У ВОЙНЫ НЕ ЖЕНСКОЕ ЛИЦО. ЧАСТЬ 6. АРТИЛЛЕРИСТЫ И МИНОМЕТЧИКИ. ЗДЕСЬ ОГЛОХЛА ЗИМА ОТ ОБСТРЕЛА (2)
Продолжение материала. Начало читать здесь:
http://skaramanga-1972.livejournal.com/109736.html
"4.
Я прилетел на остров после очередного циклона. Солнце вновь щедро одаривало землю теплом, а в затенённых местах ещё лежали груды спрессованного ветром снега - напоминание о буйствах стихии. Суровым краем называют Сахалин. Погода, конечно, не часто балует островитян. И всё же, улетая на материк, мне больше запомнилось не колючее межсезонье, не перепады температур и все вытекающие отсюда сложности, неудобства, неприятности. Запомнились люди, добрые и отзывчивые, величественные в своей непокорности стихии и - стойкие, закалённые. Такими мне видятся настоящие патриоты земли русской: неустанные в работе и непоколебимые в битве. Среди них и Анна Назаровна Сертакова, а тогда, сорок с лишним лет назад, красноармеец, а потом сержант Аня Ноздрина.
Циклон, если честно, только повод для начала разговора, так, видимо, легче «разговориться», привыкнуть друг к другу. Да и шутка ли сказать - вдруг вспомнить молодость, разворошить угли памяти. Да ещё вспомнить не о самых приятных минутах жизни. Но Анна Назаровна понимает, что за десять тысяч километров ради простого любопытства не прилетают. Правда, долго и искренне удивляется: почему именно о ней?..
Чем больше занимаюсь я поисковой работой, чем больше фронтовых судеб узнаю, понимаю удивление, идущее от скромности, настоящих героев в момент вот таких, неожиданных для них встреч. Молодёжь сороковых, писавшая наспех «прошу зачислить добровольцем», меньше всего думала о том, каким окажется её вклад в общую Победу. Многие патриоты упали сражённые прежде, чем успели сделать первый шаг к подвигу. А тем, кто уцелел, вернулся домой, некогда было соизмерять, сравнивать. Их ждала большая, порой не менее тяжёлая, чем ратное дело, работа. И они возрождали осиротевшую землю. Восстанавливали, строили. Воспринимали всё как обязанность, как свой долг перед родиной, перед матерью, перед совестью. Такими их воспитало время, сформировала среда. Вот почему без ложной скромности удивляются истинные герои: какие же мы герои, воевали как все…
Нет, в том-то и дело - не как все. Ибо, по прошествии времени, сравнив и проанализировав, мы можем точно сказать, на что был способен человек в экстремальных, исключительных обстоятельствах. Можем теперь верно оценить его поступки, ведущие либо к подвигу, либо к трусости. Помните, у В. Чивилихина в романе «Память»: «Любое решение или поступок на войне - результат выбора между необходимостью победить и возможностью уцелеть»?
Выбор, который сделали пятеро девчат, казалось, противоречил логике, здравому смыслу. Но они его сделали, зная, и в то же время не задумываясь о том, что практически обрекают себя на гибель. Вот грани, сближающие поступок с подвигом.
Анна Назаровна молча слушает, предусмотрительно берёт платок, почувствовав горечь в глазах, и, наконец, говорит: «А ведь правда, сейчас даже вспомнить страшно. Такое пережить! Но тогда мы об этом не думали, мужское это дело или женское… Надо было землю свою защищать - и всё! Всем вместе…».
Мужество и скромность. Качества, присущие людям сильным духом. И в минуты испытаний, и в мирные дни. Лишний раз убеждаюсь в этом.
* * *
На призывной пункт из села их отправили «со вниманием», дали хилую лошадёнку, впряжённую в телегу. Как-никак всего двух девушек из Осино-Лозовки отобрали в армию: Аню и Евдокию.
Только выехали, хлынул проливной дождь, раскис тамбовский чернозём, завязла телега. Еле выбрались, чуть было не опоздали к назначенному часу. Приехали мокрые, грязные. Смеющиеся.
Усталый, раздражительный от перенапряжения военком зло буркнул: «Отставить веселье, не на гулянку, чай, собрались!». Но девчонкам уже трудно было остановиться, так и запомнились на призывном пункте хохотушками, несерьёзными. Они словно старались повеселиться вволю, посмеяться перед дальней дорогой, предчувствуя, что прощаются с юностью, а может быть, и…
В Ельце, где обучались будущие связистки, пополнение распределили по хатам, в каждой по пять человек. Тут пути-дорожки с Евдокией разошлись. Зато приобрела Аня новых подруг, бойких и весёлых, как сама. Маша Труфанова, Зина Емельянова, Лиза Бортникова, Таисия Зиборова - у каждой в руках всё горит, за словом в карман не лезут, а уж если запоют, равных в округе не сыскать.
В учении незаметно пролетело лето сорок второго. Пожелтели листья на деревьях, бодрили по утрам заморозки. Скучно становилось беспокойным девчатам. На все их вопросы: когда же на фронт? - офицеры уклончиво отвечали, мол, пока не понадобитесь, ждите.
- Кому пришла идея обучаться стрелять из пушки? - Анна Назаровна долго пытается вспомнить, но безуспешно. - У нас как-то всё коллективно решалось, поэтому не запомнилось, кто вносил предложение… Помню только, что командир запасного полка нас поддержал, тем более, другие девушки в это время учились обращаться с пулемётом, с миномётом. Я так полагаю, на всякий случай. И чтобы своё безделье скрасить.
А вот мы увлеклись. Уже зима наступила. По 12 часов в сутки занимались, всё куда-то торопились…
Потом станет понятно, куда. Когда им устроили экзамен на стрельбище, и девчата с двух выстрелов поразили две мишени, получив оценку «отлично», на стол командира полка лёг рапорт: «Просим отправить на передовую!».
На войне ситуация меняется быстро. То, что вчера казалось неприемлемым, сегодня принимается безоговорочно, не требуя доказательств.
В штабах уже готовились к Воронежско-Касторненской операции. Операции серьёзной, с далеко идущими планами. И каждый солдат, а не то что орудие, были, как говорится, на вес золота. Просьбу девушек удовлетворили.
