Потопы и допотопность
[По материалам газеты "Суть времени": 1, 2, 3]
Можно было бы назвать эти три статьи "занимательная потопология", но... нет.
Выбранный С.Е. метод исследования опирается не только на научные факты, но и на исторические предания, легенды и мифы, а также на их литературные обработки разными древними авторами. Ибо тексты великих древних авторов могут повлиять и влияли на формирование тех или иных идентичностей, фундаментальных отождествлений людей и народов с теми или иными общностями, теми или иными героями, наиболее ярко эти общности представлявшими, подвигами этих героев, великими историческими или мифологическими деяниями и т.д. Человеческая история длится за счёт таких отождествлений. (В известной статье Ленина "Памяти Герцена" он также говорит, что революционный процесс осуществляется, в том числе, и по принципу идентификационной эстафеты: спустя тысячелетия идентификация сохраняется и определяет жертвенное поведение людей, которые, в свою очередь, становятся идентификационными маяками для их последователей.) Как бы ни была велика роль материальных факторов в историческом процессе, нельзя отрицать и роль факторов психологических, культурных, в том числе идентификационных. То, что самые неправдоподобные легенды оказывают влияют на идентификации, а накалённые идентификации влияют на ход исторического процесса, относится к разряду доказуемого и является неоспоримым. Не говоря уже о фактах появления стигматов у людей, ориентировавшихся на Христа.
Одним из эпизодов мощнейших идентификационных текстов является всемирный потоп. Что древнегреческий (один из трёх - Девкалионов), что библейский, что шумеро-аккадский. Причём в двух последних наблюдаем беспрецедентное повторение всех основных тем. Первые известные тексты о потопе принадлежат к III тысячелетию до нашей эры, тянутся от этих шумерских табличек в Вавилон, в аккадские версии и оттуда - в библейские и древнегреческие предания.
Параллелизмы: негодование высших сил по поводу великого нечестия и многих непотребств в человеческом обществе (в том числе людоедства), ковчег избранного, помощь бога в его строительстве, описание самого потопа и поведения избранного после его окончания.
Отличия.
1) В древнегреческой версии людоеды становятся волками-оборотнями и в этом виде сохраняются после потопа, представляя собой не уничтоженную часть допотопного человечества: спаслись не только те, кто был в ковчеге, но и главные виновники - семейство сына Пеласга - Ликаона (который якобы избавлял Аркадию от поклонения доолимпийским культам, матриархальным в том числе, но и не только, якобы насаждая культ Зевса, а на самом деле - людоедство), превращённое Зевсом в волков, - а также парнасцы, разбуженные волчьим воем, часть из которых затем переселились в Аркадию и там продолжили ликаоновы мерзости (ещё очень долго в жертву Зевсу Ликейскому приносился мальчик, чьи внутренности смешиваются с внутренностями животных, после чего варится суп из потрохов - вспомним старух из "Волшебной горы" Томаса Манна). И именно эта пеласгическая Аркадия волновала умы многих древних римлян, включая Вергилия. То есть тех, кто задавал коды западной цивилизации, которые потом подхватил Гёте в "Фаусте". Ещё можно вспомнить волчицу, вскормившую Ромула и Рема, и волчицу - прародительницу тюркского каганата.
2) В библейском варианте Бог сам решает и извести человечество за его грехи и спасти праведника Ноя, дабы род людской полностью не иссяк. Ибо в монотеизме нет у Бога равного антагониста (тем более доброго, защищающего людей). Ни у шумеров, ни у аккадцев, ни у древних греков монотеизма нет, поэтому одно верховное божество, опираясь на мнение большинства богов, организует потоп как погибель всего человечества, а другое (равномощное или способное к проведению в жизнь альтернативных проектов) спасает человечество.
Тем самым, уже в древнейших мифологиях появляются как недоброжелательные по отношению к человеку боги (коллективы божеств), так и те высшие существа, которые человеку сочувствуют и помогают (тайно или явно противодействуя человеконенавистничеству большинства богов). Соответственно первых можно назвать антропофобами (или теоантигуманистами), а вторых - антропофилами (или теогуманистами). И, по самому крупному счёту, в ряду священных надчеловеческих персонажей, защищавших человечество от античеловеческой (а значит, антигуманистической) антропофобии других надчеловеческих персонажей, находятся Энки, Прометей и Христос.
А поскольку легенды и мифы о потопе отражают нечто реальное, то приходится предположить, что под чертой, отделяющей послепотопное и допотопное человечество, память людская имеет в виду нечто конкретное. Какую-то уже оформившуюся иерархию, то есть нечто, не имеющее отношения к первобытному коммунизму (который уже позади или где-то сбоку). Иерархию, начинённую исступлённой внутривидовой агрессией (запрета на крайние формы которой нет), иерархию, отрицающую единство рода человеческого.
