У ВОЙНЫ НЕ ЖЕНСКОЕ ЛИЦО. ОТДЕЛЬНЫЕ ГЛАВЫ. О РОДИНЕ, О СТАЛИНЕ И КРАСНОМ СИТЦЕ
Тамара Ивановна Кураева, медсестра
«Это была весна...
Гибли молодые ребята, они гибли весной... В марте, апреле... Запомнила, что весной, в пору, когда сады цвели и все ждали победу, хоронить людей было тяжелее всего. Даже если это вам уже говорили, еще раз запишите. Сильно помнится...
Два с половиной года я была на фронте. Тысячи перевязок сделали мои руки, тысячи ран промыли... Перевязывала и перевязывала... Однажды пошла переменить косынку, прислонилась к оконной раме и забылась. Очнулась и чувствую себя отдохнувшей. Встречает меня врач и начинает ругать. Я ничего не понимаю... Он ушел, но перед этим дал мне два наряда вне очереди, и моя напарница мне объяснила, в чем дело: я отсутствовала больше часа. Оказывается, я уснула.
Сейчас здоровья мало, нервы плохие. А когда спрашивают: "Какие у вас награды", - стесняюсь признаться, что нет у меня наград, не успели меня наградить. И, может быть, потому не успели, что много нас было на войне и каждый делал, что мог... Что было в его силах... Разве можно было наградить всех? Но есть у нас всех самая большая награда - 9 Мая. День Победы!
Я помню необычную смерть... Никто тогда не разобрался, не до того было... А я вспоминаю... У нас умер один капитан в первый день, когда мы ступили на немецкую землю. У него, мы знали, вся семья погибла в оккупации. Это был храбрый человек, он так ждал... Он боялся, чтобы не погибнуть раньше. Не дожить до того дня, когда он увидит их землю, их несчастье, их горе. Как они плачут, как они страдают... Увидит разбитые камни вместо их домов... Умер он просто так, не раненый, ничего. Дошел, посмотрел - и умер.
Я и теперь иногда вспомню: почему он умер?»
Мария Яковлевна Ежова, гвардии лейтенант, командир санвзвода
«Я попросилась на передовую с поезда... Сразу... Шла часть - я к ней. В то время у меня было такое понятие, что с передовой я хоть на день, но раньше домой приду, чем из тыла. Маму дома оставила. Наши девчата и сейчас вспоминают: "Она не хотела в санроте быть". И правда, приду в санроту, помоюсь, белье какое-то возьму - и обратно в свой окоп. На передовые позиции. О себе не думала. Ползешь, бежишь... Вот только запах крови... К запаху крови я привыкнуть не могла...
После войны в родильном отделении устроилась акушеркой - но мало там задержалась. Мало... Коротко... У меня аллергия к запаху крови, просто не принимал ее организм. Столько я этой крови на войне видела, что больше уже не выдерживала. Больше организм ее не принимал. Ушла из "родилки", ушла на "Скорую помощь". У меня крапивница была, я задыхалась.
А пошила из красной материи блузку, по рукам у меня через день расползлись какие-то пятна. Волдыри. Ни красного ситца, ни красных цветов - роз или гвоздик, мой организм не принимал. Ничего красного, ничего цвета крови... У меня и сейчас ничего красного в доме нет. Не найдешь. Человеческая кровь очень яркая, ни в природе, ни у художников на картинах я не встречала такого яркого цвета. Сок граната немного похожий, и то не совсем. Спелого граната...»
Елена Борисовна Звягинцева, рядовая, вооружейница
«Ох-ох-ох... Ха-ха-ха... Все охают и ахают, какая я цветная. Разукрашенная. Я и на войне была такая. Не военная. Разные бирюльки на мне... Хорошо, что командир у нас был, как сейчас сказали бы, демократ. Не из казармы, а из университета. Представьте себе, доцент. С хорошими манерами. В то время... Редкая птица... Редкая птица к нам залетела...
