Сергей Худиев о своём пути к вере
Оригинал взят у a_lapygin в Сергей Худиев о своём пути к вере
Вырос я в семье инженеров, "по умолчанию" неверующих, как и все тогда, Библия в доме была, привезла одна родственница из-за границы, я ее иногда почитывал, как литературный памятник. Мне казалось очевидным, что "наука доказала, что Бога нет", вопрос навсегда закрыт, а Церковь - прибежище старух, у которых больше ничего нет в жизни, и людей не вполне душевно здоровых. В общем, я слишком умный, чтобы быть верующим.
Через какое-то время поехал я в Москву поступать - конец 80-тых, не поступил, и в МГУ встретился, промыслом Божиим, с бывшим в то время в Москве протестантским радиожурналистом Марком Макаровым. Мы с ним часа полтора спорили, но меня поразили не столько его аргументы, сколько сам факт того, что он, человек явно более умный и образованный, чем я, - верующий. Он мне еще подарил перевезенную через границу книгу К.С.Льюиса "Страдание". (В том переводе - "боль"). И эта беседа, и эта книга, сломали один стереотип - "наука доказала" (многие верующие - высокообразованные люди) и "все они немного того" (Льюис был явно психически здоровее, чем я тогда). Потом я еще встречал христиан, спорил с ними - то есть я и уверовать не хотел, и игнорировать не мог. А не веровал я по простой причине - мне казалось что уверовать - значит сильно себя урезать. Того нельзя, сего нельзя... Вот буду старый, тогда, может, и уверую, а пока дайте мне порезвиться. Особенно меня отталкивала заповедь "не прелюбодействуй" - потому как с образом "полнокровной, радостной жизни" автоматически ассоциировался блуд - но вот что смешно, я и так в этом грехе особенно не преуспевал, из-за замкнутого, необщительного характера. (Собственно, обыкновенного эгоизма и самозацикленности, как я потом понял) Но сказать - все, мне теперь нельзя - не хотел. Не хотел отказаться даже не от удовольствий - их не было, а просто от теоретической возможности их получить... когда-нибудь, как-нибудь.
Вопрос "как я отношусь ко Христу" я вообще избегал ставить. Скорее "как я отношусь к религии" "как я отношусь к Церкви". В Церкви меня раздражали две вещи. Во-первых, претензия всех учить. Люди точно знают как надо и если ты не будешь их безоговорочно слушаться, то гореть тебе в огне неугасимом. Когда люди предъявляют такие претензии, хочется спросить - а вы-то кто такие? Второе - попадались мне пр-р-равославные газеты и журналы, из которых явствовало, что первая обязанность православного - ненавидеть всех остальных: католиков, протестантов, американцев, немцев, и уж конечно - в первую очередь - евреев. Хуже евреев только новостильники. Много злобы, непомерные претензии на исключительность совместно с каким-то стойким коплексом неполноценности. Естественно, это давало мне возможность сказать - "а еще лезут всех учить". Я и сейчас думаю, что таких учителей слушать не стоит. Только я тогда лукавил, я и тогда понимал, что Православие - не это.
В общем, живу я себе без Бога и вот начинаю я замечать, что никакой счастливой резвости и не выходит, а выходит все как-то одиноко, погано и тоскливо. У Ильфа и Петрова в "Золотом теленке" есть сцена, как два жулика украли гимнастические гири у одного подпольного миллионера, думая, что они у него золотые. Вот сидят они их, пилят, видно явно, что уже не золото, обыкновенный чугун, и один другому говорит - пилите, Шура, пилите, внутри они обязательно злотые. Я примерно так и пилил - то есть понятно, что ничего, кроме чугуна и не предвидится, но вдруг допилюсь до чего-нибудь хорошего. Не допиливаюсь, и постепенно вспоминаю, что хорошее в жизни есть - я встречал людей, которые живут не так, как я, и потом, у меня было некое смутное представление о том, что реальность - больше, намного больше чем то, что я можно взвесить и измерить. Мне тут помогло воспоминание об одной детской книжке Астрид Линдгрен "Мио, мой Мио!". Я даже не знаю, христианка ли эта писательница, но образ Рая (Страна дальняя), отношений спасенного и Бога (Мио-Король), возвращения домой (полет Мио в Страну Дальнюю) создан так живо, что выглядел как напоминание, намек: это сказка, но за ней стоит реальность, как если увидев нарисованнное дерево, вспоминаешь, что деревья бывают не только на картинках.
