Как я работал в газете "Вечерняя, блядь, Москва"
Оригинал взят у siniakov в Как я работал в газете "Вечерняя, блядь, Москва"
- Вы точно не пьете? - раз 10 переспросил у меня редактор.
- Нет, - говорю, - разве что только по праздникам.
В редакции я хорошо знал только одного человека. Ивана Петрова. Но он был закодированным. «Буду вести трезвую жизнь», - подумал я.
Хуюшки.
В первый же день в курилке познакомился с молодым колумнистом и иностранным корреспондентом. Спустился с ними вместе в столовую. Они, ухмыляясь, рассказали, что в Вечерке, типа, не пьют все.
- Белый чай, пожалуйста. На троих, - заказал колумнист. - И три огурца.
В сортах чая я разбираюсь плохо. Но когда разлили из чайника, то по вкусу понял, что этот сорт знаю. «Праздничная» (в кафетерии «Аист» 45 рублей за 50 грамм, в «Маяке» 90 за 50 грамм и т.д.).
Как оказалось, конспирация с чайником - ход предусмотрительный. Все пафосные журналистки и редакционные шишки попивают лишь кофе. И наивно подозревают, что белый чай - это такой вид заварки, сорт, блядь, или я вообще не ебу что такое. В общем, что-то вроде зеленого чая или пуэра.
Белого чая я выпивал по-разному: от 50 до 300 граммов в день (разумеется, на рабочем месте). И подвергался за это постоянным подъебкам со стороны коллег: например, мало пьешь, сука эмкашная. Или даже подозрениям: мол, бухаешь в одно рыло.
СОБЯНИН
Пиздоглазое ебало оленевода должно было смотреть своими финно-угорскими зенками на москвичей со страниц каждого газетного номера. Желательно, чтобы с первых полос.
Писать о нем нужно было исключительно хорошо. Как про покойника или про чувства верующих.
- Хочу написать про нелегальную продажу спайса, - заявляю тему редактору.
- Нельзя, - говорит мне.
- Почему? - спрашиваю.
- Если спайс в Москве продают, значит, Собянин за этим не уследил.
- Так вот же, - говорю, - мэр не уследил, а мы ему поможем. Мы же газета мэра…
- А Собянин не мог за этим не уследить, - говорят мне и всовывают переписывать какой-то длинный пресс-релиз про то, как два жирных уебана из ментовки посетили утренник в детском саду и с похмелюги рассказывали детям, что нельзя вступать в контакт с незнакомыми мужчинами, а если что, моментально звонить в 02 и в штаны не писаться.
ПОХМЕЛИЕ
С адского бодуна я появлялся в редакции по понедельникам. Слегка пованивал отрезвляющим потом. Прикрывал газетой рот от трехдневного перегара.
Спасал белый чай и автомат с бесплатным кофе и горячим шоколадом - на это мэру-лимитчику денег было не жалко.
Один раз подходит ко мне расфуфыренная важная коза (только плоская и без вымени).
- Алексей, вы что, пьете на рабочем месте?
- 50 грамм, - говорю, - выпил за завтраком.
- Выпьете еще, придется вас наказать.
Хуй с ней, думаю. Придется придумать себе выездное задание и опохмеляться уже в гаштете. Что, впрочем, в «Вечерней Москве» было сделать совсем не трудно. Делаешь вид, что отправляешься на открытие какого-нибудь детского сада для черномазых выблядков, а сам идешь в это время во въетнамский ресторан, а потом узнаешь все по телефону и пишешь, блядь, охуительную новость для москвичей на первую полосу.
МУКИ
Уволиться я хотел уже с первого дня, но не мог. Как-то неудобно было подходить к редактору и говорить, что ваша газета говно и коньюктурная блевотина.
Правда, от белого чая у меня начала побаливать поджелудочная или еще какая-то хуйня децл повыше выше паха. Прихожу к главному.
- По состоянию здоровья должен уйти.
Он, как обычно, с похмелья блестит своим красным ебальником. Цитирует мне Пастернака про жизнь и «поле перейти», а потом что-то про труд и терпение. Я своим ебальником изображаю больного.
- Куда собираетесь?
- Писать, - говорю, - эротические рассказы.
- Вы идиот, - отвечает мне редактор, - «Вечерняя Москва» - первая газета в столице!
Совсем, думаю, мозги пропил, подсосок собянинский.
Так я заходил к нему четыре раза.
В итоге меня все-таки отпустили. Выплатили за месяц работы 58 тысяч рублей и дали телефон хорошего врача для лечения. Лечиться я не пошел, а зарплату пропил.
