Серебряное перо. Библиотека Холмов
С этого момента моим основным развлечением стала библотека. В высоком зале с бесконечными шкафами, которые высились в колоннадах, словно стены из разноцветных книжных корешков, я проводил почти все время.
Первая колоннада была целиком занята энциклопелической литературой. Здесь нашелся, к примеру, огромный гербарий, который я едва мог снять с полки в одиночку. На обложке, серебром по бледно-серому кожаному переплету, значилось: "Растительный мир севера". Внутри были изображения растений и засушенные образцы. "Княженика (малина арктическая), - завороженно читал я. - костер Пампелла. Крупка снежная, лук-скорода, морошка. Осока мужененавистническая. Сон-трава (прострел многонадрезный)".
Сухие соцветия были хрупкими, как крылья бабочек, ягоды на иллюстрациях, казалось, источали едва уловимый терпкий аромат. Тонкие стебли, острые листья-сабли грозили поранить пальцы, уязвить ладонь злым шипом. Одни цветы горели огнем, другие бледно-голубой океанской прохладой остужали взгляд, третьи парили над своими зелеными листьями, как маленькие сиреневые салюты. Четвертые были так нежны, что оседали, казалось, внутри самого разума легкими белыми лепестками - живым снегом. Пятые не казались цветами вовсе: чешуйчатые гусеницы, щетинистые щетки, они ползали по холодным камням, казалось, в поисках пищи, а не грунта.
Рядом с гербарием я обнаружил энциклопедию живых существ, обитающих в Заполярье. Здесь были птицы, рыбы, звери и насекомые, о существовании которых я раньше и не подозревал. Розовая чайка сидела на пустынном берегу, похожая на гладкий, обкатанный прибоем камушек. Пушистый канюк-зимняк хищно парил над тундрой, выискивая добычу, - белёсый, как припорошенная снегом почва. Малая конюга - крошечная водоплавающая птичка цвета остывшей лавы, со строгим, угрожающим взглядом ярко-белых глаз, - качалась на холодных морских волнах. Скользкая рыба люмпен, напоминавшая по виду мягкий нож, извивалась в придонной воде, выпучив во мрак свои бессмысленные глаза. По мерзлой земле шныряли копытные лемминги - толстенькие, кругленькие, щекастые грызуны. Подошвы их лапок были покрыты мягкой шерсткой.
Я сжег немыслимое количество свеч и весь выпачкался в пыли. Решительно невозможно было покинуть библиотеку. Вслед за энциклопедиями я нашел карты: "Аномальное гравитационное поле арктического бассейна в редукции в свободном воздухе", "Рельеф дна Северного Ледовитого океана", "Живые и мертвые вулканы Камчатки". Тут были также изумительные учебники по астрономиим, иллюстрированные наподобие подвижных полярных карт Вальдемара, множество пособий по физике природных явлений, включая три тома о спрайтах - редких электрических разрядах, которые возникают в термосфере и мезозвере во время сильной грозы. Темными ночами эти многокилометровые столбы света вставали над облаками на сотые доли секунды, раскрывались, словно гигантские соцветия, и умирали, невидимые для людей.
И, разумеется, в библиотеке Холмов обнаружились свитки: множество свитков V, VIII, XIV веков. Они были пыльными и хрупкими, как засохшие листья, и, оставаясь свернутыми, напоминали печальные бледные розы.
Именно свитки заинтересовали меня больше всего. В основном, в них содержались трактаты по алхимии, но попадались и исторические документы: договоры, летописи, фамильные древа.
Я нашел здесь, в частности, ирландскую рукопись IX века под названием "Подлинная история Книги Келлса". Когда я открыл ее, у меня перехватило дух. Документ был написан на латыни и наполнен удивительными миниатюрами. Все здесь вращалось и двигалось, словно калейдоскоп. Краски, несмотря на древность, переливались мягкими глянцевыми бликами, как будто передо мной были не изображения растений, животных и двуногих существ, а разноцветные павлиньи перья. Пурпурный, сиреневый, розовый и красный, желтая охра и веронская зеленая, афганская ляпис-лазурь и оранжевая киноварь мерцали в полумраке библиотеки - горячие, нежные, свежие, словно их только минуту назад нанесли на лист. Казалось, что от иллюстраций исходит негромкий мелодичный звон.
