Автор в кризисе
Шёл как-то раз автор по улице, и вдруг сообразил, что вокруг какое-то всё не то. Остановился, налево поглядел, направо, вперёд и назад, и понял автор, что находится в творческом кризисе.
Прохожие идут мимо, на автора поглядывают и сами с собой так рассуждают: "Эх, ма, да этот автор находится в кризисе. Творчество его явно жухнет. Рукописи горят синим пламенем. И сам он, наверное, не помнит, какой у него текст под каким названием притаился. А недавно вон что учудил, послал в сказочный альманах эротический текст на пятидесяти листах. Полный, что называется, у этого автора кризис."
Автор по такому случаю винтом пошёл. Криком давится, скорей в метро бежит. Думает: "Там люди! Много их там! Обомнусь о чужие спины, грусть-тоску в момент развею, выйду с другого конца до ужаса надоевшей мне ветки обновлённым и совершенно готовым к дальнейшей жизненной борьбе и удовольствиям.
Нет. Не получается у автора. Обмяться, то есть, получается, метрополитен вполне исправно это своё назначение исполняет. Но что толку от того-сего обмятия? Разве, что пуговицы оторванные с мясом. В результате, набирается у автора зрелая затолканность, а вдохновения - ни грамма.
Пыхтит автор, из метро вылезая, на прохожих смотрит исподлобья, будто укусить может. А прохожие - хоть бы хны. Лишь только каждый пятый-десятый посторонится, да руку отдернет. Не даются в касания с искусством гадские люди.
Раньше-то, бывало, выйдет автор на улицу, да как устроит охоту на типажи. Весь подбоченится, и прямо на ходу в записной талмудик черты с прохожих лиц сдергивает. Кошек и собак в свои каракули заправляет целыми сворами. А уж архитектуру окружающую - смачно, весело, одним-двумя штрихами в абзацы, запятые и многоточия. Вуа-ля, как говорится, раньше-то. А в случившемся кризисе ну совсем никак.
Приходит автор к своему дому чернее тучи. Руки как обезьян опустил, ноги волочит, язык с плеча чуть не сваливается. "Дзынь-дзынь" - жмёт кнопку звонка у своей двери, хотя ключ у него с собой. Минута проходит, другая, впускают его. Но, конечно, дивятся - зачем звонить, если ключ с собой?
Пригляделись домашние к автору, ба, да он же в кризисе! Сторонятся от автора по стеночкам. Глядят. Тихий, вроде. Тогда успокоились и разошлись по своим домашним занятиям. Автор стоит в прихожей, вода с него и зонта на линолеум струится - дождь на улице был - и молчит автор. Прислушался, кулаки сжал, да как заорет: "А вы последнюю мою вещь Про суть любви прочли???" Тихо в ответ, не прочли, значит.
Пуще прежнего автор теряет связь с реальностью. Раздевается размеренно сопя и покрякивая. Шнурки не смог развязать, порвал. Забрёл в ванную, воду из крана пустил, смотрит. Капли летят, струя под действием ньютоновых сил тяготения ниспадает. Хлорированная вода играет лениво, нет в её движении ни однообразия, ни разнообразия, смотри хоть до скончания веку. Это автору не то. Не помогает это.
Руки вымыл, пошёл на кухню. Там тарелка с борщом его ждёт. Хлебает автор борщ, а сам всё о кризисе думает. Окаянный, думает автор, этот кризис какой! И чего он именно ко мне, такому симпатичному автору, прицепился!? Немного борща из третьей тарелки не доел и пошел дальше горе мыкать.
Лёг автор на диван, уставил грустные глаза в серый потолок. Лежит автор, лежит старательно и почти не двигаясь много минут времени, только и это ему не помогает ничуть. Озлился тогда автор, взял юмористическую книжку , повертел в руках, примерился укусить. Но и это не то. Облизнулся, раздумал чужую книжку кусать.
Стал тогда автор кулаками лицо вокруг глаз тереть. Однако, не помогает ему - слёзы не вызываются. Только глаза чуть на лоб не лезут. Тьфу-ты, думает автор, что за напасть! А сам уж на кровати садится, идет на двор.
Встречается ему мама, ругает автора. "Что, мол, ты на канапэ-козетке разлегся, когда огород не вскопан?" Подхватился автор, про Льва Толстого вспомнил, да и побежал землю копать. Только не сразу ему это далось, сначала лопату пришлось искать. Но, лишь вонзил штык в землю, ручка сломалась. Приплёлся автор обратно в дом, нашёл новую ручку, и долго её в лопату встраивал, неудачно березовые слои оказались расположены. Пришлось их по самой маленькой стружечке ножиком снимать. Но справился, хотя по ноздри уже в кризис погружался.
Стал автор землю копать. Покопал, устал. Только спину распрямил, а кризис - вот он, вокруг автора как кокон. Тут жена ему кричит. "Милый-дорогой мой, иди скорее, замеси мне тесто и наточи нож в мясорубке." Не понимает глупая, что нож внутри мясорубки никак наточить не возможно. Ну никак! Прозаседал автор с домашними делами чуть не полдня, а кризис только назревает себе, да цветёт. Автор, было, решил на него матерно поругаться, только - толку-то! Кризис от матерной ругани лишь заматерел.