- Пуль мы не боялись, - вспоминает Анна Назаровна, - они, знай себе, посвистывают вокруг. А нам всё равно укрыться негде. Что там щиток у пушки, махонький. Страшно, когда снаряды рвутся рядом, а ещё хуже - мины, от них совсем не уберечься… Нас немцам хорошо видно, мы же с пехотой наступаем, поддерживаем её огнём, пулемётные точки гасим. Снег глубоченный, мороз градусов под сорок. О страхе, в общем-то, думать некогда. Закон: кто - кого. Всё зависит, как быстро ты будешь действовать…
Страшной была первая потеря, когда осколок от разорвавшегося рядом снаряда нашёл наводчика Таисию Зиборову. Она откинулась навзничь, успев сказать несколько слов. Смерть застыла в её широко раскрытых, недоумевающих глазах.
Страшным был первый вражеский танк, который всё же проиграл поединок девичьему расчёту, не успев выстрелить первым.
Страшным был снег: кроваво-грязный…
Но до сознания всё это доходило только потом, после боя. А бой иногда длился несколько суток подряд. Сейчас представляется сплошной чередой огня и боли. И немудрено, что Анна Назаровна сокрушается: «Знать бы, что жива останусь, записывала бы всё».
Она помнит, как на колпнянской земле, даже не вскрикнув, опустилась на снег Лиза Бортникова (она умрёт спустя месяц в эвакогоспитале в г. Ряжск Рязанской обл. - Авт.), как дважды раненая Маша Труфанова всё не хотела идти на перевязку, продолжала стрелять и после третьего ранения уже не поднялась (её тоже считали погибшей, но Мария Семёновна, в буквальном смысле, вырвалась из лап смерти. - Авт.), как снайпер угодил старшему сержанту Воеводину в шею, когда наступило затишье, и их командир ушёл из жизни, так и не успев толком рассказать о себе.
Она помнит, как осталась вдвоём с Зиной Емельяновой, как им, живым, вручали медали «За отвагу», а остальным - посмертно, как благодарил командир дивизиона за четыре подбитых немецких танка и несколько пулемётных точек противника… Да разве можно такое забыть.
«Мне часто снятся наши девчата. Я их, как сейчас, вижу. Озорные, шустрые. Молоденькие…».
* * *
Навечно - двадцатилетние. Весёлые, незамужние. Оставившие свои мечты в наследство тем, кто родился и вырос после них, на той земле, где когда-то «оглохла зима от обстрела», где каждый год в первых числах февраля закат окрашивает снега в багряный цвет…
Я не тороплю Анну Назаровну продолжать рассказ, потому что знаю, чего стоят воспоминания, в которых то и дело возникает слово «смерть». Она же оказалась последней, кто остался в строю из расчёта. Считала себя «заговорённой». И впрямь, находясь всегда в эпицентре боя, ни разу не была ранена. Участвовала во многих больших и малых сражениях, всего насмотрелась, натерпелась. Однако прошла все испытания без единой царапины.
… Но война, уже на своём закате, достала и её. Полоснула огнём, на всю жизнь оставив незатухающую боль в сердце, - лишила материнства.
5.
Вместе с Анной Назаровной мы пытаемся определить, где она воевала летом сорок третьего. Дело в том, что она не запомнила, а может, и не знала даже названий населённых пунктов, которые освобождал их 226-й дивизион. И здесь нет ничего удивительного. Как все солдаты, Аня выполняла приказ: выстоять, не пропустить врага, а затем самим атаковать, атаковать, атаковать. И больше ни о чём не думала. Не до того было. А после войны считала неудобным, что ли, уточнять маршрут своих боевых действий. Да и для чего бередить старые раны, зачем лишний раз тревожить сердце. Скромность этого человека как раз и не позволила нам раньше узнать и рассказать о подвигах женского орудийного расчёта, почти полностью погибшего на Орловщине.
Просматриваю, с разрешения хозяев, семейный архив в доме Анны Назаровны, и неожиданно взгляд цепляется за почтовую открытку: «Извещение о рассмотрении заявления… Городская телефонная сеть доводит до вашего сведения, что ваше заявление от 15 января 1981 года… установить телефон в настоящее время нет возможности из-за отсутствия станционной ёмкости. Заявка поставлена на учёт как участника Великой Отечественной войны. 23.01.1981 г. начальник ГТС - подпись (неразборчиво)».
Формалисты и бюрократы повсюду, словно сговорившись, не слишком охотно оставляют свои визитные карточки. Так легче, накрутил побольше непонятных фраз, подмахнул бумагу загадочным иероглифом и - с плеч долой.
Я остановился на этой почтовой открытке вовсе не случайно. Потому что знаю немало адресов хамского отношения, иного слова не подберу, к ветеранам. Подумать только, много лет ждёт человек, вернее, два (муж Анны Назаровны тоже ветеран войны, награждён медалью «За отвагу») телефон, никуда не ходит, пожимает в ответ на моё недоумение плечами: да не привыкли мы просить, а тем более жаловаться. А рядом, в этом же доме, в подъезде, у тех, кто видать, порасторопней, появляются телефоны. И они же сами признавались, что не за особые заслуги удостоились такой чести.
Вот сижу и думаю. 800 тысяч женщин участвовало в Великой Отечественной войне. Из них 311.200 человек, в том числе и Анна Назаровна, награждены орденами и медалями за боевые подвиги. А женщин-артиллеристок по всей стране всего лишь двое осталось. Так может, хоть эта статистика прошибёт того, кто спрятался за неразборчивой подписью.
Более того, в момент нашей встречи Анне Назаровне всё ещё не был вручён орден Отечественной войны 1-й степени. Нет, видно, не зря я летел за десять тысяч километров…
Пришлось идти в Сахалинский обком партии, чтобы разобрались, исправили положение, загладили вину перед ветераном. Ответственным работникам понадобилось всего несколько минут, чтобы решить все вопросы. Но не поздно ли?! И потом, как относиться к тем, кто забыл пушкинскую мысль: «Уважение к минувшему - вот черта, отличающая образованность от дикости»?
…Они уже считались опытными артиллеристами, поэтому их развели в разные расчёты. Дали пополнение из призывников-мужчин, в большинстве своём необстрелянных. А потом началась Орловско-Курская битва, и Аня не успевала даже запоминать новобранцев. Расчёт постоянно не был укомплектован. Завидев в рядах наступающих артиллерию, враг мин и снарядов не жалел. А когда и это не помогало, пускал в дело танки. Иногда, в непосредственной близости от врага, пушка становилась бесполезной. Тогда брались за гранаты, бутылки с горючей смесью.