- Вы точно не пьете? - раз 10 переспросил у меня редактор.
- Нет, - говорю, - разве что только по праздникам.
В редакции я хорошо знал только одного человека. Ивана Петрова. Но он был закодированным. «Буду вести трезвую жизнь», - подумал я.
Хуюшки.
В первый же день в курилке познакомился с молодым колумнистом и иностранным корреспондентом. Спустился с ними вместе в столовую. Они, ухмыляясь, рассказали, что в Вечерке, типа, не пьют все.
- Белый чай, пожалуйста. На троих, - заказал колумнист. - И три огурца.
В сортах чая я разбираюсь плохо. Но когда разлили из чайника, то по вкусу понял, что этот сорт знаю. «Праздничная» (в кафетерии «Аист» 45 рублей за 50 грамм, в «Маяке» 90 за 50 грамм и т.д.).
Как оказалось, конспирация с чайником - ход предусмотрительный. Все пафосные журналистки и редакционные шишки попивают лишь кофе. И наивно подозревают, что белый чай - это такой вид заварки, сорт, блядь, или я вообще не ебу что такое. В общем, что-то вроде зеленого чая или пуэра.
Белого чая я выпивал по-разному: от 50 до 300 граммов в день (разумеется, на рабочем месте). И подвергался за это постоянным подъебкам со стороны коллег: например, мало пьешь, сука эмкашная. Или даже подозрениям: мол, бухаешь в одно рыло.
СОБЯНИН
Пиздоглазое ебало оленевода должно было смотреть своими финно-угорскими зенками на москвичей со страниц каждого газетного номера. Желательно, чтобы с первых полос.
Писать о нем нужно было исключительно хорошо. Как про покойника или про чувства верующих.
- Хочу написать про нелегальную продажу спайса, - заявляю тему редактору.
- Нельзя, - говорит мне.
- Почему? - спрашиваю.
- Если спайс в Москве продают, значит, Собянин за этим не уследил.
- Так вот же, - говорю, - мэр не уследил, а мы ему поможем. Мы же газета мэра…
- А Собянин не мог за этим не уследить, - говорят мне и всовывают переписывать какой-то длинный пресс-релиз про то, как два жирных уебана из ментовки посетили утренник в детском саду и с похмелюги рассказывали детям, что нельзя вступать в контакт с незнакомыми мужчинами, а если что, моментально звонить в 02 и в штаны не писаться.
ПОХМЕЛИЕ
С адского бодуна я появлялся в редакции по понедельникам. Слегка пованивал отрезвляющим потом. Прикрывал газетой рот от трехдневного перегара.
Спасал белый чай и автомат с бесплатным кофе и горячим шоколадом - на это мэру-лимитчику денег было не жалко.
Один раз подходит ко мне расфуфыренная важная коза (только плоская и без вымени).
- Алексей, вы что, пьете на рабочем месте?
- 50 грамм, - говорю, - выпил за завтраком.
- Выпьете еще, придется вас наказать.
Хуй с ней, думаю. Придется придумать себе выездное задание и опохмеляться уже в гаштете. Что, впрочем, в «Вечерней Москве» было сделать совсем не трудно. Делаешь вид, что отправляешься на открытие какого-нибудь детского сада для черномазых выблядков, а сам идешь в это время во въетнамский ресторан, а потом узнаешь все по телефону и пишешь, блядь, охуительную новость для москвичей на первую полосу.
МУКИ
Уволиться я хотел уже с первого дня, но не мог. Как-то неудобно было подходить к редактору и говорить, что ваша газета говно и коньюктурная блевотина.
Правда, от белого чая у меня начала побаливать поджелудочная или еще какая-то хуйня децл повыше выше паха. Прихожу к главному.
- По состоянию здоровья должен уйти.
Он, как обычно, с похмелья блестит своим красным ебальником. Цитирует мне Пастернака про жизнь и «поле перейти», а потом что-то про труд и терпение. Я своим ебальником изображаю больного.
- Куда собираетесь?
- Писать, - говорю, - эротические рассказы.
- Вы идиот, - отвечает мне редактор, - «Вечерняя Москва» - первая газета в столице!
Совсем, думаю, мозги пропил, подсосок собянинский.
Так я заходил к нему четыре раза.
В итоге меня все-таки отпустили. Выплатили за месяц работы 58 тысяч рублей и дали телефон хорошего врача для лечения. Лечиться я не пошел, а зарплату пропил.