Дискуссии о "советском" и мертвый язык
Недавняя дискуссия о стихотворении Пуханова заставила еще раз задуматься о «советском», точнее, о дискуссиях вокруг «советского», которые то и дело вспыхивают в ЖЖ и прочем публичном простанстве.
Эти дискуссии вызывают у меня чудовищное раздражение - и сегодня я понял почему. У меня впечатление, что большинство участников находятся на уровне 1990 года и всерьез обсуждают «оправданы ли были репрессии», маскирует ли травма войны травму репрессий, «одна часть народа сажала другую», хорошо ли было жить в СССР и прочее и прочее. От того, что некоторые из участников в 1990 году ходили в детский сад и ясли, впечатление мертвенности только усиливается.
Чем-то это напоминает ситуацию начала перестройки, когда некоторое время еще продолжал существовать мертвый оттепельный дискурс «Сталин уничтожил верных ленинцев», до тех пор пока нынешний не пришел ему на смену.
Дело не в том, говорят ли участники дискуссии правду или врут - а в том, что язык и категориальный аппарат, которым они пользуются, морально устарели лет 15 назад. В силу возраста я еще помню времена, когда сам мог этим языком пользоваться - и поэтому теоретически легко могу в такую дискуссию ввязнуть и согласиться с тем или иным высказыванием. Читая те или иные тексты, могу даже получить удовольствие от того, как удачно и остроумно люди говорят на мертвом языке о мертвых вещах.
Беда в том, что продолжение подобных дискуссий на руку не нам с вами - хорошим честным людям, которые любят свою страну и желают ей добра - а условному «суркову». Потому что дискуссия на этом уровне позволяет ему воображать себя новым Сусловым или Ждановым (если не Сталиным), встраивая себя в советскую имперскую традицию, к которой он, на самом деле, не имеет никакого отношения (потому что место ему - в романе из жизни вороватых диктаторов стран третьего мира).
И еще. Обсуждение «советского» позволяет не обсуждать другие, более важные вопросы - и поэтому я убежден, что условная «власть» (включая в это понятие всех, кто контролирует, и всех, кто заинтересован в сохранении нынешней ситуации) готова подобные дискуссии о советском поддерживать и культивировать. Потому телевидение чередует «В круге первым» и советское пропагандисткое кино: до тех пор пока спорят, что правдивее отобразило жизнь России - «Кубанские казаки» или «Колымские рассказы», можно быть уверенным, что серьезные вопросы никто не поднимет и, значит, статус кво в политике и идеологии сохранится.
При этом участники этих дискуссий как правило к этой "власти" отношения не имеют, да и вообще - хорошие люди.
Конечно, легче легкого сказать, что все вокруг говорят на мертвом, а надо говорить на живом. А на живом - это как? А я не знаю толком. Умел бы - сам говорил.
Я попробую назвать несколько направлений, в которых, как мне кажется, хорошо было бы думать. Сразу скажу, что все, о чем я говорю, представляется мне банальным и наверняка все это и без меня знают. Если так, то осталось понять, почему об этом забывают, когда начинают говорить о «советском».
1. Давайте избегать бинарных оппозиций типа палачи vs. жертвы. Мы все вообще-то знаем, что палачи становились жертвами довольно легко. А многие жертвы, если что, с радостью снова стали бы палачами. Туда же идет оппозиция «советского» и «антисоветского», «демократического» и «сталинского».
2. Давайте избегать изоляции 72 лет советской власти от остальной истории страны. История - непрерывный процесс. Она началась не в 17 году и не в 91ом завершилась. Механизмы, которые действовали в СССР продолжают действовать и сегодня. И эти механизмы вовсе не сводятся к «наследию тоталитаризма».
3. Давайте избегать изоляции истории России от истории Европы и мира. Конечно, страшно приятно считать, что ты живешь в «особенной» стране. Это в самом деле правда, потому что любая страна - особенная, а моя Родина особенная хотя бы потому, что она - моя и я ее люблю. Но закономерности, которые можно увидеть, глядя на историю России/СССР, можно увидеть и глядя на историю США того же периода. Заодно отправим на помойку разговоры про «тоталитаризм» и «демократию».