С Зиной виделись редко, хотя и воевали, можно сказать, рядом. Передышек почти не было. А если и выдавались часы отдыха, валились с ног от усталости с одной мыслью: только бы успеть выспаться до следующего боя.
А потом был Чернигов. Сентябрь сорок третьего. И день, когда погибла Зина Емельянова. Её успели довезти до медсанбата, почти сутки врачи боролись за жизнь. Но ранение в живот оказалось слишком серьёзным. Это известие оказалось настолько неожиданным, что Аня растерялась, не смогла справиться с минутной слабостью - теперь мой черёд. С трудом, но всё же прогнала гнилую мысль, взяла себя в руки. Сама себя успокаивала: «Нет, я же заговорённая, ни пуля, ни осколки меня не берут…». Знала, нельзя расслабляться, нельзя раскисать. Малейшее сомнение, неустойчивость и тогда всё, конец.
И Аня Ноздрина упрямо оставалась у пушки, хотя давно могла поменять свою воинскую специальность на изначальную - вновь стать связисткой, хотя понимала, какому риску продолжает подвергать себя.
Потом её назовут «Отважная Жанна», так о ней будут отзываться ветераны дивизии, те, с кем удалось мне в ходе поиска установить переписку. Никто уже и не помнит, откуда пошло это уважительное прозвище, вероятно, навеяно оно подвигами Жанны д` Арк…
«Заговорённая»… А ведь на самом деле удивительно, как довелось Анне Ноздриной целый год чуть ли непрерывных (да ещё каких!) боёв избегать ранений. Тем более, быть артиллеристом в боевых порядках пехоты, значит, наверняка, оказаться в гуще обстрела. И если солдат-пехотинец хоть какой-то шанс имеет, всё-таки одному легче замаскироваться, вжаться, врасти, наконец, в землю, то орудийная прислуга «сорокапятки» - для врага хорошая мишень. А от миномётных мин, неожиданно появляющихся сверху, спасения практически никакого.
Ровно год провоевала Аня Ноздрина - последняя из женского орудийного расчёта. После партизанского жития-бытия, когда вновь оказалась в регулярных частях Красной Армии, Аня к пушке не вернулась. «Сорокапятки» уже доживали свой век, на смену им пришли более совершенные орудия. Да и обстановка на фронте резко изменилась, в лучшую для нас сторону. Не было теперь необходимости излишне рисковать, делать ставки на «исключительность обстоятельств». И Отважная Жанна вновь стала связисткой.
Новый, 1944 год встретила под Шепетовкой. Разве могла она тогда предполагать, что смерть подстерегает её на почтительном расстоянии от передовой…
6.
Память возвращает в последний день декабря 1943 года. Тёмно-серые тучи заволокли небо. Мелкий противный дождь не прекращался уже более суток. Временами он чередовался с мокрым снегом. Дороги развезло. Вспучившийся лёд на реках покрылся водой и вот-вот должен был тронуться. А вокруг без конца гудело и ухало, содрогалась измученная земля. И Аня, сидя в блиндаже, всё гадала - придёт ли войне конец в новом, сорок четвёртом?
Иногда ей казалось, что победа близка, но потом чувствовала по лицам командиров, что гитлеровцы всё лезут и лезут, а, отступая, изматывают наши части до изнеможения. Значит, сила у них ещё есть, значит, придётся повоевать.
Наступил январь, а дожди не прекращались. Погода стала до того скверной, что в часы затишья ничего не хотелось делать, только найти место посуше, закутаться в тёплую шинель…
- Товарищ капитан, слева танки, обходят позиции первой роты, - в блиндаж ворвался посыльный, и тут же ни следа не осталось от сна и покоя.
Комбат схватил телефонную трубку, но она словно омертвела:
- Связь!
Аня выскочила наружу, на ходу соображая, где может быть обрыв. И в этот момент увидела летящую на неё стену земли, ощутила обжигающее дыхание разорвавшегося рядом снаряда.
Она очнулась уже в телеге. Рядом лежал комбат, раненый через дверь тем же снарядом. Кого-то укладывали ещё.
Двадцати километров пути по раскисшей дороге хватило на целый день. «Что это была за боль, трудно представить, - говорит Анна Назаровна, - я даже просила оставить меня, мол, не доеду, не дотерплю… А как глянула, что в живот угораздило, думаю - всё, конец. Ведь такое ранение, практически смертельное…».
После медсанбата её отправили в Киев, а потом - в Баку. Несколько месяцев лечили и комиссовали по второй группе инвалидности. Домой поехала с палочкой. Заранее ничего не писала, чтобы не беспокоить родителей. Ехала, и самой не верилось, что выжила, что позади целый год неимоверно тяжёлых, кровопролитных боёв, участие в пяти крупных наступательных операциях, и множество - множество могил. Братских, безымянных…
* * *
Я наконец-то решаюсь спросить Анну Назаровну: нет ли у неё желания приехать на колпнянскую землю, где бились с врагом девушки-артиллеристки, встретиться с Марией Семёновной, пересилившей-таки смерть в том бою? Понимаю, что вполне резонно вспомнить о расстоянии, старых ранах, годах. Но спрашиваю об этом ещё и потому, что перед самой командировкой на Сахалин получил письмо от М. С. Труфановой, в котором она пишет: «Передавайте привет Ане, и пусть она приезжает, хоть немного поговорить… Так хочется встретиться».
Анна Назаровна благодарно кивает, я вижу, как она силится подавить комок в горле:
- Да я бы с удовольствием. Только всё думала, неудобно как-то, приеду, людей от дела оторву…
Мы договорились созвониться, уточнить дату новой встречи.
Вернувшись в Орёл, я уже твёрдо решил организовать встречу боевых подруг, верил, что все их недуги отступят, утихнут хотя бы на время. И они приедут на бывшее поле боя, где в память о ратном подвиге мы задумали соорудить обелиск. Работники обкома комсомола уже отправили гонцов в одну из воинских частей, где пообещали дать пушку для памятника. Последующие два месяца пролетели в хлопотах и заботах.
7.
И вот спустя 43 года встреча состоялась.
