Глава 26. Счет становится три-ноль. Или не “ноль”?
Охваченная безумным импульсом, Аня вскочила, вырвалась из рук Натальи Петровны и побежала от костра. Мы побежали вслед за ней, но в нее как черт вселился, и бежала она куда как быстрее, чем мы.
И вот почему я не так уж старался ее догнать - потому что постепенно у меня стало складываться ощущение, что я знаю, куда мы бежим.
Так и есть. Обрыв, откуда мы с Бабой Ягой сигали в преисподнюю. Поразительно - кажется, все дороги здесь ведут в одно и то же место.
Но теперь под обрывом - река.
Куда Аня благополучно и прыгнула.
Дальше спасать ее совсем расхотелось. Мы сели на краешек - опять вдвоем с Натальей Петровной свет Ягой; Любочкин где-то отстал по дороге, если вообще бежал с нами. Сели мы и стали смотреть вниз.
Там, в широкой реке, вынырнула голова Ани. Видно было, что течение довольно сильное, и ее вначале повлекло вниз, а потом она, наверное, стала плыть против течения; а может, зацепилась за невидимую корягу. Река вокруг нее слегка бурлила, даже барашки показывались. Я смотрел на реку и думал: интересно, из чего в ней вода? Со стороны не разобрать, а ведь, может, она сейчас в реке вины? или стыда? или еще какой-то адской хренотени? Но ведь сама прыгнула, значит, ей так нужно. Авось, смоет с нее река все грехи и вины.
Господи, маленькая девочка с маленьким мальчиком стали яко звери! Экий ужас, наказуемый убийством! С ума посходили все эти средиземные цивилизации последние три тысячи лет! Давай, девица, выплывай! Какого хрена?
Аня стала в воде освобождаться от одежды, которая явно мешала плыть. Вот она уже была совсем голой. “Не смотри, сержант”, - тихо сказала Наталья Петровна. “Наша служба и опасна и трудна”, - так же тихо ответил я словами древней жалобной песни. “Ну и сукин же ты сын”, - выдала она. “А коли так, - возразил я, - так учти, что мне Ёбана Мать показывала, что мы с тобой по ней брат и сестра”.
Наталья Яга засмеялась и мы с ней обнялись.
Аня тем временем выплыла к середине реки, где было еще труднее бороться с течением. Мы кричали “Давай, давай!” Не знаю, слышала ли она нас. Вот она поплыла к нашему берегу… вот ее снесло… вот опять плывет… на какое-то время я как будто снова попал в котел, где надо было плыть, плыть, плыть, прижимая к себе вот эту сестрицу… Вот Аня доплыла до берега… коснулась его руками… но не вышла, лежит в воде. Плачет, что ли?
“Эй, - очнулась Наталья Петровна, - мы с тобой хороши! А ну пошли на помощь!”
И мы побежали искать спуск, чуть не кубарем прикатились на берег, чтобы схватить в объятия дрожащую голую Аню, закутать ее в свои шмотки, растирать, гладить, успокаивать, вести, вести подальше от дикой реки… из которой я так и забыл второпях попробовать воду на пробу.
Когда мы подошли к погасшему костру, Аня уже совершенно оклемалась и успокоилась. “Товарищ сержант, - обратилась она ко мне. - Выпускница Костромского медицинского училища Лапина Анна с возложенным на нее покаянием справилась!”
“Вольно”, - ответил я. - “Молодчина! Можешь оставить себе рубаху во временную награду. Эй, а почему костер не горит?”
Я оглянулся и осмотрелся. Любочкина у костра не было.
И вот почему я не так уж старался ее догнать - потому что постепенно у меня стало складываться ощущение, что я знаю, куда мы бежим.
Так и есть. Обрыв, откуда мы с Бабой Ягой сигали в преисподнюю. Поразительно - кажется, все дороги здесь ведут в одно и то же место.
Но теперь под обрывом - река.
Куда Аня благополучно и прыгнула.
Дальше спасать ее совсем расхотелось. Мы сели на краешек - опять вдвоем с Натальей Петровной свет Ягой; Любочкин где-то отстал по дороге, если вообще бежал с нами. Сели мы и стали смотреть вниз.
Там, в широкой реке, вынырнула голова Ани. Видно было, что течение довольно сильное, и ее вначале повлекло вниз, а потом она, наверное, стала плыть против течения; а может, зацепилась за невидимую корягу. Река вокруг нее слегка бурлила, даже барашки показывались. Я смотрел на реку и думал: интересно, из чего в ней вода? Со стороны не разобрать, а ведь, может, она сейчас в реке вины? или стыда? или еще какой-то адской хренотени? Но ведь сама прыгнула, значит, ей так нужно. Авось, смоет с нее река все грехи и вины.
Господи, маленькая девочка с маленьким мальчиком стали яко звери! Экий ужас, наказуемый убийством! С ума посходили все эти средиземные цивилизации последние три тысячи лет! Давай, девица, выплывай! Какого хрена?
Аня стала в воде освобождаться от одежды, которая явно мешала плыть. Вот она уже была совсем голой. “Не смотри, сержант”, - тихо сказала Наталья Петровна. “Наша служба и опасна и трудна”, - так же тихо ответил я словами древней жалобной песни. “Ну и сукин же ты сын”, - выдала она. “А коли так, - возразил я, - так учти, что мне Ёбана Мать показывала, что мы с тобой по ней брат и сестра”.
Наталья Яга засмеялась и мы с ней обнялись.
Аня тем временем выплыла к середине реки, где было еще труднее бороться с течением. Мы кричали “Давай, давай!” Не знаю, слышала ли она нас. Вот она поплыла к нашему берегу… вот ее снесло… вот опять плывет… на какое-то время я как будто снова попал в котел, где надо было плыть, плыть, плыть, прижимая к себе вот эту сестрицу… Вот Аня доплыла до берега… коснулась его руками… но не вышла, лежит в воде. Плачет, что ли?
“Эй, - очнулась Наталья Петровна, - мы с тобой хороши! А ну пошли на помощь!”
И мы побежали искать спуск, чуть не кубарем прикатились на берег, чтобы схватить в объятия дрожащую голую Аню, закутать ее в свои шмотки, растирать, гладить, успокаивать, вести, вести подальше от дикой реки… из которой я так и забыл второпях попробовать воду на пробу.
Когда мы подошли к погасшему костру, Аня уже совершенно оклемалась и успокоилась. “Товарищ сержант, - обратилась она ко мне. - Выпускница Костромского медицинского училища Лапина Анна с возложенным на нее покаянием справилась!”
“Вольно”, - ответил я. - “Молодчина! Можешь оставить себе рубаху во временную награду. Эй, а почему костер не горит?”
Я оглянулся и осмотрелся. Любочкина у костра не было.