Нет! Не спорю! Я говорю правду. Я взаправду не буду борщ! В нем капуста и лук плавают.
- Тогда…
Наступает пауза.
- Что? - спрашивает Антон.
Вопрос остается без ответа.
Батюшка отворачивается, наклоняется к стоящей в углу тумбочке, что-то ищет в выдвижном ящике. Находит яблоко, отдает Антону.
- Спаси тебя, Господи.
На голову кающегося водружаются епитрахиль и тяжелая рука батюшки. Звучит разрешительная молитва о том, что все грехи Антония «отпущаются».
Шагает на выход, но с полпути возвращается.
- Спасибо за яблоко! Спасибо, что испаведыл. Ты хороший! Ой....
Вспомнил, что нельзя говорить «ты». Но по-другому сейчас не может, потому что сердце переполнено благодарностью.
- Я тебя буду всю жизнь жалеть.
В понимании Антона «жалеть» - высшая степень любви.
Батюшка, вероятно, это прочувствовал. Он склоняется близко к лицу мальчика и говорит:
- И даже моя борода не помешает?
- Нет! - чистосердечно признается.
- Тогда ты меня крепко утешил.
- Да?! По-честному?!
- По-честному.
Обнимает отца Андрея за колени, вжимается лицом в священническую рясу, затем быстро отодвигается, пятится, достает из кармана машинку и запускает ее по полу в сторону батюшки. Смотрит, как машинка подкатывается и упирается в ботинки священника. И вприпрыжку убегает, крича на ходу:
- Это тебе!!!
Выбежав к людям, резко останавливается, вспомнив один из наказов мамы вести себя в храме чинно. Смотрит по сторонам: вокруг так много ног. Народ расступается. Антон идет, прижимая к груди, как некую драгоценность, батюшкино яблоко. Ищет взглядом маму, кивает ей, что все нормально. Уже знакомая ему старушка из очереди предлагает конфету. Смотрит на угощение, вспоминает про историю с запачканной запиской в кармане, и отрицательно мотает головой. Степенно поворачивается к алтарю, крестится.
- Все нормально? - шепотом спрашивает мама.
- Почти.
- А почему «почти»?
- Батюшку жалко… Надо батюшку жалеть. Он всех утешает, а его никто.
- А тебя утешил?
- Да. Теперь я могу Богу в глаза смотреть. А еще, мама, мое имя у Бога не Антон, а Антоний. А борщ по-церковному - это три пуза. Значит, и в три пуза не влезет, такой он, борщ.
- Хорошо, Антоний. Только не трипуза, а трапеза.
опубликовано в 2012 году на "Натуральной Жизни"
http://natur-life.ru/naturportal/376/8770/
опубликовано на "Прозе.ру" http://www.proza.ru/2013/11/16/366
Сегодня Антон загружен делами, поэтому закрылся в своей комнате.
- Антон, а что ты там делаешь? - мама пытается заглянуть в детскую. Бросившись к двери, Антон давит на нее руками и коленом, подпирает стулом. Громко говорит в пространство:
- Мама, сюда нельзя. Идет служба. Я - батюшка.
Слышно, как подбегают другие дети. Шепот, шорохи, мама что-то вполголоса объясняет.
Дети колотят в дверь:
- Мы тоже хотим в батюшку играть!
- Нет! У меня всерьез. А вы смеяться будете.
Слышны возня, хихиканье, спор, хныканье. Приближается стук бабушкиной палки.
Свистящий шепот обещает новую игру. Радостный визг, прыжки, бабушкино кряхтенье (это означает, что кто-то повис на бабушкиной шее), чмоканья (это поцелуи в бабушкину щечку) и басистые смешки (это бабушка). Топот ног и шарканье тапочек все тише, и вот уже где-то на другой половине дома отдаленные взрывы детского хохота и строгие возгласы взрослых. Возле комнаты Антона тишина. Он прислушивается, бросает грозный взгляд на дверь и возвращается к служебным обязанностям:
- Аминь.
На полу рассажены в рядок игрушки.
- Коля. Твоя очередь.
Накидывает на куклу салфетку, слушает, крестится, бормочет:
- Ох-ох, стыдно! Как плохо ты себя вел. Чтобы в последний раз такое было!