Я люблю кольца, пусть недорогие, но чтобы много, на обеих руках. Люблю хорошие духи. Модные. Всякие побрякушки. Разные и много. В нашей семье всегда смеялись: «Что нашей сумасшедшей Ленке подарить на день рождения? конечно, колечко». После войны первое колечко брат выпилил мне из консервной банк. А кулон точил-точил и выточил из бутылочного стекла, из зеленого кусочка. Еще один - из светло-коричневого.
Все на себя цепляю, как сорока, все блестящее. Никто не верит, что я была на войне. Сама уже не верю. И в эту самую минуту, когда с тобой сидим и разговариваем. не верю. А в шкатулке лежит орден Красной Звезды... Самый нарядный орден... Правда, красивый? Его мне специально дали. Ха-ха-ха... Если серьезно... Для истории, да? Эта штука у тебя пишет... Значит, для истории... Скажу так: если не быть женщиной, то на войне не выжить. Я никогда не завидовала мужчинам. Ни в детстве, ни в юности. Ни на войне. Я всегда рада была, что я женщина. Говорят, что оружие - автомат, пистолет - красивое, в нем много человеческой мысли, страсти, а для меня оно никогда не было красивым. Я видела, с каким восхищением мужчины смотрят на хороший пистолет, мне это было непонятно. Я - женщина.
Почему я осталась одна? Женихи у меня были. Хватало женихов... Но вот одна... Сама себя веселю. Все подруги у меня молодые. Я люблю молодость. Я старости боюсь больше, чем войны. Ты поздно пришла... Я сейчас о старости думаю, а не о войне...
А штука твоя пишет, да? Для истории, да?»
Рита Михайловна Окуневская, рядовая, минер
«Я - дома... Дома все живы... Мама спасла всех: дедушку с бабушкой, сестричку и брата. И я вернулась...
Через год приехал наш папа. Папа вернулся с большими наградами, я привезла орден и две медали. Но у нас в семье было поставлено так: главная героиня - мама. Она всех спасла. Спасла семью, спасла дом. У нее была самая страшная война. Папа никогда не надевал ни ордена, ни орденские колодки, он считал, что козырять ему перед мамой стыдно. Неловко. У мамы же нет наград...
Никого так в жизни я не любила, как свою маму...»
Бэлла Исааковна Эпштейн, сержант, снайпер
«Я вернулась другая... У меня долго были ненормальные отношения со смертью. Странные, я бы так сказала...
В Минске пустили первый трамвай, и я в этом трамвае ехала. И вдруг трамвай остановился, все кричат, женщины плачут: "Человека убило! Человека убило!" А я одна сижу в вагоне, я понять не могу, почему все плачут. У меня не было такого чувства, что это страшно. Столько убитых на фронте видела... Я не реагировала. Я привыкла жить среди них. Убитые всегда рядом... Возле них курят, едят. Разговаривают. Они не где-то там, не в земле, как в мирной жизни, а всегда здесь. С нами.
А потом вернулось это чувство, опять стало страшно, если увижу мертвого человека. В гробу. Через несколько лет ко мне это чувство вернулось. Я стала нормальная... Похожая на других...»
Наталья Александровна Куприянова, хирургическая медсестра
«Случай довоенный...
Я была в театре. Во время антракта, когда загорелся свет, я увидела... Все его увидели... Поднялся шквал аплодисментов. Гром! В правительственной ложе сидел Сталин. У меня был арестован отец, исчез в лагерях старший брат, несмотря на это я почувствовала такой восторг, что у меня хлынули слезы из глаз. Я замирала от счастья! Весь зал... Весь зал встал! Стоял и аплодировал десять минут.