Взял автор бутылочку. Выпил. Закусил. Повторил без закуски. Пьяный стал. Потом сутки в себя придти не мог. И много с ним неприятного делалось: и голова от тела откручивалась, и становилась мягкой, и мелко дрожали липкие руки, и ноги не слушались, и, пуще всего, не слушался желудок. И трудно было автору от одежды избавиться, а потом становилось холодно и еще сильней одиноко. И голова у автора сильно болела. "Не метод!" - резюмировал автор, погружаясь в кризис с обновлённой силой.
Плюнул тогда на все автор, вызвал черта. Тот явился быстренько - этому отродью только дай, они тут же: лай да лай, причем под ихнюю дуду. Присел автор скромненько к своему рабочему столу и стал переговоры слушать. Черт весь на понтах, даже матерком автора обдувает. Щебечет: златые горы, вершина мира, красавицы всех мастей и статей, шахразада в его лично лице, букер-ноблядей немеряно, вершина мира и златые горы, по рукам??? Поёт, в общем. А меж рогов у чёрта сиреневые изумительные молнии в рекламных целях скачут. Глядит на него автор, глядит, а всё одно грустит и понимает - "Не то". Вздохнул автор и высказал чёрту: "Иди-ка ты, черножопый, на хрен отсюда!".
Пошел автор в церковь. Стоит, звуки слушает, на росписи, и иконы, по стенам имеющиеся, поглядывает. Старушкам прицерковным, неслышно мечущимся меж верующих, пространство места уступает. На свечах многочисленных ресницами засыпает. Да и свалился от духоты в обморок. Очнулся на улице - отмахивают его. А кризис в авторе и того сильней монологи закатывает. Автор уж и зубами скрипеть пробовал - все кризису нипочем.
Пошел автор тогда по мадамочкам. Тут точно рассказывать не приходится. Дело, вроде, интересное, но непростое и тонкое, требует полного напряжения всех душевно-физических сил. А уж интимное какое - не описать. Только мадамочкам про кризис как сказать? Никак им про кризис не скажешь, потому что на смех поднимут и до тела белого, пока не выздоровеешь от этой гадской болезни, не допустят. Получается, и мадамочки от кризиса не лечение, а скорее усугубление по причине дальнейшего ободиночивания кризисанта.
Так и находится автор в кризисе до сих пор. Кто б помог, а!?
Прохожие идут мимо, на автора поглядывают и сами с собой так рассуждают: "Эх, ма, да этот автор находится в кризисе. Творчество его явно жухнет. Рукописи горят синим пламенем. И сам он, наверное, не помнит, какой у него текст под каким названием притаился. А недавно вон что учудил, послал в сказочный альманах эротический текст на пятидесяти листах. Полный, что называется, у этого автора кризис."
Автор по такому случаю винтом пошёл. Криком давится, скорей в метро бежит. Думает: "Там люди! Много их там! Обомнусь о чужие спины, грусть-тоску в момент развею, выйду с другого конца до ужаса надоевшей мне ветки обновлённым и совершенно готовым к дальнейшей жизненной борьбе и удовольствиям.
Нет. Не получается у автора. Обмяться, то есть, получается, метрополитен вполне исправно это своё назначение исполняет. Но что толку от того-сего обмятия? Разве, что пуговицы оторванные с мясом. В результате, набирается у автора зрелая затолканность, а вдохновения - ни грамма.
Пыхтит автор, из метро вылезая, на прохожих смотрит исподлобья, будто укусить может. А прохожие - хоть бы хны. Лишь только каждый пятый-десятый посторонится, да руку отдернет. Не даются в касания с искусством гадские люди.
Раньше-то, бывало, выйдет автор на улицу, да как устроит охоту на типажи. Весь подбоченится, и прямо на ходу в записной талмудик черты с прохожих лиц сдергивает. Кошек и собак в свои каракули заправляет целыми сворами. А уж архитектуру окружающую - смачно, весело, одним-двумя штрихами в абзацы, запятые и многоточия. Вуа-ля, как говорится, раньше-то. А в случившемся кризисе ну совсем никак.
Приходит автор к своему дому чернее тучи. Руки как обезьян опустил, ноги волочит, язык с плеча чуть не сваливается. "Дзынь-дзынь" - жмёт кнопку звонка у своей двери, хотя ключ у него с собой. Минута проходит, другая, впускают его. Но, конечно, дивятся - зачем звонить, если ключ с собой?
Пригляделись домашние к автору, ба, да он же в кризисе! Сторонятся от автора по стеночкам. Глядят. Тихий, вроде. Тогда успокоились и разошлись по своим домашним занятиям. Автор стоит в прихожей, вода с него и зонта на линолеум струится - дождь на улице был - и молчит автор. Прислушался, кулаки сжал, да как заорет: "А вы последнюю мою вещь Про суть любви прочли???" Тихо в ответ, не прочли, значит.