В деревне Кутузово их ждали, готовились. Анна Назаровна приехала первая и уже беседовала с жителями, с мальчишками военной поры - очевидцами памятного боя. Мы же с Марией Семёновной и её внучкой Светланой, которая гостила у бабушки и, узнав о предстоящей поездке, сразу же согласилась её сопровождать, немного задерживались. Путь всё-таки был неблизкий - 150 километров от Орла, да ещё местами не баловали дороги.
Мария Семёновна бодрилась, она, я давно заметил, из племени отчаянных оптимистов. Мне как-то по секрету призналась: так легче со своими болячками справляться. А их у неё от войны осталось предостаточно. Вот и сейчас она шутит, пересыпает свою речь каламбурами. Но глаза выдают - волнуется, пытается представить встречу с подружкой, с которой и провела-то на передовой всего двенадцать дней. Вспомнит ли?
Мы выходим из машины и идём к остаткам двух глиняных домиков, между которыми, по рассказам жителей, и стояла пушка-сорокапятка. Под тенистым деревом большая группа женщин. Но память мгновенно подсказывает, помогает узнать ту, которую не забыть никогда.
- Жанночка! - Мария Семёновна протягивает руки и через секунду - другую смыкает объятия.
Отважная Жанна пытается что-то говорить, но слова не идут, слёзы застилают глаза. А я смотрю на лица сельчан - взрослых и совсем ещё юных - и вижу, как сосредоточены, охвачены болью и радостью их лица. Чувствую, какой сильный эмоциональный заряд испытывает их сознание.
Александр Петрович Псарёв - мальчишка военной поры - подходит к дереву, от которого, вероятно, легче обозначить ориентиры, и начинает рассказывать:
- Мне было тогда 12 лет. Помню, в ночь на первое февраля сорок третьего года немцы засуетились, заспешили. Взрослые сказали: наши близко, скоро будут здесь. И, правда, загудело, загремело. Но фрицы почти без боя оставили нашу деревню. Зато переправились на ту сторону реки и закрепились в лесочке. Вон в том, что клином к реке сползает. Позиция для них удобная, что и говорить…
Тут, значит, и наши подоспели. Вижу, орудия катят, разворачивают, и давай по отступающим бить. А немец в ответ бьёт. Миномёты у него в лесу спрятаны, а с высотки им-то всё видно, вот и лупят без продыху.
Наши жители все по подвалам и погребам схоронились. Только нам, мальчишкам, всё нипочём. Любопытные были. Охота посмотреть, как пушка стреляет, да как снаряд летит.
Вот здесь дом стоял, Красовой Лукерьи Фёдоровны, а в огороде у неё - стожок небольшой, тут и пушка пристроилась. Я выглядываю из-за угла, а меня военный прогоняет, мол, иди домой, а то неровен час… Гляжу, а возле орудия - девчата. Совсем интересно стало. Но тут по их пушке немцы стали бить, да так точно, что пришлось мне хорониться. Только на ступеньки дома взбежал, как рядом мина разорвалась, осколки понизу пошли, что меня и спасло, а взрывной волной чуть не зашибло. Вот тут-то одну из девушек и убило…
Мария Семёновна медленно обводит взглядом поле, лес на холме, бывшие огороды и остатки глиняного дома. Тут же вспоминает:
- Точно-точно, помню, как двое мальчишек к нам подбегали. Разутые, раздетые, кто в чём. А мороз - за тридцать. Есть очень хотели… Вот ведь, даже смерть их не страшила. А у нас хлеб помёрз, мы его на штык накололи и в костёр. Тут и ребятишки эти. «Дядь, дай хлеба». Глянули, а перед ними мы, тогда ещё девчонки, ну, лет на пять - семь постарше. Таисия Зиборова, как увидела их, оборванных, грязных, чуть не заплакала. Хлеб тут же отдала, хотя сами изрядно проголодались. Мы уже знали, что у неё почти всю семью фашисты расстреляли, кто-то из родственников написал, особенно как деток малых, сестрёнок и братишек, мучили, изверги. Таисия прямо-таки сама не своя ходила, всё в бой рвалась.
В этот же день её и убило. Здесь же в Кутузове, только чуть ближе к реке. Это была наша первая потеря…
А нас уже вновь ждали в колхозе имени Чапаева, в сельском клубе. Встречали хлебом-солью, цветами. Специально подготовили программу по сценарию «От всей души». И звучали в зале песни, звучал рассказ о беспримерном подвиге пятерых девчат и их командира. В конце вечера произошёл экспромт, вызвавший всеобщую радость, заставивший запеть весь зал. Анна Назаровна - большая любительница песен, которые, как она утверждает, помогали поднимать настроение и солдатский дух, - после заключительного номера концертной программы вышла на сцену и вместе со всеми участниками художественной самодеятельности запела «Катюшу». Запела звонко и задорно, как сорок с лишним лет назад пела с подругами перед боем.
Долго ещё не расходились люди после встречи в сельском клубе. Все говорили, расспрашивали. Все вместе сфотографировались на память.
Напоследок подъехали к памятнику. Помолчали. Попрощались. Возложили цветы. Мария Семёновна тихо сказала:
- Вот и повидались со всеми, проведали… Теперь и на душе спокойней.
Солнце спускалось за рекой, накалываясь на макушки лесных деревьев и бросая малиновый отсвет на отполированную металлическую табличку, прикреплённую к постаменту:
«На этой земле в феврале 1943 года героически сражался женский противотанковый орудийный расчёт 226-го отдельного истребительно-противотанкового дивизиона 148-й стрелковой дивизии 13-й армии:
Иван Воеводин - командир орудия
Таисия Зиборова
Мария Труфанова
Анна Ноздрина
Елизавета Бортникова
Зинаида Емельянова».
Четверо из них пали смертью храбрых. Все шестеро - навечно в памяти народной.
Геннадий МАЙОРОВ, журналист. Город Орел.
6 августа 2004 года"
Источник: http://www.oryol.ru/material.php?id=4966
p.s.
Еще несколько фотографий по теме:
Тамара Прохорова. Командир минометной батареи
Девчата истребительно-противотанковой артиллерийской части
(Продолжение следует...)
Начало читать здесь:
http://skaramanga-1972.livejournal.com/97044.html
ЧАСТЬ 6. АРТИЛЛЕРИСТЫ И МИНОМЕТЧИКИ
ИСТРЕБИТЕЛЬ ТАНКОВ БУКРЕЕВА
http://skaramanga-1972.livejournal.com/108725.html
ЗДЕСЬ ОГЛОХЛА ЗИМА ОТ ОБСТРЕЛА
http://skaramanga-1972.livejournal.com/109736.html
http://skaramanga-1972.livejournal.com/109736.html
"4.