Текст рукописи рассказывал о том, как молоденький монах-иллюстратор отправился в лес за чернильными орешками, которые в те времена использовались для создания рукописей по всему Западу, и встретил фею из Туата де Дананн. Она назвала ему свое имя ("Зачем?! - поразился я) и помогла добыть волшебную линзу для работы над миниатюрами: глаз смертельно опасного "червозмея". К несчастью, за такое великодушие фея поплатилась своим человеческим естеством: больше никто ее не видел в обличии девочки ("Еще бы!" - подумал я). Однако глаз червозмея позволил монаху рисовать дивные крошечные иллюстрации, и в результате он закончил свою драгоценную книгу.
На последней странице свитка я обнаружил короткую приписку:
"Список четырех Евангелий со вступлением, толкованиями и дополнениями, называемый Книгой Келлса, созданный братом Эйданом и завершенный мною, я оставляю среди смертных людей. Эту же рукопись я отдаю в дар Туата де Дананн в благодарность и с надеждой и упованием, что не будет между людьми и феями вражды, поелику наша обоюдная схожесть больше, чем наша вражда и наши различия.
С памятью о моем друге Эшлинг, хранительнице леса, что лежит возле аббатства Келлс.
Брат Брендан".
Прочитав эти строчки, я аккуратно закрыл рукопись и бережно положил ее обратно на полку. Написанное (и увиденное) поразило меня. Это были история великодушия. И это была история таланта, который стоит целой жизни - или целой смерти.
"Что может быть ценнее книги?" - думал я, и внутри у меня все дрожало.
Я всю ночь не мог сомкнуть глаз. В темноте комнаты, на фоне полога моей кровати и светло-серых каменных стен, мне мерещились иллюстрации брата Брендана. Круглые миниатюры с цветными стрекозами и жуками медленно вращались, подобные элементам оптического механизма. Я видел и слышал, как кто-то наносит краски на лист, буквы на строку, чернила на бумагу - белую, как молоко.
Как только рассвело, я вернулся в библиотеку. Рукопись ждала меня на прежнем месте. Когда я раскрыл ее, то снова услышал тихий звон и гудение. Это было похоже на звук, который издают насекомые возле пруда жарким летним днем.
Я принялся листать книгу, на этот раз обращая больше внимания на иллюстрации, а не на текст. На одной из страниц обнаружился рисунок, который я отчего-то не заметил накануне: крупное, во весь лист, изображение маски. Оно было покрыто орнаментом из переплетенных растений: хвощей, иван-чая, брусники, дубовых листьев. В промежутках между стеблями и ветвями проглядывало дымчатое голубое небо.
Мне захотелось надеть эту маску. Я осторожно открепил лист от рукописи и приложил его к своему лицу.
В первое мгновение ничего особенного не произошло. Потом послышался крик ворона: "Кру! Кру!". Боковым зрением я все еще видел книжные полки, но прямо передо мной был тенистый лес: высокие ели, вязы и мох. Пахло листьями и теплой хвоей, землей, цветущей лесной подстилкой. Жужжал шмель. Среди кустиков брусники шуршала лесная мышь.
Я глубоко втянул в себя воздух.
- Эшлинг, - сказал я вслух. Но отчего-то звук моего голоса раздался только в библиотеке.
Я продолжил свои розыски, и день спустя обнаружил еще кое-что любопытное. В дальнем ящике, среди груды договоров и грамот, увешанных печатями, словно бусами, я обнаружил документ под названием "Летопись жизни короля Дании Вальдемара IV Аттердага". К тексту прилагались лист с ветвистым фамильным древом и список политических достижений монарха - весьма обширный.
"Его величество король Дании Валдема IV Аттердаг, сын его величества короля Дании Кристофера II Эрикссона, рожден в Дании, в 1320 году. Бедная наша страна в ту пору лежала в руинах. Нас терзали междуусобицы. Двор подчинялся регентам, которые не искали ничего, кроме поживы. Так продолжалось до тех пор, пока король Вальдемар IV не взошел на престол".
Я улыбнулся. За высокопарным слогом угадывалось презрение, которое летописец, очевидно, питал к старому королю, - и приязнь к его сыну. Это было мне вполне понятно, поскольку я легко мог представить себе, что именно стал делать и говорить Вальдемар, вернувшись ко двору и найдя родную Данию в беспорядке.
