(no subject)
Себастьян рассказал мне, как доводить авокадо до съедобного состояния. Оказывается, их можно просто завернуть в газету и ждать несколько дней при комнатной температуре. Я подозревала, что им можно помочь дозреть, но про газету не думала. Я очень плохо знаю географию, поэтому когда мне говорят "Кито", я не знаю, что это и где, знаю только, что где-то далеко и похоже на кита. А когда он готовил нам севиче с креветками и какой-то совершенно немыслимый картофельный суп с авокадо, то это казалось и вовсе инопланетной едой.
В мире столько разных мест и разных реальностей, разных обычаев, разных людей. Это интересно и с точки зрения, опять же, психологии: то, что у нас считается дурной приметой, или на чем принято заморачиваться, для людей из других стран может быть совсем неважным. Зато у них есть другие, их собственные приметы и заморочки, которые нам кажутся чудными. У нас разные реальности. И поскольку их, реальностей, так много, то как-то грустно было бы ограничивать себя лишь одной. Хотя это мне было бы грустно, а кто-то наверняка и не знает, как можно по-другому, да и не нужно ему это.
Общаясь, в частности, с испанцами, которые уже очень долго живут вне Испании, понимаешь, как много все-таки человек берет от родной страны. Они отдают обычаи, слова и обороты, привычки потихоньку - просто в силу другого окружения - но сама логика мышления, сам тип людей, даже набор реакций на те или иные события (по крайней мере набор реакций, выражаемых вербально) остается тем же, взятым из языка, в котором человек рос. Могу предположить, и пока только предположить, что это зависит в некоторой степени от человека и в немалой - от его страны, и могу также предположить, что люди, которые живут в чужой стране давно, постепенно становятся практически ее аборигенами, и все-таки это "практически", а не "полностью". Стоит только вспомнить историю, которую рассказывал И.Г. о своем знакомом композиторе: он был, кажется, бурят, и прежде русского выучился говорить по-бурятски. Жена у него была русская, и по-русски он, естественно, говорил. Но перед смертью он вдруг снова заговорил по-бурятски, и она не могла его понять.
Я думаю, это возвращение к родному языку, или, скорее, невозможность уйти от него - неизбежна, да и не то, чтобы этого стоило бы избегать, просто тут я снова вспоминаю свою любимую игру, в которую люблю играть, когда путешествую: мимикрировать, сойти за своего. Наверное, если бы я переехала, через какое-то время эта игра надоела бы мне, и все же, думаю, до освоения языка на хорошем уровне я бы продолжала в нее играть. Возможно, это воображение, требующее сочинять истории, а если уж их не сочинять, то прожить несколько жизней хотя бы таким способом. Ведь жутко интересно, каково это - в чужой шкуре, в чужой стране, с чужим мышлением - конечно оно будет чужое, потому что оно на чужом языке, а мы все - или почти все - мыслим, проговаривая. Конечно, к нему можно привыкнуть, но это не меняет его чуждости, и тем оно невероятно интересно.
У меня вдруг начала появляться способность более-менее определять по лицу, из какой страны человек. Очень любопытно, что некоторых видно прямо сразу. В общем-то, большинство видно прямо сразу. Но встречаются люди, которые на самом деле могли бы быть откуда угодно, такие прекрасные инопланетные странники, и это просто завораживает.
В мире столько разных мест и разных реальностей, разных обычаев, разных людей. Это интересно и с точки зрения, опять же, психологии: то, что у нас считается дурной приметой, или на чем принято заморачиваться, для людей из других стран может быть совсем неважным. Зато у них есть другие, их собственные приметы и заморочки, которые нам кажутся чудными. У нас разные реальности. И поскольку их, реальностей, так много, то как-то грустно было бы ограничивать себя лишь одной. Хотя это мне было бы грустно, а кто-то наверняка и не знает, как можно по-другому, да и не нужно ему это.
Общаясь, в частности, с испанцами, которые уже очень долго живут вне Испании, понимаешь, как много все-таки человек берет от родной страны. Они отдают обычаи, слова и обороты, привычки потихоньку - просто в силу другого окружения - но сама логика мышления, сам тип людей, даже набор реакций на те или иные события (по крайней мере набор реакций, выражаемых вербально) остается тем же, взятым из языка, в котором человек рос. Могу предположить, и пока только предположить, что это зависит в некоторой степени от человека и в немалой - от его страны, и могу также предположить, что люди, которые живут в чужой стране давно, постепенно становятся практически ее аборигенами, и все-таки это "практически", а не "полностью". Стоит только вспомнить историю, которую рассказывал И.Г. о своем знакомом композиторе: он был, кажется, бурят, и прежде русского выучился говорить по-бурятски. Жена у него была русская, и по-русски он, естественно, говорил. Но перед смертью он вдруг снова заговорил по-бурятски, и она не могла его понять.
Я думаю, это возвращение к родному языку, или, скорее, невозможность уйти от него - неизбежна, да и не то, чтобы этого стоило бы избегать, просто тут я снова вспоминаю свою любимую игру, в которую люблю играть, когда путешествую: мимикрировать, сойти за своего. Наверное, если бы я переехала, через какое-то время эта игра надоела бы мне, и все же, думаю, до освоения языка на хорошем уровне я бы продолжала в нее играть. Возможно, это воображение, требующее сочинять истории, а если уж их не сочинять, то прожить несколько жизней хотя бы таким способом. Ведь жутко интересно, каково это - в чужой шкуре, в чужой стране, с чужим мышлением - конечно оно будет чужое, потому что оно на чужом языке, а мы все - или почти все - мыслим, проговаривая. Конечно, к нему можно привыкнуть, но это не меняет его чуждости, и тем оно невероятно интересно.
У меня вдруг начала появляться способность более-менее определять по лицу, из какой страны человек. Очень любопытно, что некоторых видно прямо сразу. В общем-то, большинство видно прямо сразу. Но встречаются люди, которые на самом деле могли бы быть откуда угодно, такие прекрасные инопланетные странники, и это просто завораживает.