О церковной реформе, старообрядцах и никонианах
В каком контексте я воспринимаю церковную реформу Никона и старообрядческое движение? Первый элемент - это евхаристическая екклезиология Афанасьева и Шмемана, в рамках которой Церковь мыслится как собрание, имеющее быть исполненным на Литургии как Тело Христово. В рамках собрания все равно обладают даром Святого Духа, но различаются своей функцией в собрании. Основной принцип собрания - любовь всех ко всем как выражение любви каждого ко Христу, а формой выражения этой любви является служение всем через выполнение своей функции. Здесь не может быть места власти и праву как выражения насилия над человеком.
Следующий момент - паламизм, понимаемый не только как учение о Боге и вытекающая из него мистика, но и как путь развития цивилизации, альтернативный ренессансному. В отличие от последней - антропоцентричной - цивилизации, эта - теоцентрична, или, может быть, точнее - христоцентрична. В такой цивилизации все определяется принципом - «Бог стал человеком, чтобы человек стал богом», т. е. здесь все подчинено задаче обожения, не удовлетворения его природных потребностей и страстей, а возношения его на ту высоту, куда призвал его Господь. Если общество первого типа стремится к достижению счастья на земле через раскрытие тех возможностей, которые содержатся в человеке и окружающем мире в их наличном состоянии, то общество второго типа, по сути, тоже ищет счастья на земле, но за счет уподобления этой земли небу. Убеждение, лежащее в основе цивилизации второго типа, состоит в том, что естественных даров, которыми располагает человек, не достаточно для достижения полного счастья. То хорошо, а это лучше. Главным в жизни такого общества оказывается богослужение, поскольку оно выражает саму суть его жизни - «единое на потребу». Здесь все служат всем в своем молитвенном подвиге. Бог должен мыслиться как имеющий собрать всех, «чтобы было одно стадо и один Пастырь». Общество подобно каравану, совершающему свой путь к Богу, где все за всех.
Дальше следует учесть исторический опыт должного и недолжного, к сожалению, гораздо чаще встречающегося, в Церкви. В богослужении должное, как я воспринимаю, - это знаменный распев, каноничная икона, настоящая церковная архитектура, внятные тексты, уставные службы и их надлежащее совершение; при этом творческое отношение ко всему этого - развитие в сторону улучшения, углубления и большего соответствия одновременно существу веры и культуре верующих и оглашенных. Наоборот, недолжное - это партесное пение, не позволяющее передать ни смысла, ни настроения пропеваемых текстов; живопись вместо икон; светские здания вместо церквей; невразумительные и неизменяемые тексты; службы не по уставу и формальное к ним отношение.
Еще одной стороной должного и недолжного в церкви является та социальная среда и отношения, которые в ней складываются. Что мы имеем в лице духовенства? Это люди, «работающие в церкви, преследуя те же цели, что и остальной мир в своей деятельности: власть, богатство и почет. Принцип, которым руководствуется средний церковник, - побольше взять, поменьше дать. В основной своей массе духовенство думает о земном, а не о небесном и поэтому, как правило, мало образовано и все делает по минимуму. Такова верхушка - таковы и миряне. Церковь из общества людей, совместными усилиями ищущих неба на земле, стала фирмой, торгующей магическими и ритуальными услугами, к которым прибегают люди в своей практической земной деятельности.
Следует признать, что церковь в лице как духовенства, так и мирян потеряло соль, поскольку обращена она не к Богу, а ко всему тому земному, чего «ищут язычники».
Исходя из этого и можно воспринимать пафос старообрядческого протеста. Согласно стереотипному представлению старообрядчество есть привязанность к внешней форме, магическое отношение к словам, жестам и пр., и это, действительно, присуще многим старообрядцам. Но, если приглядеться, старообрядчество явилось реакцией на те, почти исключительно отрицательные, изменения, которые насильственно вводились светской и церковной властями. Начавшись с правки текстов, реформа охватила все основные стороны богослужебной жизни. В конечном счете, порче подверглось все: богослужебные тексты, пение, иконы, архитектура, обряды.
Я задаю себе вопрос: по совести следовало ли из-за этого уходить в раскол? Конечно, сама догма - жесткое ядро христианства - оказалась незатронутой, но следовало ли мириться с той порчей, которая была внесена буквально во все формы внешнего самовыражения Церкви? Но, на самом деле, негативные последствия реформы оказались даже более всеобъемлющими. Та казенная, полностью высохшая, мертвая церковность, то сплошь равнодушное и продажное духовенство, исключительно номинальное христианство, то полное отсутствие соли, которые мы наблюдаем сегодня и которые имели место в синодальный и советский периоды - вся эта мертвость официальных церковных структур во многом так же восходит к тем временам и той реформе. Со старообрядцами можно согласиться в том, что, церковь, хотя и сохранила догму, в своем внешнем проявлении радикально изменилась в худшую сторону. Нужно ли, можно ли было с этим соглашаться?
Все-таки, я думаю, что тогда, как и сейчас, следовало оставаться в официальной церкви, потому что другой - и это так или иначе признавали старообрядцы - просто нет, сохраняя в уме и сердце наследие Святой Руси, с которым рвали хищные волки, по попущению Божию ставшие пастырями Его Церкви. Любой честный христианин, будь то мирянин, священник или епископ, на своем месте должен восстанавливать помрачившийся образ Церкви.