Мы недостаточно осведомлены даже сейчас о том, какое конкретное содержание стоит за человеческим ощущением допотопного ужаса. Но как реален потоп, так реально и это содержание. Когда некие уже вполне необезьяньи, достаточно продвинутые сообщества беспощадно уничтожают другие сообщества себе подобных. Когда в плен не берут и в рабство не обращают, а просто убивают и съедают.
Почему не предположить, что ведущаяся война с гуманизмом по сокровенной сути своей является вторжением в человеческую жизнь отторгнутого когда-то человечеством допотопного начала? Тёмная матриархальная стихия томится взаперти и рвётся на свободу, дабы пожрать гуманизм. И есть те, кто очень хочет вернуть в мир антигуманистический проект "Допотопное человечество 2.0".
Кроме того, многие пытаются убедить общество, что гуманизм - очень поздняя конструкция, имеющая в существенной степени светский характер. И это не только представители глобальной постмодернистской антиисторической и антигуманистической публики. Но и те, кто ей как бы противостоит. Только проблема в том, что те, кто сегодня защищает отдельные гуманистические слагаемые человеческого бытия, отказываясь защищать сам гуманизм, открещиваясь от гуманизма, низводя весь его к очень хлипким квазилиберальным конструкциям, способствуют краху гуманизма. А когда он рухнет, никто не даст спасать так лелеемые ими отдельные слагаемые человеческого бытия. Более того, будучи изъятыми из гуманистического целого, они немедленно (явно или тайно) фашизируются. А значит, пора иначе сформулировать саму гуманистическую проблематику, иначе выстроить саму гуманистическую традицию.
И поэтому, как бы ни было страшно изъять Гёте из гуманистической немецкой культуры (ибо тогда всё здание её рухнет, а это на руку только фашистам и неофашистам), скрывать его антигуманистическое содержание нельзя. Потому что рано или поздно зловещая мощь сокрытого обнаружится, а к противостоянию ей мы не будем готовы, если будем осторожничать, лукавить и не расставим точек над "i".
Всё, что написано в "Фаусте", проникнуто этой страстью - "Фауст" и есть "проект допотопность 2.0". И августианский пеласгизм Вергилия по сути своей допотопен, и в теологических кросс-культурных играх со всякими Афинами/Нейт есть эти допотопные элементы, и помимо первобытно-коммунистического матриархата есть весьма далёкий от него допотопный матриархат, и в нацизме есть всё то же допотопное начало.
А значит, плодоносящее чрево, породившее фашистского гада, (как сказал Бертольт Брехт) - это и есть некая фундаментальная допотопность.
Можно было бы назвать эти три статьи "занимательная потопология", но... нет.
Выбранный С.Е. метод исследования опирается не только на научные факты, но и на исторические предания, легенды и мифы, а также на их литературные обработки разными древними авторами. Ибо тексты великих древних авторов могут повлиять и влияли на формирование тех или иных идентичностей, фундаментальных отождествлений людей и народов с теми или иными общностями, теми или иными героями, наиболее ярко эти общности представлявшими, подвигами этих героев, великими историческими или мифологическими деяниями и т.д. Человеческая история длится за счёт таких отождествлений. (В известной статье Ленина "Памяти Герцена" он также говорит, что революционный процесс осуществляется, в том числе, и по принципу идентификационной эстафеты: спустя тысячелетия идентификация сохраняется и определяет жертвенное поведение людей, которые, в свою очередь, становятся идентификационными маяками для их последователей.) Как бы ни была велика роль материальных факторов в историческом процессе, нельзя отрицать и роль факторов психологических, культурных, в том числе идентификационных. То, что самые неправдоподобные легенды оказывают влияют на идентификации, а накалённые идентификации влияют на ход исторического процесса, относится к разряду доказуемого и является неоспоримым. Не говоря уже о фактах появления стигматов у людей, ориентировавшихся на Христа.
Одним из эпизодов мощнейших идентификационных текстов является всемирный потоп. Что древнегреческий (один из трёх - Девкалионов), что библейский, что шумеро-аккадский. Причём в двух последних наблюдаем беспрецедентное повторение всех основных тем. Первые известные тексты о потопе принадлежат к III тысячелетию до нашей эры, тянутся от этих шумерских табличек в Вавилон, в аккадские версии и оттуда - в библейские и древнегреческие предания.
Параллелизмы: негодование высших сил по поводу великого нечестия и многих непотребств в человеческом обществе (в том числе людоедства), ковчег избранного, помощь бога в его строительстве, описание самого потопа и поведения избранного после его окончания.
Отличия.