Поет тоненьким голосом, обходя комнату и покачивая кадилом, связанным бабушкой из пряжи от дырявых носков :
- Господи, помилуй… Господи, помилуй….
На Антона с иконы смотрит Бог.
Крестится, встает на колени и склонившись до пола, шепчет:
- Прости, я маму не слушался.
Приподнявшись, встречается с проницательным взглядом Господа, зажмуривается и, уткнувшись в коленки, продолжает:
- Сделай так, чтобы я слушался маму. И чтобы мама не сердилась, когда я ее не слушаюсь.
Перед сном, после маминой сказки и общих семейных молитв (когда мама обходит кроватки с вопросом о детских проблемах в течение дня), Антон говорит:
- У меня есть проблема. Мне надо на исповедь.
- Что-то случилось?
- Да!
- А мне можешь сказать по секрету?
- Я ни разу не испаведылся. Это хрег!
- На исповедь дети начинают ходить с семи лет. Вот когда тебе будет семь лет, тогда и на исповедь.
Молчит, думает над мамиными словами. Спустя время, когда все уже засыпают и в комнате слышно тиканье часов, у маминой подушки раздается шепот:
- Мама, ты спишь?
- Да.
- Нет, не спишь.
- А что?
- Сколько ждать, чтобы семь лет исполнилось?
- Два с половиной года.
- Это два с половиной лета, две с половиной зимы, две с половиной весны и две с половиной осени?
- Примерно так.
- Хрегов же сколько скопится!
- Не хрегов, а грехов. Ну, хорошо. Через два дня - суббота. Перед вечерней службой попросим отца Андрея, он тебя исповедует. Раз грехов много - тогда, конечно, ты прав.
В оставшиеся до церковной службы дни чертит на бумажном листике какие-то условные знаки, спрашивает у мамы, скоро ли суббота.
В субботний день мама вынимает из шкафов наглаженную чистую одежду, все готовятся к поездке в церковь.
Антон берет из-под подушки записку, исписанную одному ему понятными каракулями.
В церкви - очередь к священнику. Батюшка за деревянной ширмой, там - таинство исповеди. Служба еще не началась. Собравшиеся стараются не нарушать тишину разговорами. Из-за ширмы неразборчиво доносятся приглушенные голоса. Горят свечи перед иконами.
- Антон, иди, батюшка разрешил. Во время исповеди не крутись, стой спокойно, опустив голову. Руками не размахивай. Не смейся. И не забудь, взрослым надо говорить «вы», а не «ты», - скороговоркой напоминает мама уже неоднократно озвучиваемую за минувшие сутки инструкцию.
- А вот Богу можно говорить «ты», - подытоживает Антон.
- А почему так? - спрашивает старушка из очереди.
- Потому что Он - Отец.
Хочет еще что-то сказать, но мама подталкивает туда, где уже ждут. Взгляды окружающих людей устремлены на мальчика. Делает шаг вперед... Из-за ширмы выглядывает отец Андрей и смотрит на Антона.
Идет к батюшке, ему очень хочется оглянуться на маму, но пересиливает себя.
- Дитя мое! Христос невидимо стоит перед тобою, принимая исповедь твою. Не стыдись и не бойся, не скрывая ничего от меня, но скажи все, в чем согрешил, не смущаясь, чтобы принять оставление грехов от Господа нашего Иисуса Христа. Вот образ Его пред нами: я же только свидетель, чтобы свидетельствовать перед Ним все, что скажешь мне. Если же что-нибудь скроешь от меня, будешь иметь двойной грех. Ты пришел в лечебницу - не уйди отсюда неисцеленным…
Антон вспоминает, что делает мама в таких случаях, и тоже крестится, кланяется, затем тянется на цыпочках, чтобы поцеловать лежащие перед ним Евангелие и Крест, но не достает. Священник поднимает мальчика, и тот прикладывается к святыням.
- В чем бы ты хотел покаяться?