Вообще, в музыке, иногда - в живописи, иногда - в литературе - я обнаруживал как бы некий намек, указание на что-то, лежащее за пределами, отблески света, исходящего не отсюда (возможно, это тот опыт, который К.С.Льюис называет "Радостью").
Приведу короткую цитату:
Тут я набрался храбрости и спросил:
- Дух, откуда ты?
На миг воцарилась тишина. Потом дух ответил:
- Из Страны Дальней.
Он сказал это так громко, что в голове у меня все зазвенело, но голос
его пробудил во мне тоску по неведомой стране. Я закричал:
- Возьми меня с собой! О дух, возьми меня в Страну Дальнюю. Там ждут меня.
(А.Линдгрен “Мио, мой Мио)
Второе, что происходило со мной - я начал осознавать свой грех (у меня был один конкретный, который меня особенно тяготил). Я знал, что действительно поступил плохо, и это отравляло мне каждый день жизни. И вот тогда я наконец вспомнил то, что пару лет назад мне христиане говорили - Бог имеет власть прощать грехи. Я тогда - первый раз - попросил Его о прощении. Это нельзя было назвать обращением: Бог вроде как есть, я к Нему вроде как обращаюсь, но так, чтобы четко сказать - я теперь христианин, со всеми вытекающими, начать Его слушаться, прийти в Церковь - мне это почему-то в голову не приходило. Какое-то время я пребывал в этом положении "молящегося неверующего", потом так случилось, что я оказался втянут в спор о религии. Человек говорил, что мол, христианство - рабская, унизительная религия, а полез объяснять, что это не так, и вроде, красноречиво говорил, у меня потом спрашивают - ты что, верующий? Ты говоришь, совсем как верующий. А я говорю - нет, просто вот знаю, что вот это говорить о христианстве - неправда.
В это время я читал Честертона - его детективы я читал и раньше, а тут вышли трактаты - и у него видел тот же отсвет, намек, который привлекал меня раньше, только уже гораздо ближе, "теплее". Потом прочел Моуди "Жизнь после жизни", еще одно указание - некоторые вещи, которые нельзя взвесить и измерить, существуют.
Из любопытства прочел о.Сергия Булгакова "Православие".
Потом в моей жизни произошло еще одно очень важное событие - я встретил мою будущую жену. Через какое-то время я понял, что то, что было, на самом деле (я долго не хотел себе в этом признаваться) главным препятствием к вере - необходимость отказаться от блуда - потеряло значение. Мы решили пожениться (сейчас девятый год), я начал приходить на Литургии в храм свв.Косьмы и Дамиана в Столешниковом (тогда это была комнатка на втором этаже, внизу была типография). В этом храме не было того, что меня отвращало в "пр-р-равославных" газетах (я потом понял, что во многих храмах этого нет, экстремисты везде более крикливы, чем многочисленны). Я сначала просто присутствовал, смотрел и слушал, а потом пришел на исповедь.
Помню еще одно, что меня поразило, когда я был уже церковным человеком - регулярно молился, причащался, четко осознавал себя православным. Я как-то пришел на приходской вечер, люди молились и говорили об Иисусе Христе - меня поразило, что люди говорили о Нем, как о близком родственнике. Т.е. я конечно, твердо знал, что Иисус - Господь. Вроде как Царь или Президент. А потом я понял, что Он еще глава семьи. Кто-то близкий, кому можно довериться. Постепенно я перешел от веры-как-убежденности к вере-как-убежденности-и-личному-доверию. Но это уже не история обращения, а история пути домой, и она еще не кончилась. Могу только сказать, что я очень счастлив быть внутри этой истории.