Далее следовало перечисление политических заслуг, дел и войн короля: договор с ганзейцами, возвращение под руку датских монархов Шлезвига, Зеландии и других островов. Прожажа целой страны - Эстляндии - магистру Тевтонского ордена за 19 тысяч марок серебра. "Покупка" потерянных датских доменов на эти деньги. Подчинение датскому скипетру шведской Скании. Первые горячие победы - и болезненные поражения, последовавшие за триумфом из-за неумеренных внешнеполитических аппетитов Вальдемара. Позорный Штральзундский мир, после заключения которого датская корона попала в жесточайшую зависимость от Ганзы.
"Сын и наследник Вальдемара IV Аттердага, Христофор, погиб при жизни своего отца, в 1363 году, в борьбе с ганзейцами, - с болью отмечал летописец. - Его дочь Маргарита вышла замуж за норвежского короля Хакона Магнуссона. В 1366 году король Вальдемар IV заключил брак с юной принцессой Бригитой. Однако Господу не было угодно, чтобы у его величества родился новый наследник".
- Бригита, - пробормотал я. - Что за Бригита?
Я принес из первой колоннады "Энциклопедию истории Дании" и принялся ее листать.
"Принцесса Бригита, известная также как Бригита Бессердечная, - прочитал я. - Вторая супруга короля Дании Вальдемара IV Аттердага, ставшая его женой в 1366 году, в возрасте четырнадцати лет. Получила известность после убийства давней любовницы короля, Хельги. Эта женщина не происходила из знатного рода, однако ее связь с Вальдемаром Аттердагом дилась около тридцати лет. Хельга никогда не была замужем. Она родила двух сыновей: Эгиля и Харальда.
На склоне лет король принял решение воссоединить семью и пригласил во дворец, где жил в ту пору с Бригитой, Хельгу и ее сыновей. В первое же утро после приезда женщину нашли мертвой на полу в гостевой спальне. Ничто не указывало на то, что ее смерть наступила из-за отравления или удушения, однако по стране мгновенно распространился слух, что соперницу убила молодая принцесса Бригита. Так полагал и сам Вальдемар IV. После убийства король более не сказал ей ни слова.
Бригита Бессердечная пережила Вальдемара Аттердага на три года. От их брака не было рождено детей".
Первая колоннада была целиком занята энциклопелической литературой. Здесь нашелся, к примеру, огромный гербарий, который я едва мог снять с полки в одиночку. На обложке, серебром по бледно-серому кожаному переплету, значилось: "Растительный мир севера". Внутри были изображения растений и засушенные образцы. "Княженика (малина арктическая), - завороженно читал я. - костер Пампелла. Крупка снежная, лук-скорода, морошка. Осока мужененавистническая. Сон-трава (прострел многонадрезный)".
Сухие соцветия были хрупкими, как крылья бабочек, ягоды на иллюстрациях, казалось, источали едва уловимый терпкий аромат. Тонкие стебли, острые листья-сабли грозили поранить пальцы, уязвить ладонь злым шипом. Одни цветы горели огнем, другие бледно-голубой океанской прохладой остужали взгляд, третьи парили над своими зелеными листьями, как маленькие сиреневые салюты. Четвертые были так нежны, что оседали, казалось, внутри самого разума легкими белыми лепестками - живым снегом. Пятые не казались цветами вовсе: чешуйчатые гусеницы, щетинистые щетки, они ползали по холодным камням, казалось, в поисках пищи, а не грунта.
Рядом с гербарием я обнаружил энциклопедию живых существ, обитающих в Заполярье. Здесь были птицы, рыбы, звери и насекомые, о существовании которых я раньше и не подозревал. Розовая чайка сидела на пустынном берегу, похожая на гладкий, обкатанный прибоем камушек. Пушистый канюк-зимняк хищно парил над тундрой, выискивая добычу, - белёсый, как припорошенная снегом почва. Малая конюга - крошечная водоплавающая птичка цвета остывшей лавы, со строгим, угрожающим взглядом ярко-белых глаз, - качалась на холодных морских волнах. Скользкая рыба люмпен, напоминавшая по виду мягкий нож, извивалась в придонной воде, выпучив во мрак свои бессмысленные глаза. По мерзлой земле шныряли копытные лемминги - толстенькие, кругленькие, щекастые грызуны. Подошвы их лапок были покрыты мягкой шерсткой.
