Согласно известному толкованию притчи о страшном суде митр. Антония Сурожского, для спасения достаточно быть человеком. Если ты даже не человек, о каком обожении может идти речь? На самом деле, чтобы быть человеком по завету Христа в притче о страшном суде и ее истолкованию митр. Антонием Сурожским, нужен подвиг.
Почему так трудно быть человеком? Это требует аскезы. «Добро должно быть с кулаками». Этот принцип совершенно справедлив при определенном толковании. Добро, не готовое к активной борьбе со злом, вообще не есть добро. Активная же борьба связана с напряжением и страданием, что и обозначается термином «аскеза». Можно заметить, что бывают люди «добрые», но при столкновении с темной стороной жизни такие люди пасуют, со всем соглашаются и в конечном счете предают, с кроткой улыбкой творят зло. Бывают и противоположные типы «злых» людей. Они агрессивно настроены, все воспринимая как объект борьбы. Такие люди незаменимы в ситуациях очевидного зла и необходимости борьбы с ним, в остальных же случаях они приносят зло окружающим. Настоящий человек - это просто человек адекватный. Он различает добро и зло в людях, в их поступках, в мыслях, и адекватно реагируют на то и на другое. Они кротко ведут себя, но не будут стоять и смотреть на свершающееся зло. Много ли таких на свете? Не героев или святых, а просто нормальных людей...
Человек, не святой, а просто человек, как в притче, - это и есть главное чудо, время от времени производимое Церковью.
А вообще везде в мире, и в Церкви, один и тот же принцип «экономического человека». Это и оправдывает в моих глазах отрицательную модель человека в экономике. Рациональный индивид - это типично для истории и, главное, только такие и делают погоду в жизни. Внешняя история делается руками этих людей. Именно такие распяли Христа и торжествовали победу, остались на сцене жизни, спихнув в небытие Человека. Конечно, Он воскрес и вместе с ним продолжает жить все, похожее на Него. Но все это бьет какой-то тонкой струйкой, и погоды не делает. Даже христианство в истории было почти полностью заполнено этими ветхими людьми, оставляя настоящим место на обочине жизни, не позволяющим им на что-то влиять.
Это напоминает мне одно место из Дневника Шмемана, где он вспоминает, как зашел в храм посреди шумной парижской улицы и обнаружил тут какой-то параллельный, совершенно другой мир, живущий в другом измерении. И действительно, мир Литургии, богослужения, - мир совсем другой, параллельный, в другом измерении, непонятный ветхому человеку. Для него его попросту нет, как для нас нет четвертого измерения. Этому соответствуют нравственные миры ветхого и нового человеков. Первый заполнил собой все смысловое пространство, и Церковь сделав такой же плотяной, мирской, целиком в этом измерении. И в то же время как-то незаметно, почти невидимо в Церкви протекает та самая жизнь. Но она ни на что в этой жизни не влияет, а существует параллельно и невидимо от всех. Даже если внешние и проявляют интерес к Церкви, они видят лишь эту плотяную оболочку, сформированную ветхими людьми.