Пуще прежнего автор теряет связь с реальностью. Раздевается размеренно сопя и покрякивая. Шнурки не смог развязать, порвал. Забрёл в ванную, воду из крана пустил, смотрит. Капли летят, струя под действием ньютоновых сил тяготения ниспадает. Хлорированная вода играет лениво, нет в её движении ни однообразия, ни разнообразия, смотри хоть до скончания веку. Это автору не то. Не помогает это.
Руки вымыл, пошёл на кухню. Там тарелка с борщом его ждёт. Хлебает автор борщ, а сам всё о кризисе думает. Окаянный, думает автор, этот кризис какой! И чего он именно ко мне, такому симпатичному автору, прицепился!? Немного борща из третьей тарелки не доел и пошел дальше горе мыкать.
Лёг автор на диван, уставил грустные глаза в серый потолок. Лежит автор, лежит старательно и почти не двигаясь много минут времени, только и это ему не помогает ничуть. Озлился тогда автор, взял юмористическую книжку , повертел в руках, примерился укусить. Но и это не то. Облизнулся, раздумал чужую книжку кусать.
Стал тогда автор кулаками лицо вокруг глаз тереть. Однако, не помогает ему - слёзы не вызываются. Только глаза чуть на лоб не лезут. Тьфу-ты, думает автор, что за напасть! А сам уж на кровати садится, идет на двор.
Встречается ему мама, ругает автора. "Что, мол, ты на канапэ-козетке разлегся, когда огород не вскопан?" Подхватился автор, про Льва Толстого вспомнил, да и побежал землю копать. Только не сразу ему это далось, сначала лопату пришлось искать. Но, лишь вонзил штык в землю, ручка сломалась. Приплёлся автор обратно в дом, нашёл новую ручку, и долго её в лопату встраивал, неудачно березовые слои оказались расположены. Пришлось их по самой маленькой стружечке ножиком снимать. Но справился, хотя по ноздри уже в кризис погружался.
Стал автор землю копать. Покопал, устал. Только спину распрямил, а кризис - вот он, вокруг автора как кокон. Тут жена ему кричит. "Милый-дорогой мой, иди скорее, замеси мне тесто и наточи нож в мясорубке." Не понимает глупая, что нож внутри мясорубки никак наточить не возможно. Ну никак! Прозаседал автор с домашними делами чуть не полдня, а кризис только назревает себе, да цветёт. Автор, было, решил на него матерно поругаться, только - толку-то! Кризис от матерной ругани лишь заматерел.
Взял автор бутылочку. Выпил. Закусил. Повторил без закуски. Пьяный стал. Потом сутки в себя придти не мог. И много с ним неприятного делалось: и голова от тела откручивалась, и становилась мягкой, и мелко дрожали липкие руки, и ноги не слушались, и, пуще всего, не слушался желудок. И трудно было автору от одежды избавиться, а потом становилось холодно и еще сильней одиноко. И голова у автора сильно болела. "Не метод!" - резюмировал автор, погружаясь в кризис с обновлённой силой.
Плюнул тогда на все автор, вызвал черта. Тот явился быстренько - этому отродью только дай, они тут же: лай да лай, причем под ихнюю дуду. Присел автор скромненько к своему рабочему столу и стал переговоры слушать. Черт весь на понтах, даже матерком автора обдувает. Щебечет: златые горы, вершина мира, красавицы всех мастей и статей, шахразада в его лично лице, букер-ноблядей немеряно, вершина мира и златые горы, по рукам??? Поёт, в общем. А меж рогов у чёрта сиреневые изумительные молнии в рекламных целях скачут. Глядит на него автор, глядит, а всё одно грустит и понимает - "Не то". Вздохнул автор и высказал чёрту: "Иди-ка ты, черножопый, на хрен отсюда!".
Пошел автор в церковь. Стоит, звуки слушает, на росписи, и иконы, по стенам имеющиеся, поглядывает. Старушкам прицерковным, неслышно мечущимся меж верующих, пространство места уступает. На свечах многочисленных ресницами засыпает. Да и свалился от духоты в обморок. Очнулся на улице - отмахивают его. А кризис в авторе и того сильней монологи закатывает. Автор уж и зубами скрипеть пробовал - все кризису нипочем.
Пошел автор тогда по мадамочкам. Тут точно рассказывать не приходится. Дело, вроде, интересное, но непростое и тонкое, требует полного напряжения всех душевно-физических сил. А уж интимное какое - не описать. Только мадамочкам про кризис как сказать? Никак им про кризис не скажешь, потому что на смех поднимут и до тела белого, пока не выздоровеешь от этой гадской болезни, не допустят. Получается, и мадамочки от кризиса не лечение, а скорее усугубление по причине дальнейшего ободиночивания кризисанта.
Так и находится автор в кризисе до сих пор. Кто б помог, а!?