4. Давайте стараться думать о людях, которые тогда жили. Они не умели мыслить в терминах «репрессии» или «свобода слова». Значительная часть этих людей не мыслили и в терминах «классовой борьбы» или «коллективизации». Эти люди выживали в сложном мире - и выживали разными способами, в том числе - морально предосудительными и этически неприятными. Это еще одна причина, чтобы не отрывать историю СССР от истории девяностых годов, в которые мы все могли наблюдать схожие процессы.
5. Если уж очень хочется говорить о «советском» в отрыве от мирового - давайте сделаем объектом рефлексии собственную амбивалентность отношения к этому времени. Очевидно, лучшие тексты о советском прошлом это и делают - и художественные, и не-художественные. Но как только дело доходит до публичных дискуссий - многие разумные люди тут же начинают откатываться к тому или иному полюсу.
6. Можно наоборот - стараться держать дистанцию, смотреть со стороны. Можно стать на религиозную позицию (а последовательно религиозная позиция, разумеется, не позволяет вести разговор на том уровне, на котором он происходит), можно - на историософскую, на позицию психоистории, на какую угодно другую. Главное, чтобы она не была привязана к уникальному образованию под названием СССР, а была достаточно универсальна.
Всего этого, очевидно, недостаточно. Я только попытался описать некоторые направления, в которых можно думать.
В качестве приложения я хочу привести пример высказывания, лежащего в парадигме нынешних дискуссий, и показать, почему это высказывание не работает или, точнее, работает не так, как надо.
«Травма войны маскИрует сегодня травму репрессий».
Существующий дискурс предполагает различные способы атаки на это утверждение. Во-первых, можно услышать, что репрессий не было, или что они затронули мало людей, а война затронула всех. Приводятся цифры погибших в репрессиях (со ссылкой на «Мемориал») и доказывают, что их было меньше, чем погибших в войне. И так далее. В споре с этими людьми можно увязнуть надолго, потому что у обоих сторон много доводов и еще больше эмоций, ждущих выражения.
На самом деле, да, война в советском дискурсе действительно описывалась как источник всех бед и служила каналом для скорби и ужаса. В этом смысле да, можно сказать, что в семидесятые годы травма войны маскировала травму репрессий.
С другой стороны давайте посмотрим, какие еще травмы у нас случились за последние сто лет. Травма хаоса девяностых. Травма распада «советского» в перестройку. Травма репрессий. Травма войны. Травма массового голода. Травма коллективизации. Травма гражданской войны. Травма проигранной русско-японской войны. Травма первой революции и сопутствующих ей репрессий.
Может, для какого-то социального слоя из было больше, для какого-то - меньше. Но их на самом деле так много, что вот это «травма войны маскирует травму репрессий» вообще теряет смысл. А что маскирует травму гражданской войны? А травма утраты смысле в начале девяностых маскируется чем? А что маскирует разговор о реперссиях сегодня?
Пытаясь ответить на эти вопросы, можно описать историю России как череду маскирующих друг друга травм, ситуацию, где вытесненное снова возвращается и становиться источником новой травмы (скажем, Н.Я.Мандельштам выводила репрессии из страха людей, переживших гражданскую войну, когда трупы валялись на улицах). При этом подходе, кстати, исчезают злодеи и герои, а остаются несчастные люди, не сумевшие переварить свой травматический опыт. Можно оставить в стороне идеи маскирования, а посмотреть на все травмы как на единый пучок, где все со всем слепилось вплоть до полной неразличимости. Можно попытаться посмотреть, как аналогичные процессы происходили в других странах, можно увидеть эту череду травм как часть бесконечной истории человечества. Можно говорить о череде травм как о выражении идеи сансары или идеи о том, что насилие всегда порождает насилие. Можно понять, каким образом наше поведение сегодня в том, что касается осмысления девяностых или распада «советского» детерменировано предшествующими травмами и то, каким образом оно подготавливает новые травмы.