1) В древнегреческой версии людоеды становятся волками-оборотнями и в этом виде сохраняются после потопа, представляя собой не уничтоженную часть допотопного человечества: спаслись не только те, кто был в ковчеге, но и главные виновники - семейство сына Пеласга - Ликаона (который якобы избавлял Аркадию от поклонения доолимпийским культам, матриархальным в том числе, но и не только, якобы насаждая культ Зевса, а на самом деле - людоедство), превращённое Зевсом в волков, - а также парнасцы, разбуженные волчьим воем, часть из которых затем переселились в Аркадию и там продолжили ликаоновы мерзости (ещё очень долго в жертву Зевсу Ликейскому приносился мальчик, чьи внутренности смешиваются с внутренностями животных, после чего варится суп из потрохов - вспомним старух из "Волшебной горы" Томаса Манна). И именно эта пеласгическая Аркадия волновала умы многих древних римлян, включая Вергилия. То есть тех, кто задавал коды западной цивилизации, которые потом подхватил Гёте в "Фаусте". Ещё можно вспомнить волчицу, вскормившую Ромула и Рема, и волчицу - прародительницу тюркского каганата.
2) В библейском варианте Бог сам решает и извести человечество за его грехи и спасти праведника Ноя, дабы род людской полностью не иссяк. Ибо в монотеизме нет у Бога равного антагониста (тем более доброго, защищающего людей). Ни у шумеров, ни у аккадцев, ни у древних греков монотеизма нет, поэтому одно верховное божество, опираясь на мнение большинства богов, организует потоп как погибель всего человечества, а другое (равномощное или способное к проведению в жизнь альтернативных проектов) спасает человечество.
Тем самым, уже в древнейших мифологиях появляются как недоброжелательные по отношению к человеку боги (коллективы божеств), так и те высшие существа, которые человеку сочувствуют и помогают (тайно или явно противодействуя человеконенавистничеству большинства богов). Соответственно первых можно назвать антропофобами (или теоантигуманистами), а вторых - антропофилами (или теогуманистами). И, по самому крупному счёту, в ряду священных надчеловеческих персонажей, защищавших человечество от античеловеческой (а значит, антигуманистической) антропофобии других надчеловеческих персонажей, находятся Энки, Прометей и Христос.
А поскольку легенды и мифы о потопе отражают нечто реальное, то приходится предположить, что под чертой, отделяющей послепотопное и допотопное человечество, память людская имеет в виду нечто конкретное. Какую-то уже оформившуюся иерархию, то есть нечто, не имеющее отношения к первобытному коммунизму (который уже позади или где-то сбоку). Иерархию, начинённую исступлённой внутривидовой агрессией (запрета на крайние формы которой нет), иерархию, отрицающую единство рода человеческого.
Мы недостаточно осведомлены даже сейчас о том, какое конкретное содержание стоит за человеческим ощущением допотопного ужаса. Но как реален потоп, так реально и это содержание. Когда некие уже вполне необезьяньи, достаточно продвинутые сообщества беспощадно уничтожают другие сообщества себе подобных. Когда в плен не берут и в рабство не обращают, а просто убивают и съедают.
Почему не предположить, что ведущаяся война с гуманизмом по сокровенной сути своей является вторжением в человеческую жизнь отторгнутого когда-то человечеством допотопного начала? Тёмная матриархальная стихия томится взаперти и рвётся на свободу, дабы пожрать гуманизм. И есть те, кто очень хочет вернуть в мир антигуманистический проект "Допотопное человечество 2.0".
Кроме того, многие пытаются убедить общество, что гуманизм - очень поздняя конструкция, имеющая в существенной степени светский характер. И это не только представители глобальной постмодернистской антиисторической и антигуманистической публики. Но и те, кто ей как бы противостоит. Только проблема в том, что те, кто сегодня защищает отдельные гуманистические слагаемые человеческого бытия, отказываясь защищать сам гуманизм, открещиваясь от гуманизма, низводя весь его к очень хлипким квазилиберальным конструкциям, способствуют краху гуманизма. А когда он рухнет, никто не даст спасать так лелеемые ими отдельные слагаемые человеческого бытия. Более того, будучи изъятыми из гуманистического целого, они немедленно (явно или тайно) фашизируются. А значит, пора иначе сформулировать саму гуманистическую проблематику, иначе выстроить саму гуманистическую традицию.
И поэтому, как бы ни было страшно изъять Гёте из гуманистической немецкой культуры (ибо тогда всё здание её рухнет, а это на руку только фашистам и неофашистам), скрывать его антигуманистическое содержание нельзя. Потому что рано или поздно зловещая мощь сокрытого обнаружится, а к противостоянию ей мы не будем готовы, если будем осторожничать, лукавить и не расставим точек над "i".
Всё, что написано в "Фаусте", проникнуто этой страстью - "Фауст" и есть "проект допотопность 2.0". И августианский пеласгизм Вергилия по сути своей допотопен, и в теологических кросс-культурных играх со всякими Афинами/Нейт есть эти допотопные элементы, и помимо первобытно-коммунистического матриархата есть весьма далёкий от него допотопный матриархат, и в нацизме есть всё то же допотопное начало.
А значит, плодоносящее чрево, породившее фашистского гада, (как сказал Бертольт Брехт) - это и есть некая фундаментальная допотопность.