Я прилетел на остров после очередного циклона. Солнце вновь щедро одаривало землю теплом, а в затенённых местах ещё лежали груды спрессованного ветром снега - напоминание о буйствах стихии. Суровым краем называют Сахалин. Погода, конечно, не часто балует островитян. И всё же, улетая на материк, мне больше запомнилось не колючее межсезонье, не перепады температур и все вытекающие отсюда сложности, неудобства, неприятности. Запомнились люди, добрые и отзывчивые, величественные в своей непокорности стихии и - стойкие, закалённые. Такими мне видятся настоящие патриоты земли русской: неустанные в работе и непоколебимые в битве. Среди них и Анна Назаровна Сертакова, а тогда, сорок с лишним лет назад, красноармеец, а потом сержант Аня Ноздрина.
Циклон, если честно, только повод для начала разговора, так, видимо, легче «разговориться», привыкнуть друг к другу. Да и шутка ли сказать - вдруг вспомнить молодость, разворошить угли памяти. Да ещё вспомнить не о самых приятных минутах жизни. Но Анна Назаровна понимает, что за десять тысяч километров ради простого любопытства не прилетают. Правда, долго и искренне удивляется: почему именно о ней?..
Чем больше занимаюсь я поисковой работой, чем больше фронтовых судеб узнаю, понимаю удивление, идущее от скромности, настоящих героев в момент вот таких, неожиданных для них встреч. Молодёжь сороковых, писавшая наспех «прошу зачислить добровольцем», меньше всего думала о том, каким окажется её вклад в общую Победу. Многие патриоты упали сражённые прежде, чем успели сделать первый шаг к подвигу. А тем, кто уцелел, вернулся домой, некогда было соизмерять, сравнивать. Их ждала большая, порой не менее тяжёлая, чем ратное дело, работа. И они возрождали осиротевшую землю. Восстанавливали, строили. Воспринимали всё как обязанность, как свой долг перед родиной, перед матерью, перед совестью. Такими их воспитало время, сформировала среда. Вот почему без ложной скромности удивляются истинные герои: какие же мы герои, воевали как все…
Нет, в том-то и дело - не как все. Ибо, по прошествии времени, сравнив и проанализировав, мы можем точно сказать, на что был способен человек в экстремальных, исключительных обстоятельствах. Можем теперь верно оценить его поступки, ведущие либо к подвигу, либо к трусости. Помните, у В. Чивилихина в романе «Память»: «Любое решение или поступок на войне - результат выбора между необходимостью победить и возможностью уцелеть»?
Выбор, который сделали пятеро девчат, казалось, противоречил логике, здравому смыслу. Но они его сделали, зная, и в то же время не задумываясь о том, что практически обрекают себя на гибель. Вот грани, сближающие поступок с подвигом.
Анна Назаровна молча слушает, предусмотрительно берёт платок, почувствовав горечь в глазах, и, наконец, говорит: «А ведь правда, сейчас даже вспомнить страшно. Такое пережить! Но тогда мы об этом не думали, мужское это дело или женское… Надо было землю свою защищать - и всё! Всем вместе…».
Мужество и скромность. Качества, присущие людям сильным духом. И в минуты испытаний, и в мирные дни. Лишний раз убеждаюсь в этом.
* * *
На призывной пункт из села их отправили «со вниманием», дали хилую лошадёнку, впряжённую в телегу. Как-никак всего двух девушек из Осино-Лозовки отобрали в армию: Аню и Евдокию.
Только выехали, хлынул проливной дождь, раскис тамбовский чернозём, завязла телега. Еле выбрались, чуть было не опоздали к назначенному часу. Приехали мокрые, грязные. Смеющиеся.
Усталый, раздражительный от перенапряжения военком зло буркнул: «Отставить веселье, не на гулянку, чай, собрались!». Но девчонкам уже трудно было остановиться, так и запомнились на призывном пункте хохотушками, несерьёзными. Они словно старались повеселиться вволю, посмеяться перед дальней дорогой, предчувствуя, что прощаются с юностью, а может быть, и…
В Ельце, где обучались будущие связистки, пополнение распределили по хатам, в каждой по пять человек. Тут пути-дорожки с Евдокией разошлись. Зато приобрела Аня новых подруг, бойких и весёлых, как сама. Маша Труфанова, Зина Емельянова, Лиза Бортникова, Таисия Зиборова - у каждой в руках всё горит, за словом в карман не лезут, а уж если запоют, равных в округе не сыскать.
В учении незаметно пролетело лето сорок второго. Пожелтели листья на деревьях, бодрили по утрам заморозки. Скучно становилось беспокойным девчатам. На все их вопросы: когда же на фронт? - офицеры уклончиво отвечали, мол, пока не понадобитесь, ждите.
- Кому пришла идея обучаться стрелять из пушки? - Анна Назаровна долго пытается вспомнить, но безуспешно. - У нас как-то всё коллективно решалось, поэтому не запомнилось, кто вносил предложение… Помню только, что командир запасного полка нас поддержал, тем более, другие девушки в это время учились обращаться с пулемётом, с миномётом. Я так полагаю, на всякий случай. И чтобы своё безделье скрасить.
А вот мы увлеклись. Уже зима наступила. По 12 часов в сутки занимались, всё куда-то торопились…
Потом станет понятно, куда. Когда им устроили экзамен на стрельбище, и девчата с двух выстрелов поразили две мишени, получив оценку «отлично», на стол командира полка лёг рапорт: «Просим отправить на передовую!».
На войне ситуация меняется быстро. То, что вчера казалось неприемлемым, сегодня принимается безоговорочно, не требуя доказательств.
В штабах уже готовились к Воронежско-Касторненской операции. Операции серьёзной, с далеко идущими планами. И каждый солдат, а не то что орудие, были, как говорится, на вес золота. Просьбу девушек удовлетворили.