Короче, много чего можно сделать, если рассматривать «войну» и «репрессии» как часть длинной истории, а не две повисшие в безвоздушном пространстве монады, которые следовало обсуждать тридцать лет назад
Эти дискуссии вызывают у меня чудовищное раздражение - и сегодня я понял почему. У меня впечатление, что большинство участников находятся на уровне 1990 года и всерьез обсуждают «оправданы ли были репрессии», маскирует ли травма войны травму репрессий, «одна часть народа сажала другую», хорошо ли было жить в СССР и прочее и прочее. От того, что некоторые из участников в 1990 году ходили в детский сад и ясли, впечатление мертвенности только усиливается.
Чем-то это напоминает ситуацию начала перестройки, когда некоторое время еще продолжал существовать мертвый оттепельный дискурс «Сталин уничтожил верных ленинцев», до тех пор пока нынешний не пришел ему на смену.
Дело не в том, говорят ли участники дискуссии правду или врут - а в том, что язык и категориальный аппарат, которым они пользуются, морально устарели лет 15 назад. В силу возраста я еще помню времена, когда сам мог этим языком пользоваться - и поэтому теоретически легко могу в такую дискуссию ввязнуть и согласиться с тем или иным высказыванием. Читая те или иные тексты, могу даже получить удовольствие от того, как удачно и остроумно люди говорят на мертвом языке о мертвых вещах.
Беда в том, что продолжение подобных дискуссий на руку не нам с вами - хорошим честным людям, которые любят свою страну и желают ей добра - а условному «суркову». Потому что дискуссия на этом уровне позволяет ему воображать себя новым Сусловым или Ждановым (если не Сталиным), встраивая себя в советскую имперскую традицию, к которой он, на самом деле, не имеет никакого отношения (потому что место ему - в романе из жизни вороватых диктаторов стран третьего мира).
И еще. Обсуждение «советского» позволяет не обсуждать другие, более важные вопросы - и поэтому я убежден, что условная «власть» (включая в это понятие всех, кто контролирует, и всех, кто заинтересован в сохранении нынешней ситуации) готова подобные дискуссии о советском поддерживать и культивировать. Потому телевидение чередует «В круге первым» и советское пропагандисткое кино: до тех пор пока спорят, что правдивее отобразило жизнь России - «Кубанские казаки» или «Колымские рассказы», можно быть уверенным, что серьезные вопросы никто не поднимет и, значит, статус кво в политике и идеологии сохранится.
При этом участники этих дискуссий как правило к этой "власти" отношения не имеют, да и вообще - хорошие люди.
Конечно, легче легкого сказать, что все вокруг говорят на мертвом, а надо говорить на живом. А на живом - это как? А я не знаю толком. Умел бы - сам говорил.
Я попробую назвать несколько направлений, в которых, как мне кажется, хорошо было бы думать. Сразу скажу, что все, о чем я говорю, представляется мне банальным и наверняка все это и без меня знают. Если так, то осталось понять, почему об этом забывают, когда начинают говорить о «советском».
1. Давайте избегать бинарных оппозиций типа палачи vs. жертвы. Мы все вообще-то знаем, что палачи становились жертвами довольно легко. А многие жертвы, если что, с радостью снова стали бы палачами. Туда же идет оппозиция «советского» и «антисоветского», «демократического» и «сталинского».
2. Давайте избегать изоляции 72 лет советской власти от остальной истории страны. История - непрерывный процесс. Она началась не в 17 году и не в 91ом завершилась. Механизмы, которые действовали в СССР продолжают действовать и сегодня. И эти механизмы вовсе не сводятся к «наследию тоталитаризма».
3. Давайте избегать изоляции истории России от истории Европы и мира. Конечно, страшно приятно считать, что ты живешь в «особенной» стране. Это в самом деле правда, потому что любая страна - особенная, а моя Родина особенная хотя бы потому, что она - моя и я ее люблю. Но закономерности, которые можно увидеть, глядя на историю России/СССР, можно увидеть и глядя на историю США того же периода. Заодно отправим на помойку разговоры про «тоталитаризм» и «демократию».