Я сжег немыслимое количество свеч и весь выпачкался в пыли. Решительно невозможно было покинуть библиотеку. Вслед за энциклопедиями я нашел карты: "Аномальное гравитационное поле арктического бассейна в редукции в свободном воздухе", "Рельеф дна Северного Ледовитого океана", "Живые и мертвые вулканы Камчатки". Тут были также изумительные учебники по астрономиим, иллюстрированные наподобие подвижных полярных карт Вальдемара, множество пособий по физике природных явлений, включая три тома о спрайтах - редких электрических разрядах, которые возникают в термосфере и мезозвере во время сильной грозы. Темными ночами эти многокилометровые столбы света вставали над облаками на сотые доли секунды, раскрывались, словно гигантские соцветия, и умирали, невидимые для людей.
И, разумеется, в библиотеке Холмов обнаружились свитки: множество свитков V, VIII, XIV веков. Они были пыльными и хрупкими, как засохшие листья, и, оставаясь свернутыми, напоминали печальные бледные розы.
Именно свитки заинтересовали меня больше всего. В основном, в них содержались трактаты по алхимии, но попадались и исторические документы: договоры, летописи, фамильные древа.
Я нашел здесь, в частности, ирландскую рукопись IX века под названием "Подлинная история Книги Келлса". Когда я открыл ее, у меня перехватило дух. Документ был написан на латыни и наполнен удивительными миниатюрами. Все здесь вращалось и двигалось, словно калейдоскоп. Краски, несмотря на древность, переливались мягкими глянцевыми бликами, как будто передо мной были не изображения растений, животных и двуногих существ, а разноцветные павлиньи перья. Пурпурный, сиреневый, розовый и красный, желтая охра и веронская зеленая, афганская ляпис-лазурь и оранжевая киноварь мерцали в полумраке библиотеки - горячие, нежные, свежие, словно их только минуту назад нанесли на лист. Казалось, что от иллюстраций исходит негромкий мелодичный звон.
Текст рукописи рассказывал о том, как молоденький монах-иллюстратор отправился в лес за чернильными орешками, которые в те времена использовались для создания рукописей по всему Западу, и встретил фею из Туата де Дананн. Она назвала ему свое имя ("Зачем?! - поразился я) и помогла добыть волшебную линзу для работы над миниатюрами: глаз смертельно опасного "червозмея". К несчастью, за такое великодушие фея поплатилась своим человеческим естеством: больше никто ее не видел в обличии девочки ("Еще бы!" - подумал я). Однако глаз червозмея позволил монаху рисовать дивные крошечные иллюстрации, и в результате он закончил свою драгоценную книгу.
На последней странице свитка я обнаружил короткую приписку:
"Список четырех Евангелий со вступлением, толкованиями и дополнениями, называемый Книгой Келлса, созданный братом Эйданом и завершенный мною, я оставляю среди смертных людей. Эту же рукопись я отдаю в дар Туата де Дананн в благодарность и с надеждой и упованием, что не будет между людьми и феями вражды, поелику наша обоюдная схожесть больше, чем наша вражда и наши различия.
С памятью о моем друге Эшлинг, хранительнице леса, что лежит возле аббатства Келлс.
Брат Брендан".
Прочитав эти строчки, я аккуратно закрыл рукопись и бережно положил ее обратно на полку. Написанное (и увиденное) поразило меня. Это были история великодушия. И это была история таланта, который стоит целой жизни - или целой смерти.
"Что может быть ценнее книги?" - думал я, и внутри у меня все дрожало.
Я всю ночь не мог сомкнуть глаз. В темноте комнаты, на фоне полога моей кровати и светло-серых каменных стен, мне мерещились иллюстрации брата Брендана. Круглые миниатюры с цветными стрекозами и жуками медленно вращались, подобные элементам оптического механизма. Я видел и слышал, как кто-то наносит краски на лист, буквы на строку, чернила на бумагу - белую, как молоко.
Как только рассвело, я вернулся в библиотеку. Рукопись ждала меня на прежнем месте. Когда я раскрыл ее, то снова услышал тихий звон и гудение. Это было похоже на звук, который издают насекомые возле пруда жарким летним днем.