И так ведь и было. Возрождение Православия, начавшееся со второй половины XVIII века и продолжавшееся в последующие два столетия в России и эмиграции - почти исключительно результат интуиции и энтузиазма церковных низов. Но ко всему этому возрождению светскую и церковную власти нельзя считать причастными. На протяжении большей части этого периода обе власти только мешали настоящему христианскому делу. Все это может служить неким ориентиром на будущее: сколько можешь, возрождай и оживотворяй церковную жизнь, но иерархию воспринимай как источник Таинств, установленных Христом и через Апостолов переданных ей, какой бы она ни была.
Следующий момент - паламизм, понимаемый не только как учение о Боге и вытекающая из него мистика, но и как путь развития цивилизации, альтернативный ренессансному. В отличие от последней - антропоцентричной - цивилизации, эта - теоцентрична, или, может быть, точнее - христоцентрична. В такой цивилизации все определяется принципом - «Бог стал человеком, чтобы человек стал богом», т. е. здесь все подчинено задаче обожения, не удовлетворения его природных потребностей и страстей, а возношения его на ту высоту, куда призвал его Господь. Если общество первого типа стремится к достижению счастья на земле через раскрытие тех возможностей, которые содержатся в человеке и окружающем мире в их наличном состоянии, то общество второго типа, по сути, тоже ищет счастья на земле, но за счет уподобления этой земли небу. Убеждение, лежащее в основе цивилизации второго типа, состоит в том, что естественных даров, которыми располагает человек, не достаточно для достижения полного счастья. То хорошо, а это лучше. Главным в жизни такого общества оказывается богослужение, поскольку оно выражает саму суть его жизни - «единое на потребу». Здесь все служат всем в своем молитвенном подвиге. Бог должен мыслиться как имеющий собрать всех, «чтобы было одно стадо и один Пастырь». Общество подобно каравану, совершающему свой путь к Богу, где все за всех.
Дальше следует учесть исторический опыт должного и недолжного, к сожалению, гораздо чаще встречающегося, в Церкви. В богослужении должное, как я воспринимаю, - это знаменный распев, каноничная икона, настоящая церковная архитектура, внятные тексты, уставные службы и их надлежащее совершение; при этом творческое отношение ко всему этого - развитие в сторону улучшения, углубления и большего соответствия одновременно существу веры и культуре верующих и оглашенных. Наоборот, недолжное - это партесное пение, не позволяющее передать ни смысла, ни настроения пропеваемых текстов; живопись вместо икон; светские здания вместо церквей; невразумительные и неизменяемые тексты; службы не по уставу и формальное к ним отношение.
Еще одной стороной должного и недолжного в церкви является та социальная среда и отношения, которые в ней складываются. Что мы имеем в лице духовенства? Это люди, «работающие в церкви, преследуя те же цели, что и остальной мир в своей деятельности: власть, богатство и почет. Принцип, которым руководствуется средний церковник, - побольше взять, поменьше дать. В основной своей массе духовенство думает о земном, а не о небесном и поэтому, как правило, мало образовано и все делает по минимуму. Такова верхушка - таковы и миряне. Церковь из общества людей, совместными усилиями ищущих неба на земле, стала фирмой, торгующей магическими и ритуальными услугами, к которым прибегают люди в своей практической земной деятельности.
Следует признать, что церковь в лице как духовенства, так и мирян потеряло соль, поскольку обращена она не к Богу, а ко всему тому земному, чего «ищут язычники».
Исходя из этого и можно воспринимать пафос старообрядческого протеста. Согласно стереотипному представлению старообрядчество есть привязанность к внешней форме, магическое отношение к словам, жестам и пр., и это, действительно, присуще многим старообрядцам. Но, если приглядеться, старообрядчество явилось реакцией на те, почти исключительно отрицательные, изменения, которые насильственно вводились светской и церковной властями. Начавшись с правки текстов, реформа охватила все основные стороны богослужебной жизни. В конечном счете, порче подверглось все: богослужебные тексты, пение, иконы, архитектура, обряды.
Я задаю себе вопрос: по совести следовало ли из-за этого уходить в раскол? Конечно, сама догма - жесткое ядро христианства - оказалась незатронутой, но следовало ли мириться с той порчей, которая была внесена буквально во все формы внешнего самовыражения Церкви? Но, на самом деле, негативные последствия реформы оказались даже более всеобъемлющими. Та казенная, полностью высохшая, мертвая церковность, то сплошь равнодушное и продажное духовенство, исключительно номинальное христианство, то полное отсутствие соли, которые мы наблюдаем сегодня и которые имели место в синодальный и советский периоды - вся эта мертвость официальных церковных структур во многом так же восходит к тем временам и той реформе. Со старообрядцами можно согласиться в том, что, церковь, хотя и сохранила догму, в своем внешнем проявлении радикально изменилась в худшую сторону. Нужно ли, можно ли было с этим соглашаться?
Все-таки, я думаю, что тогда, как и сейчас, следовало оставаться в официальной церкви, потому что другой - и это так или иначе признавали старообрядцы - просто нет, сохраняя в уме и сердце наследие Святой Руси, с которым рвали хищные волки, по попущению Божию ставшие пастырями Его Церкви. Любой честный христианин, будь то мирянин, священник или епископ, на своем месте должен восстанавливать помрачившийся образ Церкви.
И так ведь и было. Возрождение Православия, начавшееся со второй половины XVIII века и продолжавшееся в последующие два столетия в России и эмиграции - почти исключительно результат интуиции и энтузиазма церковных низов. Но ко всему этому возрождению светскую и церковную власти нельзя считать причастными. На протяжении большей части этого периода обе власти только мешали настоящему христианскому делу. Все это может служить неким ориентиром на будущее: сколько можешь, возрождай и оживотворяй церковную жизнь, но иерархию воспринимай как источник Таинств, установленных Христом и через Апостолов переданных ей, какой бы она ни была.