Роется в кармане, вытягивает носовой платок, игрушечную машинку, и, наконец, находит нужное в другом кармане - бумажный комочек, слипшийся от растаявшей шоколадки, которую сунула внуку бабушка. Расправляет обеими руками листик и смотрит на содержимое записки: жирные шоколадные кляксы напирают одна на другую, поглотив написанное. Вокруг распространяется аромат шоколада. Бумага в руках подрагивает от падающих на нее слез. Антон переводит взгляд на вопросительное лицо близко наклонившегося отца Андрея, сдвигает брови, сжимает бумажку в кулаке, мнет, прячет в карман. Вспоминает мамин совет о пользе носового платка. Вытирает руки и щеки платком.
- Совет на будущее. Шоколад заворачивай в фольгу, - говорит отец Андрей.
- А я его уже откусывал. А фантик потерял.
- Может, я смогу прочесть?
Антон отрицательно мотает головой.
- Ты грехи свои там написал?
- Почти...
- Как это - почти?
- Я по-настоящему еще не умею писать.
- Наверное, готовился к исповеди, но сейчас немножко забыл, что собирался рассказать, так?
Антон кивает и смотрит батюшке в глаза.
- Попробую помочь... Наверное, ты не слушался маму. Так?
Ощущает дыхание батюшки. Их лица почти соприкасаются. В знак согласия сильно зажмуривается, а потом широко открывает глаза и делает брови домиком.
Отцу Андрею не понятна такая сигнализация.
- Я не вполне уяснил, что ты хотел этим сказать.
- Это я так киваю головой.
- Как это?
- Вместо головы кивают мои глаза.
- Ммм... Зачем?
- Если кивнет голова, то наши лбы столкнутся. Как машины на дороге. И будут шишки. Как у нас с мамой.
- В общем, непослушание было.
- Нет. Шишки не потому вскочили.
- С шишками разобрались. Дальше. Согрешил еще тем, что…обманывал старших, так?
Собирается ответить, но спохватывается, и прижимает ко рту ладошки.
- Так что?
- Нельзя об этом говорить.
- Тайна?
- Да.
- Но перед Богом нет тайн, Антоний.
- Вы так шучите, что вы - Бог?
- Священник - посредник между кающимся и Богом. Через священника Бог принимает тайны кающегося грешника, и прощает ему.
- Вы только Богу расскажете? А больше никому?
- Никому.
- Я никого не обманываю.
- И все? Но это разве тайна?
- Об этом нельзя рассказывать. Потому что получается хфаство. А мама говорит, что фастхать - хрег.
- Ты не хвастаешься. Ты ответил на вопрос. Еще хочешь в чем-то покаяться?
- Хочу.
- В чем?
- Я скоро засмеюсь. А мама сказала, что смеяться тут нельзя.
- Потерпи.
- Уже не могу терпеть.
- Почему же?
- Меня ваша борода щекатает.
Повисает тишина. Отец Андрей разгибается. Несколько секунд священник и исповедующийся стоят в молчании. Из глубины церкви слышны детский смех и шиканье взрослых.
- Теперь я вас не вижу. Так не интересно. А мама говорила, что голову нужно опускать, когда испаведышься, - глядит себе под ноги.
С высоты доносится голос батюшки:
- Может быть, ты перебивал старших, спорил, настаивал на своем мнении? Был недоволен тем, что у тебя нет таких игрушек, как у других? И даже, не исключено, однажды подрался? Поворчал, что рано забирают с прогулки домой? Хотел первым протиснуться на горку и отпихивал других? А может, тебе не нравится, например, борщ, и ты отказываешься от трапезы, и даже иногда не доволен той или иной пищей, которую тебе предлагают дома? Вполне возможно, что ты не так давно топал ногами, кричал, возмущался, сердился, громко плакал?
- Откуда вы все это знаете? Вам Бог рассказывает?
- Это распространенные грехи. Все грешат, к сожалению.
- И батюшки из церкви не любят борщ кушать?
- Ммм… Знаешь, там очередь, столько людей, все ждут. Давай завтра продолжим наш разговор.
- А то они станут пихаться в очереди?
- Ммм...
- А как же хреги?
- Потом вспомнишь.
- А на батюшек учат?
- Да.
- А можно батюшкой стать просто так?
- Нет.