Я принялся листать книгу, на этот раз обращая больше внимания на иллюстрации, а не на текст. На одной из страниц обнаружился рисунок, который я отчего-то не заметил накануне: крупное, во весь лист, изображение маски. Оно было покрыто орнаментом из переплетенных растений: хвощей, иван-чая, брусники, дубовых листьев. В промежутках между стеблями и ветвями проглядывало дымчатое голубое небо.
Мне захотелось надеть эту маску. Я осторожно открепил лист от рукописи и приложил его к своему лицу.
В первое мгновение ничего особенного не произошло. Потом послышался крик ворона: "Кру! Кру!". Боковым зрением я все еще видел книжные полки, но прямо передо мной был тенистый лес: высокие ели, вязы и мох. Пахло листьями и теплой хвоей, землей, цветущей лесной подстилкой. Жужжал шмель. Среди кустиков брусники шуршала лесная мышь.
Я глубоко втянул в себя воздух.
- Эшлинг, - сказал я вслух. Но отчего-то звук моего голоса раздался только в библиотеке.
Я продолжил свои розыски, и день спустя обнаружил еще кое-что любопытное. В дальнем ящике, среди груды договоров и грамот, увешанных печатями, словно бусами, я обнаружил документ под названием "Летопись жизни короля Дании Вальдемара IV Аттердага". К тексту прилагались лист с ветвистым фамильным древом и список политических достижений монарха - весьма обширный.
"Его величество король Дании Валдема IV Аттердаг, сын его величества короля Дании Кристофера II Эрикссона, рожден в Дании, в 1320 году. Бедная наша страна в ту пору лежала в руинах. Нас терзали междуусобицы. Двор подчинялся регентам, которые не искали ничего, кроме поживы. Так продолжалось до тех пор, пока король Вальдемар IV не взошел на престол".
Я улыбнулся. За высокопарным слогом угадывалось презрение, которое летописец, очевидно, питал к старому королю, - и приязнь к его сыну. Это было мне вполне понятно, поскольку я легко мог представить себе, что именно стал делать и говорить Вальдемар, вернувшись ко двору и найдя родную Данию в беспорядке.
Далее следовало перечисление политических заслуг, дел и войн короля: договор с ганзейцами, возвращение под руку датских монархов Шлезвига, Зеландии и других островов. Прожажа целой страны - Эстляндии - магистру Тевтонского ордена за 19 тысяч марок серебра. "Покупка" потерянных датских доменов на эти деньги. Подчинение датскому скипетру шведской Скании. Первые горячие победы - и болезненные поражения, последовавшие за триумфом из-за неумеренных внешнеполитических аппетитов Вальдемара. Позорный Штральзундский мир, после заключения которого датская корона попала в жесточайшую зависимость от Ганзы.
"Сын и наследник Вальдемара IV Аттердага, Христофор, погиб при жизни своего отца, в 1363 году, в борьбе с ганзейцами, - с болью отмечал летописец. - Его дочь Маргарита вышла замуж за норвежского короля Хакона Магнуссона. В 1366 году король Вальдемар IV заключил брак с юной принцессой Бригитой. Однако Господу не было угодно, чтобы у его величества родился новый наследник".
- Бригита, - пробормотал я. - Что за Бригита?
Я принес из первой колоннады "Энциклопедию истории Дании" и принялся ее листать.
"Принцесса Бригита, известная также как Бригита Бессердечная, - прочитал я. - Вторая супруга короля Дании Вальдемара IV Аттердага, ставшая его женой в 1366 году, в возрасте четырнадцати лет. Получила известность после убийства давней любовницы короля, Хельги. Эта женщина не происходила из знатного рода, однако ее связь с Вальдемаром Аттердагом дилась около тридцати лет. Хельга никогда не была замужем. Она родила двух сыновей: Эгиля и Харальда.
На склоне лет король принял решение воссоединить семью и пригласил во дворец, где жил в ту пору с Бригитой, Хельгу и ее сыновей. В первое же утро после приезда женщину нашли мертвой на полу в гостевой спальне. Ничто не указывало на то, что ее смерть наступила из-за отравления или удушения, однако по стране мгновенно распространился слух, что соперницу убила молодая принцесса Бригита. Так полагал и сам Вальдемар IV. После убийства король более не сказал ей ни слова.
Бригита Бессердечная пережила Вальдемара Аттердага на три года. От их брака не было рождено детей".