- Пуль мы не боялись, - вспоминает Анна Назаровна, - они, знай себе, посвистывают вокруг. А нам всё равно укрыться негде. Что там щиток у пушки, махонький. Страшно, когда снаряды рвутся рядом, а ещё хуже - мины, от них совсем не уберечься… Нас немцам хорошо видно, мы же с пехотой наступаем, поддерживаем её огнём, пулемётные точки гасим. Снег глубоченный, мороз градусов под сорок. О страхе, в общем-то, думать некогда. Закон: кто - кого. Всё зависит, как быстро ты будешь действовать…
Страшной была первая потеря, когда осколок от разорвавшегося рядом снаряда нашёл наводчика Таисию Зиборову. Она откинулась навзничь, успев сказать несколько слов. Смерть застыла в её широко раскрытых, недоумевающих глазах.
Страшным был первый вражеский танк, который всё же проиграл поединок девичьему расчёту, не успев выстрелить первым.
Страшным был снег: кроваво-грязный…
Но до сознания всё это доходило только потом, после боя. А бой иногда длился несколько суток подряд. Сейчас представляется сплошной чередой огня и боли. И немудрено, что Анна Назаровна сокрушается: «Знать бы, что жива останусь, записывала бы всё».
Она помнит, как на колпнянской земле, даже не вскрикнув, опустилась на снег Лиза Бортникова (она умрёт спустя месяц в эвакогоспитале в г. Ряжск Рязанской обл. - Авт.), как дважды раненая Маша Труфанова всё не хотела идти на перевязку, продолжала стрелять и после третьего ранения уже не поднялась (её тоже считали погибшей, но Мария Семёновна, в буквальном смысле, вырвалась из лап смерти. - Авт.), как снайпер угодил старшему сержанту Воеводину в шею, когда наступило затишье, и их командир ушёл из жизни, так и не успев толком рассказать о себе.
Она помнит, как осталась вдвоём с Зиной Емельяновой, как им, живым, вручали медали «За отвагу», а остальным - посмертно, как благодарил командир дивизиона за четыре подбитых немецких танка и несколько пулемётных точек противника… Да разве можно такое забыть.
«Мне часто снятся наши девчата. Я их, как сейчас, вижу. Озорные, шустрые. Молоденькие…».
* * *
Навечно - двадцатилетние. Весёлые, незамужние. Оставившие свои мечты в наследство тем, кто родился и вырос после них, на той земле, где когда-то «оглохла зима от обстрела», где каждый год в первых числах февраля закат окрашивает снега в багряный цвет…
Я не тороплю Анну Назаровну продолжать рассказ, потому что знаю, чего стоят воспоминания, в которых то и дело возникает слово «смерть». Она же оказалась последней, кто остался в строю из расчёта. Считала себя «заговорённой». И впрямь, находясь всегда в эпицентре боя, ни разу не была ранена. Участвовала во многих больших и малых сражениях, всего насмотрелась, натерпелась. Однако прошла все испытания без единой царапины.
… Но война, уже на своём закате, достала и её. Полоснула огнём, на всю жизнь оставив незатухающую боль в сердце, - лишила материнства.
5.
Вместе с Анной Назаровной мы пытаемся определить, где она воевала летом сорок третьего. Дело в том, что она не запомнила, а может, и не знала даже названий населённых пунктов, которые освобождал их 226-й дивизион. И здесь нет ничего удивительного. Как все солдаты, Аня выполняла приказ: выстоять, не пропустить врага, а затем самим атаковать, атаковать, атаковать. И больше ни о чём не думала. Не до того было. А после войны считала неудобным, что ли, уточнять маршрут своих боевых действий. Да и для чего бередить старые раны, зачем лишний раз тревожить сердце. Скромность этого человека как раз и не позволила нам раньше узнать и рассказать о подвигах женского орудийного расчёта, почти полностью погибшего на Орловщине.
Просматриваю, с разрешения хозяев, семейный архив в доме Анны Назаровны, и неожиданно взгляд цепляется за почтовую открытку: «Извещение о рассмотрении заявления… Городская телефонная сеть доводит до вашего сведения, что ваше заявление от 15 января 1981 года… установить телефон в настоящее время нет возможности из-за отсутствия станционной ёмкости. Заявка поставлена на учёт как участника Великой Отечественной войны. 23.01.1981 г. начальник ГТС - подпись (неразборчиво)».
Формалисты и бюрократы повсюду, словно сговорившись, не слишком охотно оставляют свои визитные карточки. Так легче, накрутил побольше непонятных фраз, подмахнул бумагу загадочным иероглифом и - с плеч долой.
Я остановился на этой почтовой открытке вовсе не случайно. Потому что знаю немало адресов хамского отношения, иного слова не подберу, к ветеранам. Подумать только, много лет ждёт человек, вернее, два (муж Анны Назаровны тоже ветеран войны, награждён медалью «За отвагу») телефон, никуда не ходит, пожимает в ответ на моё недоумение плечами: да не привыкли мы просить, а тем более жаловаться. А рядом, в этом же доме, в подъезде, у тех, кто видать, порасторопней, появляются телефоны. И они же сами признавались, что не за особые заслуги удостоились такой чести.
Вот сижу и думаю. 800 тысяч женщин участвовало в Великой Отечественной войне. Из них 311.200 человек, в том числе и Анна Назаровна, награждены орденами и медалями за боевые подвиги. А женщин-артиллеристок по всей стране всего лишь двое осталось. Так может, хоть эта статистика прошибёт того, кто спрятался за неразборчивой подписью.
Более того, в момент нашей встречи Анне Назаровне всё ещё не был вручён орден Отечественной войны 1-й степени. Нет, видно, не зря я летел за десять тысяч километров…
Пришлось идти в Сахалинский обком партии, чтобы разобрались, исправили положение, загладили вину перед ветераном. Ответственным работникам понадобилось всего несколько минут, чтобы решить все вопросы. Но не поздно ли?! И потом, как относиться к тем, кто забыл пушкинскую мысль: «Уважение к минувшему - вот черта, отличающая образованность от дикости»?
…Они уже считались опытными артиллеристами, поэтому их развели в разные расчёты. Дали пополнение из призывников-мужчин, в большинстве своём необстрелянных. А потом началась Орловско-Курская битва, и Аня не успевала даже запоминать новобранцев. Расчёт постоянно не был укомплектован. Завидев в рядах наступающих артиллерию, враг мин и снарядов не жалел. А когда и это не помогало, пускал в дело танки. Иногда, в непосредственной близости от врага, пушка становилась бесполезной. Тогда брались за гранаты, бутылки с горючей смесью.