Такая я приехала на войну. Воевать. А на войне я услышала тихие разговоры... Ночью раненые курят в коридоре. Кто спит, а кто не спит. Говорили о Тухачевском, о Якире... Исчезли тысячи! Миллионы людей! Куда? Украинцы рассказывали... Как их в колхозы загоняли... Усмиряли... Как Сталин организовал голод, называли они его сами - голодомор. Во время голода вымирали целые деревни. Хоронить было некому. Обезумевшие матери ели своих детей... А земля там такая богатая, что посадишь прутик, верба вырастет. Пленные немцы ее в посылки насыпали и домой отправляли. Такая она жирная, эта земля. Метр чернозема. Плодородного слоя. Разговоры были тихие... Вполголоса... Никогда таких разговоров не было в группе, а всегда, если два человека. Третий лишний, третий донесет...
Анекдот расскажу... Расскажу, чтобы не заплакать. Значит, так... Ночь. Барак. Заключенные лежат и разговаривают. Спрашивают друг друга: «За что посадили?» Один говорит - за правду, второй - из-за отца... А третий отвечает: «За лень». Как?! Все удивляются. Рассказывает: «Сидели вечером в одной компании и рассказывали анекдоты. Домой вернулись поздно. Жена спрашивает: «Сейчас пойдем донесем или утром?» - «Давай утром. Спать охота». А утром за нами пришли...» Смешно. А смеяться не хочется. Плакать надо. Плакать.
После войны... Все ждали родных с войны, а мы с мамой ждали их из лагеря. Из Сибири... Как же! Мы победили, мы доказали свою верность, свою любовь. Теперь нам поверят.
Брат вернулся в сорок седьмом, а папу мы не нашли... Недавно я ездила к своим фронтовым подругам на Украину. Живут они в большом селе под Одессой. Стоят посреди села два обелиска: полсела умерло от голода, и полсела погибло в войну. А как в России сосчитать? Еще люди живы, идите и спрашивайте. Таких, как ты, моя девочка, на нашу историю надо сотни. Чтобы описать все наши страдания. Наши бессчетные слезы. Моя ты девочка...»
Светлана Алексиевич "У войны не женское лицо"
(Продолжение следует...)
Начало читать здесь:
http://skaramanga-1972.livejournal.com/97044.html
ОТДЕЛЬНЫЕ ГЛАВЫ
ИЗ ТОГО, ЧТО ВЫБРОСИЛА ЦЕНЗУРА
http://skaramanga-1972.livejournal.com/131634.html
http://skaramanga-1972.livejournal.com/132035.html
«Это была весна...
Гибли молодые ребята, они гибли весной... В марте, апреле... Запомнила, что весной, в пору, когда сады цвели и все ждали победу, хоронить людей было тяжелее всего. Даже если это вам уже говорили, еще раз запишите. Сильно помнится...
Два с половиной года я была на фронте. Тысячи перевязок сделали мои руки, тысячи ран промыли... Перевязывала и перевязывала... Однажды пошла переменить косынку, прислонилась к оконной раме и забылась. Очнулась и чувствую себя отдохнувшей. Встречает меня врач и начинает ругать. Я ничего не понимаю... Он ушел, но перед этим дал мне два наряда вне очереди, и моя напарница мне объяснила, в чем дело: я отсутствовала больше часа. Оказывается, я уснула.
Сейчас здоровья мало, нервы плохие. А когда спрашивают: "Какие у вас награды", - стесняюсь признаться, что нет у меня наград, не успели меня наградить. И, может быть, потому не успели, что много нас было на войне и каждый делал, что мог... Что было в его силах... Разве можно было наградить всех? Но есть у нас всех самая большая награда - 9 Мая. День Победы!
Я помню необычную смерть... Никто тогда не разобрался, не до того было... А я вспоминаю... У нас умер один капитан в первый день, когда мы ступили на немецкую землю. У него, мы знали, вся семья погибла в оккупации. Это был храбрый человек, он так ждал... Он боялся, чтобы не погибнуть раньше. Не дожить до того дня, когда он увидит их землю, их несчастье, их горе. Как они плачут, как они страдают... Увидит разбитые камни вместо их домов... Умер он просто так, не раненый, ничего. Дошел, посмотрел - и умер.
Я и теперь иногда вспомню: почему он умер?»