Источник: http://christbiblio.narod.ru/autors.htm
Вырос я в семье инженеров, "по умолчанию" неверующих, как и все тогда, Библия в доме была, привезла одна родственница из-за границы, я ее иногда почитывал, как литературный памятник. Мне казалось очевидным, что "наука доказала, что Бога нет", вопрос навсегда закрыт, а Церковь - прибежище старух, у которых больше ничего нет в жизни, и людей не вполне душевно здоровых. В общем, я слишком умный, чтобы быть верующим.
Через какое-то время поехал я в Москву поступать - конец 80-тых, не поступил, и в МГУ встретился, промыслом Божиим, с бывшим в то время в Москве протестантским радиожурналистом Марком Макаровым. Мы с ним часа полтора спорили, но меня поразили не столько его аргументы, сколько сам факт того, что он, человек явно более умный и образованный, чем я, - верующий. Он мне еще подарил перевезенную через границу книгу К.С.Льюиса "Страдание". (В том переводе - "боль"). И эта беседа, и эта книга, сломали один стереотип - "наука доказала" (многие верующие - высокообразованные люди) и "все они немного того" (Льюис был явно психически здоровее, чем я тогда). Потом я еще встречал христиан, спорил с ними - то есть я и уверовать не хотел, и игнорировать не мог. А не веровал я по простой причине - мне казалось что уверовать - значит сильно себя урезать. Того нельзя, сего нельзя... Вот буду старый, тогда, может, и уверую, а пока дайте мне порезвиться. Особенно меня отталкивала заповедь "не прелюбодействуй" - потому как с образом "полнокровной, радостной жизни" автоматически ассоциировался блуд - но вот что смешно, я и так в этом грехе особенно не преуспевал, из-за замкнутого, необщительного характера. (Собственно, обыкновенного эгоизма и самозацикленности, как я потом понял) Но сказать - все, мне теперь нельзя - не хотел. Не хотел отказаться даже не от удовольствий - их не было, а просто от теоретической возможности их получить... когда-нибудь, как-нибудь.
Вопрос "как я отношусь ко Христу" я вообще избегал ставить. Скорее "как я отношусь к религии" "как я отношусь к Церкви". В Церкви меня раздражали две вещи. Во-первых, претензия всех учить. Люди точно знают как надо и если ты не будешь их безоговорочно слушаться, то гореть тебе в огне неугасимом. Когда люди предъявляют такие претензии, хочется спросить - а вы-то кто такие? Второе - попадались мне пр-р-равославные газеты и журналы, из которых явствовало, что первая обязанность православного - ненавидеть всех остальных: католиков, протестантов, американцев, немцев, и уж конечно - в первую очередь - евреев. Хуже евреев только новостильники. Много злобы, непомерные претензии на исключительность совместно с каким-то стойким коплексом неполноценности. Естественно, это давало мне возможность сказать - "а еще лезут всех учить". Я и сейчас думаю, что таких учителей слушать не стоит. Только я тогда лукавил, я и тогда понимал, что Православие - не это.
В общем, живу я себе без Бога и вот начинаю я замечать, что никакой счастливой резвости и не выходит, а выходит все как-то одиноко, погано и тоскливо. У Ильфа и Петрова в "Золотом теленке" есть сцена, как два жулика украли гимнастические гири у одного подпольного миллионера, думая, что они у него золотые. Вот сидят они их, пилят, видно явно, что уже не золото, обыкновенный чугун, и один другому говорит - пилите, Шура, пилите, внутри они обязательно злотые. Я примерно так и пилил - то есть понятно, что ничего, кроме чугуна и не предвидится, но вдруг допилюсь до чего-нибудь хорошего. Не допиливаюсь, и постепенно вспоминаю, что хорошее в жизни есть - я встречал людей, которые живут не так, как я, и потом, у меня было некое смутное представление о том, что реальность - больше, намного больше чем то, что я можно взвесить и измерить. Мне тут помогло воспоминание об одной детской книжке Астрид Линдгрен "Мио, мой Мио!". Я даже не знаю, христианка ли эта писательница, но образ Рая (Страна дальняя), отношений спасенного и Бога (Мио-Король), возвращения домой (полет Мио в Страну Дальнюю) создан так живо, что выглядел как напоминание, намек: это сказка, но за ней стоит реальность, как если увидев нарисованнное дерево, вспоминаешь, что деревья бывают не только на картинках.