- Я вспомнил хрег. Я вчера был батюшкой. И Колю испаведыл.
- Ммм... Колю?...Эээ... Какого Колю?
- Это кукла моя. Его Колей зовут. Это хрег?
- Играть не грех.
- Я всерьез.
- И всерьез играть не грех.
- Но вдруг я сделаю новый хрег!
- Надо бороться с собой.
- Самого себя дубасить?!
- Например. Если рассердился, остынь, не кричи.
- Чтобы остытить, надо чай с малиной, и жара не станет. Так моя бабушка говорит.
- Вспоминай, что Бога нельзя огорчать грехами, и что Бог все видит. Гнев и уйдет.
- Ножками?
- Эээ... Ну, это образное выражение. Просто как бы его не станет. Уйдет, одним словом.
- А куда уйдет? К другим людям?
Пока отец Андрей собирается с мыслями, Антон продолжает процесс беседы.
- А откуда уйдет, из дома? Навсегда? И даже в гости не придет?
- Ооо...Ну...
- Я дверь открою и из дома хнев выгну. А дверь на два замка и на цепочку закрою. Тогда хнев не придет больше.
Отец Андрей прокашливается и говорит, восстанавливая мысль с прерванного места.
- Если не нравится борщ, смолчи, и порадуй маму послушанием.
- Нет, не буду я борщ есть!
Батюшка кладет руку на голову мальчика.
- Ты споришь?
- Нет! Не спорю! Я говорю правду. Я взаправду не буду борщ! В нем капуста и лук плавают.
- Тогда…
Наступает пауза.
- Что? - спрашивает Антон.
Вопрос остается без ответа.
Батюшка отворачивается, наклоняется к стоящей в углу тумбочке, что-то ищет в выдвижном ящике. Находит яблоко, отдает Антону.
- Спаси тебя, Господи.
На голову кающегося водружаются епитрахиль и тяжелая рука батюшки. Звучит разрешительная молитва о том, что все грехи Антония «отпущаются».
Шагает на выход, но с полпути возвращается.
- Спасибо за яблоко! Спасибо, что испаведыл. Ты хороший! Ой....
Вспомнил, что нельзя говорить «ты». Но по-другому сейчас не может, потому что сердце переполнено благодарностью.
- Я тебя буду всю жизнь жалеть.
В понимании Антона «жалеть» - высшая степень любви.
Батюшка, вероятно, это прочувствовал. Он склоняется близко к лицу мальчика и говорит:
- И даже моя борода не помешает?
- Нет! - чистосердечно признается.
- Тогда ты меня крепко утешил.
- Да?! По-честному?!
- По-честному.
Обнимает отца Андрея за колени, вжимается лицом в священническую рясу, затем быстро отодвигается, пятится, достает из кармана машинку и запускает ее по полу в сторону батюшки. Смотрит, как машинка подкатывается и упирается в ботинки священника. И вприпрыжку убегает, крича на ходу:
- Это тебе!!!
Выбежав к людям, резко останавливается, вспомнив один из наказов мамы вести себя в храме чинно. Смотрит по сторонам: вокруг так много ног. Народ расступается. Антон идет, прижимая к груди, как некую драгоценность, батюшкино яблоко. Ищет взглядом маму, кивает ей, что все нормально. Уже знакомая ему старушка из очереди предлагает конфету. Смотрит на угощение, вспоминает про историю с запачканной запиской в кармане, и отрицательно мотает головой. Степенно поворачивается к алтарю, крестится.
- Все нормально? - шепотом спрашивает мама.
- Почти.
- А почему «почти»?
- Батюшку жалко… Надо батюшку жалеть. Он всех утешает, а его никто.
- А тебя утешил?
- Да. Теперь я могу Богу в глаза смотреть. А еще, мама, мое имя у Бога не Антон, а Антоний. А борщ по-церковному - это три пуза. Значит, и в три пуза не влезет, такой он, борщ.
- Хорошо, Антоний. Только не трипуза, а трапеза.
опубликовано в 2012 году на "Натуральной Жизни"
http://natur-life.ru/naturportal/376/8770/
опубликовано на "Прозе.ру" http://www.proza.ru/2013/11/16/366