(no subject)
Когда после работы с головой кружащейся от голода и никотина тащишь сам себя по стемневшим улицам, заплетая маршрут таким образом, чтобы подольше не приходить домой, можно до самого сердца пропитаться чувством из которого рождаются только плохие стихи и кошмары не имеющие привычки приходить только во сне.
Вдруг видишь как в переходе чумазые юноши пританцовывают с просящими шапками вокруг весьма посредственного гитариста и удивляешься воспоминанию о том, что когда-то и для тебя самого эти песни что-то значили, как двигаясь по кругу узнаешь много раз пройденный сектор.
Милиционер разговаривает с овчаркой, а та молча смотрит на него как на идиота - она в наморднике. Тут самое время пошутить, что мистер Собака наконец арестован и шутишь и сам смеешься и прохожие думают, что ты улыбаешься именно им и так и есть.
Еще не семейные пары куда-то не спешат и разглядывая их ищешь те черты благодаря которым каждый из них не то, что терпит - тянется к другому. И с виду этих черт такое множество, что собственный багаж кажется нищим. Отвратительные своей уютной фотогеничностью кафе с огромными окнами примеряют тебя к интерьерам, ветер раздувает пальто и прическу, вылепляя тебе щеголеватый вид. Все кругом говорят (ты сам - не в счет, ничего личного) и всех слушают. И чем дольше ты всем этим дышишь тем сильнее подкатывает к горлу ком той бессильной ярости, которая будучи продолжительной, превращает людей в мертвецов - вдруг понимаешь, что этот мир не только может существовать без тебя, он уже не принимает тебя в расчет. Скамейка запасных всегда полна, да, что там - если верить фактам ты давно уже не на поле.
Из этого огня с диким, совершенно неслышным рыком выходит Джек-мне-никто-не-нужен у него прямая спина и злые шутки, он идет напиваться до потери координации и нравственных ориентиров. Этот малый легко засыпает, а просыпаешься снова ты. И идешь на работу, это единственное место где ты пока числишься.
М-да… видишь, как далеко зашла ты, Дашенька, в поисках своего «я»!
Прошу прощения, еще пару лет назад все это я написал бы совсем по-другому.
Вдруг видишь как в переходе чумазые юноши пританцовывают с просящими шапками вокруг весьма посредственного гитариста и удивляешься воспоминанию о том, что когда-то и для тебя самого эти песни что-то значили, как двигаясь по кругу узнаешь много раз пройденный сектор.
Милиционер разговаривает с овчаркой, а та молча смотрит на него как на идиота - она в наморднике. Тут самое время пошутить, что мистер Собака наконец арестован и шутишь и сам смеешься и прохожие думают, что ты улыбаешься именно им и так и есть.
Еще не семейные пары куда-то не спешат и разглядывая их ищешь те черты благодаря которым каждый из них не то, что терпит - тянется к другому. И с виду этих черт такое множество, что собственный багаж кажется нищим. Отвратительные своей уютной фотогеничностью кафе с огромными окнами примеряют тебя к интерьерам, ветер раздувает пальто и прическу, вылепляя тебе щеголеватый вид. Все кругом говорят (ты сам - не в счет, ничего личного) и всех слушают. И чем дольше ты всем этим дышишь тем сильнее подкатывает к горлу ком той бессильной ярости, которая будучи продолжительной, превращает людей в мертвецов - вдруг понимаешь, что этот мир не только может существовать без тебя, он уже не принимает тебя в расчет. Скамейка запасных всегда полна, да, что там - если верить фактам ты давно уже не на поле.
Из этого огня с диким, совершенно неслышным рыком выходит Джек-мне-никто-не-нужен у него прямая спина и злые шутки, он идет напиваться до потери координации и нравственных ориентиров. Этот малый легко засыпает, а просыпаешься снова ты. И идешь на работу, это единственное место где ты пока числишься.
М-да… видишь, как далеко зашла ты, Дашенька, в поисках своего «я»!
Прошу прощения, еще пару лет назад все это я написал бы совсем по-другому.