Мария Яковлевна Ежова, гвардии лейтенант, командир санвзвода
«Я попросилась на передовую с поезда... Сразу... Шла часть - я к ней. В то время у меня было такое понятие, что с передовой я хоть на день, но раньше домой приду, чем из тыла. Маму дома оставила. Наши девчата и сейчас вспоминают: "Она не хотела в санроте быть". И правда, приду в санроту, помоюсь, белье какое-то возьму - и обратно в свой окоп. На передовые позиции. О себе не думала. Ползешь, бежишь... Вот только запах крови... К запаху крови я привыкнуть не могла...
После войны в родильном отделении устроилась акушеркой - но мало там задержалась. Мало... Коротко... У меня аллергия к запаху крови, просто не принимал ее организм. Столько я этой крови на войне видела, что больше уже не выдерживала. Больше организм ее не принимал. Ушла из "родилки", ушла на "Скорую помощь". У меня крапивница была, я задыхалась.
А пошила из красной материи блузку, по рукам у меня через день расползлись какие-то пятна. Волдыри. Ни красного ситца, ни красных цветов - роз или гвоздик, мой организм не принимал. Ничего красного, ничего цвета крови... У меня и сейчас ничего красного в доме нет. Не найдешь. Человеческая кровь очень яркая, ни в природе, ни у художников на картинах я не встречала такого яркого цвета. Сок граната немного похожий, и то не совсем. Спелого граната...»
Елена Борисовна Звягинцева, рядовая, вооружейница
«Ох-ох-ох... Ха-ха-ха... Все охают и ахают, какая я цветная. Разукрашенная. Я и на войне была такая. Не военная. Разные бирюльки на мне... Хорошо, что командир у нас был, как сейчас сказали бы, демократ. Не из казармы, а из университета. Представьте себе, доцент. С хорошими манерами. В то время... Редкая птица... Редкая птица к нам залетела...
Я люблю кольца, пусть недорогие, но чтобы много, на обеих руках. Люблю хорошие духи. Модные. Всякие побрякушки. Разные и много. В нашей семье всегда смеялись: «Что нашей сумасшедшей Ленке подарить на день рождения? конечно, колечко». После войны первое колечко брат выпилил мне из консервной банк. А кулон точил-точил и выточил из бутылочного стекла, из зеленого кусочка. Еще один - из светло-коричневого.
Все на себя цепляю, как сорока, все блестящее. Никто не верит, что я была на войне. Сама уже не верю. И в эту самую минуту, когда с тобой сидим и разговариваем. не верю. А в шкатулке лежит орден Красной Звезды... Самый нарядный орден... Правда, красивый? Его мне специально дали. Ха-ха-ха... Если серьезно... Для истории, да? Эта штука у тебя пишет... Значит, для истории... Скажу так: если не быть женщиной, то на войне не выжить. Я никогда не завидовала мужчинам. Ни в детстве, ни в юности. Ни на войне. Я всегда рада была, что я женщина. Говорят, что оружие - автомат, пистолет - красивое, в нем много человеческой мысли, страсти, а для меня оно никогда не было красивым. Я видела, с каким восхищением мужчины смотрят на хороший пистолет, мне это было непонятно. Я - женщина.
Почему я осталась одна? Женихи у меня были. Хватало женихов... Но вот одна... Сама себя веселю. Все подруги у меня молодые. Я люблю молодость. Я старости боюсь больше, чем войны. Ты поздно пришла... Я сейчас о старости думаю, а не о войне...
А штука твоя пишет, да? Для истории, да?»
Рита Михайловна Окуневская, рядовая, минер
«Я - дома... Дома все живы... Мама спасла всех: дедушку с бабушкой, сестричку и брата. И я вернулась...
Через год приехал наш папа. Папа вернулся с большими наградами, я привезла орден и две медали. Но у нас в семье было поставлено так: главная героиня - мама. Она всех спасла. Спасла семью, спасла дом. У нее была самая страшная война. Папа никогда не надевал ни ордена, ни орденские колодки, он считал, что козырять ему перед мамой стыдно. Неловко. У мамы же нет наград...
