Нафіга казе "волынка"?
Доўгі час думаў, што прага дарагіх расіянаў выдумаць "русскую волынку" - гэта нейкі комплекс непаўнавартасьці. Наткнуўся на больш лагодную і вытанчаную фармулёўку:
Проблема идентичности описываемой исследователем картины народной традиции реально существующей в народе традиции, актуальная для современных этнологов и фольклористов, не волновала исследователей эпохи Древлянского. Это для "нас" важно, что из себя в действительности представляет народная культура, для "них" же было важно, в какой степени имеющиеся в их распоряжении тексты и образы современной им традиции соответствуют некоему эталону, стандарту народной традиции, который "ими" самим же и был задан с ориентацией на античные (у нашым выпадку заходнія - SK) образцы. Выступая в качестве адвоката Древлянского, упомянем, что "подтягиванием" своей национальной культуры под "международный" эталон занимались задолго до него. Вспомним, хотя бы, польского историографа XV в. Яна Длугоша с его знаменитой "Historia Polonica", пытавшегося создать польский пантеон божеств по аналогии с античным. Этим же вполне серьезно занимался сам Михаил Васильевич Ломоносов - вспомним созданный им список параллелей между русскими и римскими божествами. …
В XVIII веке, когда этнографические исследования только зарождались, исследователям той эпохи казалось, что все национальные мифологии должны быть похожи на римскую или древнегреческую, которые считались эталоном. В век классицизма с его ориентацией на античную модель мира полагали, что в мифологии каждого народа должны быть свои персонажи, аналогичные Зевсу, Гере, Посейдону, Аиду и прочим греческим богам, а если их нет, значит культура этого народа в чем-то ущербна, неполноценна. Очевидно, что сверхзадача подобного рода этнологических изысканий - утвердить "полноценность" собственного этноса путем создания "полноценного" пантеона божеств и мифологических персонажей.
Не менее очевидно, что потребность в национальном самоутверждении через бурное мифотворчество - отнюдь не пройденный этап подросткового периода этнического сознания. Рецидивы детской болезни создания мифологических фантомов захлестывают общество всякий раз, когда актуализируется острая необходимость этнокультурного самоутверждения, потребность доказать самим себе собственную значимость, показать, что мы "не хуже других", что мы - "большие", "взрослые". Подобный инфантилизм национального самосознания весьма язвительно высмеял князь С.Н. Трубецкой еще в начале XX в.: "Они стремятся лишь к тому, чтобы их народ во что бы то ни стало... был признан "большими" народами, "великими" державами, как полноправный член "семьи государственных народов", и в своем быте во всем походил именно на эти "большие народы"... В таком национализме самопознание никакой роли не играет, ибо его сторонники вовсе не желают быть "самими собой", а, наоборот, хотят именно быть, "как другие", "как большие", как "господа", не будучи по существу подчас ни большими, ни господами" (Трубецкой 1995, с. 114).
Левкиевская Е. Е. Механизмы создания мифологических фантомов в «Белорусских народных преданиях» П. Древлянского
То бок ідзецца не пра хітрую наўмысную містыфікацыю ці драпежную прагу скрасьці нешта ў суседзяў, а проста пра падгонку ўласнай культуры пад "агульнаеўрапейскія" ці "сусьветныя" стандарты, якімі яны ўяўляюцца. Крыўдная папулярнасьць рознай заморскай кельцяціны ці фэнтэзі-фолку нямецкага гатунку (а пагатоў папулярнасьць большая за папулярнасьць "бычка" ці "найгрышаў пад драку") спараджае нават сярод фалькларыстаў жаданьне давесьці ўсім сваё "права людзьмі звацца", мець сваю "волынку" з блэкджкам і шархунамі. Па сутнасьці гэта прыводзіць да нясьведамага прызнаньня другаснасьці ўласнае культуры ў параўнаньні з кімсьці заморскім. Дужа шкоднае, нездаровае стаўленьне. І гэткі парадокс (хачу самастойнасьці = прызнаю другаснасьць) нават харошых нібыта людзей ірве знутры, чым і тлумачыцца часта вельмі эмацыйная рэакцыя на любыя рацыянальныя і лагічныя пярэчаньні. Такія дзялы.