4. Давайте стараться думать о людях, которые тогда жили. Они не умели мыслить в терминах «репрессии» или «свобода слова». Значительная часть этих людей не мыслили и в терминах «классовой борьбы» или «коллективизации». Эти люди выживали в сложном мире - и выживали разными способами, в том числе - морально предосудительными и этически неприятными. Это еще одна причина, чтобы не отрывать историю СССР от истории девяностых годов, в которые мы все могли наблюдать схожие процессы.
5. Если уж очень хочется говорить о «советском» в отрыве от мирового - давайте сделаем объектом рефлексии собственную амбивалентность отношения к этому времени. Очевидно, лучшие тексты о советском прошлом это и делают - и художественные, и не-художественные. Но как только дело доходит до публичных дискуссий - многие разумные люди тут же начинают откатываться к тому или иному полюсу.
6. Можно наоборот - стараться держать дистанцию, смотреть со стороны. Можно стать на религиозную позицию (а последовательно религиозная позиция, разумеется, не позволяет вести разговор на том уровне, на котором он происходит), можно - на историософскую, на позицию психоистории, на какую угодно другую. Главное, чтобы она не была привязана к уникальному образованию под названием СССР, а была достаточно универсальна.
Всего этого, очевидно, недостаточно. Я только попытался описать некоторые направления, в которых можно думать.
В качестве приложения я хочу привести пример высказывания, лежащего в парадигме нынешних дискуссий, и показать, почему это высказывание не работает или, точнее, работает не так, как надо.
«Травма войны маскИрует сегодня травму репрессий».
Существующий дискурс предполагает различные способы атаки на это утверждение. Во-первых, можно услышать, что репрессий не было, или что они затронули мало людей, а война затронула всех. Приводятся цифры погибших в репрессиях (со ссылкой на «Мемориал») и доказывают, что их было меньше, чем погибших в войне. И так далее. В споре с этими людьми можно увязнуть надолго, потому что у обоих сторон много доводов и еще больше эмоций, ждущих выражения.
На самом деле, да, война в советском дискурсе действительно описывалась как источник всех бед и служила каналом для скорби и ужаса. В этом смысле да, можно сказать, что в семидесятые годы травма войны маскировала травму репрессий.
С другой стороны давайте посмотрим, какие еще травмы у нас случились за последние сто лет. Травма хаоса девяностых. Травма распада «советского» в перестройку. Травма репрессий. Травма войны. Травма массового голода. Травма коллективизации. Травма гражданской войны. Травма проигранной русско-японской войны. Травма первой революции и сопутствующих ей репрессий.
Может, для какого-то социального слоя из было больше, для какого-то - меньше. Но их на самом деле так много, что вот это «травма войны маскирует травму репрессий» вообще теряет смысл. А что маскирует травму гражданской войны? А травма утраты смысле в начале девяностых маскируется чем? А что маскирует разговор о реперссиях сегодня?
Пытаясь ответить на эти вопросы, можно описать историю России как череду маскирующих друг друга травм, ситуацию, где вытесненное снова возвращается и становиться источником новой травмы (скажем, Н.Я.Мандельштам выводила репрессии из страха людей, переживших гражданскую войну, когда трупы валялись на улицах). При этом подходе, кстати, исчезают злодеи и герои, а остаются несчастные люди, не сумевшие переварить свой травматический опыт. Можно оставить в стороне идеи маскирования, а посмотреть на все травмы как на единый пучок, где все со всем слепилось вплоть до полной неразличимости. Можно попытаться посмотреть, как аналогичные процессы происходили в других странах, можно увидеть эту череду травм как часть бесконечной истории человечества. Можно говорить о череде травм как о выражении идеи сансары или идеи о том, что насилие всегда порождает насилие. Можно понять, каким образом наше поведение сегодня в том, что касается осмысления девяностых или распада «советского» детерменировано предшествующими травмами и то, каким образом оно подготавливает новые травмы.
Короче, много чего можно сделать, если рассматривать «войну» и «репрессии» как часть длинной истории, а не две повисшие в безвоздушном пространстве монады, которые следовало обсуждать тридцать лет назад