Никого так в жизни я не любила, как свою маму...»
Бэлла Исааковна Эпштейн, сержант, снайпер
«Я вернулась другая... У меня долго были ненормальные отношения со смертью. Странные, я бы так сказала...
В Минске пустили первый трамвай, и я в этом трамвае ехала. И вдруг трамвай остановился, все кричат, женщины плачут: "Человека убило! Человека убило!" А я одна сижу в вагоне, я понять не могу, почему все плачут. У меня не было такого чувства, что это страшно. Столько убитых на фронте видела... Я не реагировала. Я привыкла жить среди них. Убитые всегда рядом... Возле них курят, едят. Разговаривают. Они не где-то там, не в земле, как в мирной жизни, а всегда здесь. С нами.
А потом вернулось это чувство, опять стало страшно, если увижу мертвого человека. В гробу. Через несколько лет ко мне это чувство вернулось. Я стала нормальная... Похожая на других...»
Наталья Александровна Куприянова, хирургическая медсестра
«Случай довоенный...
Я была в театре. Во время антракта, когда загорелся свет, я увидела... Все его увидели... Поднялся шквал аплодисментов. Гром! В правительственной ложе сидел Сталин. У меня был арестован отец, исчез в лагерях старший брат, несмотря на это я почувствовала такой восторг, что у меня хлынули слезы из глаз. Я замирала от счастья! Весь зал... Весь зал встал! Стоял и аплодировал десять минут.
Такая я приехала на войну. Воевать. А на войне я услышала тихие разговоры... Ночью раненые курят в коридоре. Кто спит, а кто не спит. Говорили о Тухачевском, о Якире... Исчезли тысячи! Миллионы людей! Куда? Украинцы рассказывали... Как их в колхозы загоняли... Усмиряли... Как Сталин организовал голод, называли они его сами - голодомор. Во время голода вымирали целые деревни. Хоронить было некому. Обезумевшие матери ели своих детей... А земля там такая богатая, что посадишь прутик, верба вырастет. Пленные немцы ее в посылки насыпали и домой отправляли. Такая она жирная, эта земля. Метр чернозема. Плодородного слоя. Разговоры были тихие... Вполголоса... Никогда таких разговоров не было в группе, а всегда, если два человека. Третий лишний, третий донесет...
Анекдот расскажу... Расскажу, чтобы не заплакать. Значит, так... Ночь. Барак. Заключенные лежат и разговаривают. Спрашивают друг друга: «За что посадили?» Один говорит - за правду, второй - из-за отца... А третий отвечает: «За лень». Как?! Все удивляются. Рассказывает: «Сидели вечером в одной компании и рассказывали анекдоты. Домой вернулись поздно. Жена спрашивает: «Сейчас пойдем донесем или утром?» - «Давай утром. Спать охота». А утром за нами пришли...» Смешно. А смеяться не хочется. Плакать надо. Плакать.
После войны... Все ждали родных с войны, а мы с мамой ждали их из лагеря. Из Сибири... Как же! Мы победили, мы доказали свою верность, свою любовь. Теперь нам поверят.
Брат вернулся в сорок седьмом, а папу мы не нашли... Недавно я ездила к своим фронтовым подругам на Украину. Живут они в большом селе под Одессой. Стоят посреди села два обелиска: полсела умерло от голода, и полсела погибло в войну. А как в России сосчитать? Еще люди живы, идите и спрашивайте. Таких, как ты, моя девочка, на нашу историю надо сотни. Чтобы описать все наши страдания. Наши бессчетные слезы. Моя ты девочка...»
Светлана Алексиевич "У войны не женское лицо"
(Продолжение следует...)
Начало читать здесь:
http://skaramanga-1972.livejournal.com/97044.html
ОТДЕЛЬНЫЕ ГЛАВЫ
ИЗ ТОГО, ЧТО ВЫБРОСИЛА ЦЕНЗУРА
http://skaramanga-1972.livejournal.com/131634.html
http://skaramanga-1972.livejournal.com/132035.html