С Зиной виделись редко, хотя и воевали, можно сказать, рядом. Передышек почти не было. А если и выдавались часы отдыха, валились с ног от усталости с одной мыслью: только бы успеть выспаться до следующего боя.
А потом был Чернигов. Сентябрь сорок третьего. И день, когда погибла Зина Емельянова. Её успели довезти до медсанбата, почти сутки врачи боролись за жизнь. Но ранение в живот оказалось слишком серьёзным. Это известие оказалось настолько неожиданным, что Аня растерялась, не смогла справиться с минутной слабостью - теперь мой черёд. С трудом, но всё же прогнала гнилую мысль, взяла себя в руки. Сама себя успокаивала: «Нет, я же заговорённая, ни пуля, ни осколки меня не берут…». Знала, нельзя расслабляться, нельзя раскисать. Малейшее сомнение, неустойчивость и тогда всё, конец.
И Аня Ноздрина упрямо оставалась у пушки, хотя давно могла поменять свою воинскую специальность на изначальную - вновь стать связисткой, хотя понимала, какому риску продолжает подвергать себя.
Потом её назовут «Отважная Жанна», так о ней будут отзываться ветераны дивизии, те, с кем удалось мне в ходе поиска установить переписку. Никто уже и не помнит, откуда пошло это уважительное прозвище, вероятно, навеяно оно подвигами Жанны д` Арк…
«Заговорённая»… А ведь на самом деле удивительно, как довелось Анне Ноздриной целый год чуть ли непрерывных (да ещё каких!) боёв избегать ранений. Тем более, быть артиллеристом в боевых порядках пехоты, значит, наверняка, оказаться в гуще обстрела. И если солдат-пехотинец хоть какой-то шанс имеет, всё-таки одному легче замаскироваться, вжаться, врасти, наконец, в землю, то орудийная прислуга «сорокапятки» - для врага хорошая мишень. А от миномётных мин, неожиданно появляющихся сверху, спасения практически никакого.
Ровно год провоевала Аня Ноздрина - последняя из женского орудийного расчёта. После партизанского жития-бытия, когда вновь оказалась в регулярных частях Красной Армии, Аня к пушке не вернулась. «Сорокапятки» уже доживали свой век, на смену им пришли более совершенные орудия. Да и обстановка на фронте резко изменилась, в лучшую для нас сторону. Не было теперь необходимости излишне рисковать, делать ставки на «исключительность обстоятельств». И Отважная Жанна вновь стала связисткой.
Новый, 1944 год встретила под Шепетовкой. Разве могла она тогда предполагать, что смерть подстерегает её на почтительном расстоянии от передовой…
6.
Память возвращает в последний день декабря 1943 года. Тёмно-серые тучи заволокли небо. Мелкий противный дождь не прекращался уже более суток. Временами он чередовался с мокрым снегом. Дороги развезло. Вспучившийся лёд на реках покрылся водой и вот-вот должен был тронуться. А вокруг без конца гудело и ухало, содрогалась измученная земля. И Аня, сидя в блиндаже, всё гадала - придёт ли войне конец в новом, сорок четвёртом?
Иногда ей казалось, что победа близка, но потом чувствовала по лицам командиров, что гитлеровцы всё лезут и лезут, а, отступая, изматывают наши части до изнеможения. Значит, сила у них ещё есть, значит, придётся повоевать.
Наступил январь, а дожди не прекращались. Погода стала до того скверной, что в часы затишья ничего не хотелось делать, только найти место посуше, закутаться в тёплую шинель…
- Товарищ капитан, слева танки, обходят позиции первой роты, - в блиндаж ворвался посыльный, и тут же ни следа не осталось от сна и покоя.
Комбат схватил телефонную трубку, но она словно омертвела:
- Связь!
Аня выскочила наружу, на ходу соображая, где может быть обрыв. И в этот момент увидела летящую на неё стену земли, ощутила обжигающее дыхание разорвавшегося рядом снаряда.
Она очнулась уже в телеге. Рядом лежал комбат, раненый через дверь тем же снарядом. Кого-то укладывали ещё.
Двадцати километров пути по раскисшей дороге хватило на целый день. «Что это была за боль, трудно представить, - говорит Анна Назаровна, - я даже просила оставить меня, мол, не доеду, не дотерплю… А как глянула, что в живот угораздило, думаю - всё, конец. Ведь такое ранение, практически смертельное…».
После медсанбата её отправили в Киев, а потом - в Баку. Несколько месяцев лечили и комиссовали по второй группе инвалидности. Домой поехала с палочкой. Заранее ничего не писала, чтобы не беспокоить родителей. Ехала, и самой не верилось, что выжила, что позади целый год неимоверно тяжёлых, кровопролитных боёв, участие в пяти крупных наступательных операциях, и множество - множество могил. Братских, безымянных…
* * *
Я наконец-то решаюсь спросить Анну Назаровну: нет ли у неё желания приехать на колпнянскую землю, где бились с врагом девушки-артиллеристки, встретиться с Марией Семёновной, пересилившей-таки смерть в том бою? Понимаю, что вполне резонно вспомнить о расстоянии, старых ранах, годах. Но спрашиваю об этом ещё и потому, что перед самой командировкой на Сахалин получил письмо от М. С. Труфановой, в котором она пишет: «Передавайте привет Ане, и пусть она приезжает, хоть немного поговорить… Так хочется встретиться».
Анна Назаровна благодарно кивает, я вижу, как она силится подавить комок в горле:
- Да я бы с удовольствием. Только всё думала, неудобно как-то, приеду, людей от дела оторву…
Мы договорились созвониться, уточнить дату новой встречи.
Вернувшись в Орёл, я уже твёрдо решил организовать встречу боевых подруг, верил, что все их недуги отступят, утихнут хотя бы на время. И они приедут на бывшее поле боя, где в память о ратном подвиге мы задумали соорудить обелиск. Работники обкома комсомола уже отправили гонцов в одну из воинских частей, где пообещали дать пушку для памятника. Последующие два месяца пролетели в хлопотах и заботах.
7.
И вот спустя 43 года встреча состоялась.
В деревне Кутузово их ждали, готовились. Анна Назаровна приехала первая и уже беседовала с жителями, с мальчишками военной поры - очевидцами памятного боя. Мы же с Марией Семёновной и её внучкой Светланой, которая гостила у бабушки и, узнав о предстоящей поездке, сразу же согласилась её сопровождать, немного задерживались. Путь всё-таки был неблизкий - 150 километров от Орла, да ещё местами не баловали дороги.