Вообще, в музыке, иногда - в живописи, иногда - в литературе - я обнаруживал как бы некий намек, указание на что-то, лежащее за пределами, отблески света, исходящего не отсюда (возможно, это тот опыт, который К.С.Льюис называет "Радостью").
Приведу короткую цитату:
Тут я набрался храбрости и спросил:
- Дух, откуда ты?
На миг воцарилась тишина. Потом дух ответил:
- Из Страны Дальней.
Он сказал это так громко, что в голове у меня все зазвенело, но голос
его пробудил во мне тоску по неведомой стране. Я закричал:
- Возьми меня с собой! О дух, возьми меня в Страну Дальнюю. Там ждут меня.
(А.Линдгрен “Мио, мой Мио)
Второе, что происходило со мной - я начал осознавать свой грех (у меня был один конкретный, который меня особенно тяготил). Я знал, что действительно поступил плохо, и это отравляло мне каждый день жизни. И вот тогда я наконец вспомнил то, что пару лет назад мне христиане говорили - Бог имеет власть прощать грехи. Я тогда - первый раз - попросил Его о прощении. Это нельзя было назвать обращением: Бог вроде как есть, я к Нему вроде как обращаюсь, но так, чтобы четко сказать - я теперь христианин, со всеми вытекающими, начать Его слушаться, прийти в Церковь - мне это почему-то в голову не приходило. Какое-то время я пребывал в этом положении "молящегося неверующего", потом так случилось, что я оказался втянут в спор о религии. Человек говорил, что мол, христианство - рабская, унизительная религия, а полез объяснять, что это не так, и вроде, красноречиво говорил, у меня потом спрашивают - ты что, верующий? Ты говоришь, совсем как верующий. А я говорю - нет, просто вот знаю, что вот это говорить о христианстве - неправда.
В это время я читал Честертона - его детективы я читал и раньше, а тут вышли трактаты - и у него видел тот же отсвет, намек, который привлекал меня раньше, только уже гораздо ближе, "теплее". Потом прочел Моуди "Жизнь после жизни", еще одно указание - некоторые вещи, которые нельзя взвесить и измерить, существуют.
Из любопытства прочел о.Сергия Булгакова "Православие".
Потом в моей жизни произошло еще одно очень важное событие - я встретил мою будущую жену. Через какое-то время я понял, что то, что было, на самом деле (я долго не хотел себе в этом признаваться) главным препятствием к вере - необходимость отказаться от блуда - потеряло значение. Мы решили пожениться (сейчас девятый год), я начал приходить на Литургии в храм свв.Косьмы и Дамиана в Столешниковом (тогда это была комнатка на втором этаже, внизу была типография). В этом храме не было того, что меня отвращало в "пр-р-равославных" газетах (я потом понял, что во многих храмах этого нет, экстремисты везде более крикливы, чем многочисленны). Я сначала просто присутствовал, смотрел и слушал, а потом пришел на исповедь.
Помню еще одно, что меня поразило, когда я был уже церковным человеком - регулярно молился, причащался, четко осознавал себя православным. Я как-то пришел на приходской вечер, люди молились и говорили об Иисусе Христе - меня поразило, что люди говорили о Нем, как о близком родственнике. Т.е. я конечно, твердо знал, что Иисус - Господь. Вроде как Царь или Президент. А потом я понял, что Он еще глава семьи. Кто-то близкий, кому можно довериться. Постепенно я перешел от веры-как-убежденности к вере-как-убежденности-и-личному-доверию. Но это уже не история обращения, а история пути домой, и она еще не кончилась. Могу только сказать, что я очень счастлив быть внутри этой истории.
Источник: http://christbiblio.narod.ru/autors.htm