Проблема идентичности описываемой исследователем картины народной традиции реально существующей в народе традиции, актуальная для современных этнологов и фольклористов, не волновала исследователей эпохи Древлянского. Это для "нас" важно, что из себя в действительности представляет народная культура, для "них" же было важно, в какой степени имеющиеся в их распоряжении тексты и образы современной им традиции соответствуют некоему эталону, стандарту народной традиции, который "ими" самим же и был задан с ориентацией на античные (у нашым выпадку заходнія - SK) образцы. Выступая в качестве адвоката Древлянского, упомянем, что "подтягиванием" своей национальной культуры под "международный" эталон занимались задолго до него. Вспомним, хотя бы, польского историографа XV в. Яна Длугоша с его знаменитой "Historia Polonica", пытавшегося создать польский пантеон божеств по аналогии с античным. Этим же вполне серьезно занимался сам Михаил Васильевич Ломоносов - вспомним созданный им список параллелей между русскими и римскими божествами. …
В XVIII веке, когда этнографические исследования только зарождались, исследователям той эпохи казалось, что все национальные мифологии должны быть похожи на римскую или древнегреческую, которые считались эталоном. В век классицизма с его ориентацией на античную модель мира полагали, что в мифологии каждого народа должны быть свои персонажи, аналогичные Зевсу, Гере, Посейдону, Аиду и прочим греческим богам, а если их нет, значит культура этого народа в чем-то ущербна, неполноценна. Очевидно, что сверхзадача подобного рода этнологических изысканий - утвердить "полноценность" собственного этноса путем создания "полноценного" пантеона божеств и мифологических персонажей.
Не менее очевидно, что потребность в национальном самоутверждении через бурное мифотворчество - отнюдь не пройденный этап подросткового периода этнического сознания. Рецидивы детской болезни создания мифологических фантомов захлестывают общество всякий раз, когда актуализируется острая необходимость этнокультурного самоутверждения, потребность доказать самим себе собственную значимость, показать, что мы "не хуже других", что мы - "большие", "взрослые". Подобный инфантилизм национального самосознания весьма язвительно высмеял князь С.Н. Трубецкой еще в начале XX в.: "Они стремятся лишь к тому, чтобы их народ во что бы то ни стало... был признан "большими" народами, "великими" державами, как полноправный член "семьи государственных народов", и в своем быте во всем походил именно на эти "большие народы"... В таком национализме самопознание никакой роли не играет, ибо его сторонники вовсе не желают быть "самими собой", а, наоборот, хотят именно быть, "как другие", "как большие", как "господа", не будучи по существу подчас ни большими, ни господами" (Трубецкой 1995, с. 114).
Левкиевская Е. Е. Механизмы создания мифологических фантомов в «Белорусских народных преданиях» П. Древлянского
То бок ідзецца не пра хітрую наўмысную містыфікацыю ці драпежную прагу скрасьці нешта ў суседзяў, а проста пра падгонку ўласнай культуры пад "агульнаеўрапейскія" ці "сусьветныя" стандарты, якімі яны ўяўляюцца. Крыўдная папулярнасьць рознай заморскай кельцяціны ці фэнтэзі-фолку нямецкага гатунку (а пагатоў папулярнасьць большая за папулярнасьць "бычка" ці "найгрышаў пад драку") спараджае нават сярод фалькларыстаў жаданьне давесьці ўсім сваё "права людзьмі звацца", мець сваю "волынку" з блэкджкам і шархунамі. Па сутнасьці гэта прыводзіць да нясьведамага прызнаньня другаснасьці ўласнае культуры ў параўнаньні з кімсьці заморскім. Дужа шкоднае, нездаровае стаўленьне. І гэткі парадокс (хачу самастойнасьці = прызнаю другаснасьць) нават харошых нібыта людзей ірве знутры, чым і тлумачыцца часта вельмі эмацыйная рэакцыя на любыя рацыянальныя і лагічныя пярэчаньні. Такія дзялы.