Мария Семёновна бодрилась, она, я давно заметил, из племени отчаянных оптимистов. Мне как-то по секрету призналась: так легче со своими болячками справляться. А их у неё от войны осталось предостаточно. Вот и сейчас она шутит, пересыпает свою речь каламбурами. Но глаза выдают - волнуется, пытается представить встречу с подружкой, с которой и провела-то на передовой всего двенадцать дней. Вспомнит ли?
Мы выходим из машины и идём к остаткам двух глиняных домиков, между которыми, по рассказам жителей, и стояла пушка-сорокапятка. Под тенистым деревом большая группа женщин. Но память мгновенно подсказывает, помогает узнать ту, которую не забыть никогда.
- Жанночка! - Мария Семёновна протягивает руки и через секунду - другую смыкает объятия.
Отважная Жанна пытается что-то говорить, но слова не идут, слёзы застилают глаза. А я смотрю на лица сельчан - взрослых и совсем ещё юных - и вижу, как сосредоточены, охвачены болью и радостью их лица. Чувствую, какой сильный эмоциональный заряд испытывает их сознание.
Александр Петрович Псарёв - мальчишка военной поры - подходит к дереву, от которого, вероятно, легче обозначить ориентиры, и начинает рассказывать:
- Мне было тогда 12 лет. Помню, в ночь на первое февраля сорок третьего года немцы засуетились, заспешили. Взрослые сказали: наши близко, скоро будут здесь. И, правда, загудело, загремело. Но фрицы почти без боя оставили нашу деревню. Зато переправились на ту сторону реки и закрепились в лесочке. Вон в том, что клином к реке сползает. Позиция для них удобная, что и говорить…
Тут, значит, и наши подоспели. Вижу, орудия катят, разворачивают, и давай по отступающим бить. А немец в ответ бьёт. Миномёты у него в лесу спрятаны, а с высотки им-то всё видно, вот и лупят без продыху.
Наши жители все по подвалам и погребам схоронились. Только нам, мальчишкам, всё нипочём. Любопытные были. Охота посмотреть, как пушка стреляет, да как снаряд летит.
Вот здесь дом стоял, Красовой Лукерьи Фёдоровны, а в огороде у неё - стожок небольшой, тут и пушка пристроилась. Я выглядываю из-за угла, а меня военный прогоняет, мол, иди домой, а то неровен час… Гляжу, а возле орудия - девчата. Совсем интересно стало. Но тут по их пушке немцы стали бить, да так точно, что пришлось мне хорониться. Только на ступеньки дома взбежал, как рядом мина разорвалась, осколки понизу пошли, что меня и спасло, а взрывной волной чуть не зашибло. Вот тут-то одну из девушек и убило…
Мария Семёновна медленно обводит взглядом поле, лес на холме, бывшие огороды и остатки глиняного дома. Тут же вспоминает:
- Точно-точно, помню, как двое мальчишек к нам подбегали. Разутые, раздетые, кто в чём. А мороз - за тридцать. Есть очень хотели… Вот ведь, даже смерть их не страшила. А у нас хлеб помёрз, мы его на штык накололи и в костёр. Тут и ребятишки эти. «Дядь, дай хлеба». Глянули, а перед ними мы, тогда ещё девчонки, ну, лет на пять - семь постарше. Таисия Зиборова, как увидела их, оборванных, грязных, чуть не заплакала. Хлеб тут же отдала, хотя сами изрядно проголодались. Мы уже знали, что у неё почти всю семью фашисты расстреляли, кто-то из родственников написал, особенно как деток малых, сестрёнок и братишек, мучили, изверги. Таисия прямо-таки сама не своя ходила, всё в бой рвалась.
В этот же день её и убило. Здесь же в Кутузове, только чуть ближе к реке. Это была наша первая потеря…
А нас уже вновь ждали в колхозе имени Чапаева, в сельском клубе. Встречали хлебом-солью, цветами. Специально подготовили программу по сценарию «От всей души». И звучали в зале песни, звучал рассказ о беспримерном подвиге пятерых девчат и их командира. В конце вечера произошёл экспромт, вызвавший всеобщую радость, заставивший запеть весь зал. Анна Назаровна - большая любительница песен, которые, как она утверждает, помогали поднимать настроение и солдатский дух, - после заключительного номера концертной программы вышла на сцену и вместе со всеми участниками художественной самодеятельности запела «Катюшу». Запела звонко и задорно, как сорок с лишним лет назад пела с подругами перед боем.
Долго ещё не расходились люди после встречи в сельском клубе. Все говорили, расспрашивали. Все вместе сфотографировались на память.
Напоследок подъехали к памятнику. Помолчали. Попрощались. Возложили цветы. Мария Семёновна тихо сказала:
- Вот и повидались со всеми, проведали… Теперь и на душе спокойней.
Солнце спускалось за рекой, накалываясь на макушки лесных деревьев и бросая малиновый отсвет на отполированную металлическую табличку, прикреплённую к постаменту:
«На этой земле в феврале 1943 года героически сражался женский противотанковый орудийный расчёт 226-го отдельного истребительно-противотанкового дивизиона 148-й стрелковой дивизии 13-й армии:
Иван Воеводин - командир орудия
Таисия Зиборова
Мария Труфанова
Анна Ноздрина
Елизавета Бортникова
Зинаида Емельянова».
Четверо из них пали смертью храбрых. Все шестеро - навечно в памяти народной.
Геннадий МАЙОРОВ, журналист. Город Орел.
6 августа 2004 года"
Источник: http://www.oryol.ru/material.php?id=4966
p.s.
Еще несколько фотографий по теме:
Тамара Прохорова. Командир минометной батареи
Девчата истребительно-противотанковой артиллерийской части
(Продолжение следует...)
Начало читать здесь:
http://skaramanga-1972.livejournal.com/97044.html
ЧАСТЬ 6. АРТИЛЛЕРИСТЫ И МИНОМЕТЧИКИ
ИСТРЕБИТЕЛЬ ТАНКОВ БУКРЕЕВА
http://skaramanga-1972.livejournal.com/108725.html
ЗДЕСЬ ОГЛОХЛА ЗИМА ОТ ОБСТРЕЛА
http://skaramanga-1972.livejournal.com/109736.html