(no subject)
Оса, длинная и жирная, с откляченным брюшком, барражировала по алтарю.
Отец диакон пронзительно глянул на нее и ушел из алтаря. Возглашать ектению, ибо было время.
Оставшись один на один с этой неожиданной осой, я взял кадило, щедро бросил ладану и повешал рядом с собой. Мой благочестивый план был таков: кадильный дым оттесняет осу вбок к форточке, ей некуда деваться, она задыхается, чует свежий воздух и, живая-невредимая, уплывает на улицу.
Не тут-то было! Оса всполошилась. В косых, как и полагается, солнечных лучах качалась она на клубах кадильного дыма, подлетая к моим глазам и задевая волосы. Я испугался, схватил розовое полотенце и замахал им, пытаясь прогнать ее. Оса пролетела вокруг меня, ударившись мне в висок, а потом словно какая-то невидимая рука схватила ее и утянула вон.
Так и стоял я: в золотой фелони, с розовым полотенцем в руках, с краснеющим виском.
…В тот год было много юрких и щуплых ос, неуклюжих суставчатых комаров и прочей насекомой живности. Они, жужжа, пища и стукаясь по своей глупости о стены, толпами валили в храм. Многопопечительная учительница церковноприходской школы научила Мишу делать из зеленой бумаги «лягушку». Первое дело этой «лягушки» было прыгать. Жмешь уверенным пальцем ей на шершавую бумажную спинку, затем с нее соскальзываешь, и освобожденная прыгает. Довольно высоко!
Миша приспособил «лягушку» к полезному делу. Брал ее двумя пальцами за верх и низ, деловито подходил к одуревшей осе, снимал несчастную со стекла, заключив ее внутрь «лягушки», и выпускал на волю. «Лягушка» раскрывает рот, муха бросается наутек. Я видел: Миша (он еще не вырос, не вытянулся, и волосы короткие) вместе с Димой, один маленький, а другой высокий, крались по алтарю, не без опаски выцеливая что-то жужжащее.
…Эта оса в «лягушку» не поместилась бы точно. Мокро хрупнула бы, но не поместилась. Но Миша был настойчив, (помнится, он долго-долго возился на берегу пруда, не откликаясь на общее громкое купание, наконец, что-то дернул, поднял и бросил. Все озадаченно замолчали, а он, смутившись, смотрел на воду. Вода бурлила, в нее погружался камень. Спустя два дня он нашел какого-то невероятно большого и зеленого кузнечика, все тоже смотрели и ахали) может быть, у него получилось бы.
Священник, который отпевал «убиенного Михаила» год назад и очень просил всех поберечь себя ради Бога и Отечества, встретил нас у храма. Потом надел зеленые резиновые перчатки и пошел поработать на грядках.
Трава звенела под солнцем, пчелы плыли в цветах.
Отец диакон пронзительно глянул на нее и ушел из алтаря. Возглашать ектению, ибо было время.
Оставшись один на один с этой неожиданной осой, я взял кадило, щедро бросил ладану и повешал рядом с собой. Мой благочестивый план был таков: кадильный дым оттесняет осу вбок к форточке, ей некуда деваться, она задыхается, чует свежий воздух и, живая-невредимая, уплывает на улицу.
Не тут-то было! Оса всполошилась. В косых, как и полагается, солнечных лучах качалась она на клубах кадильного дыма, подлетая к моим глазам и задевая волосы. Я испугался, схватил розовое полотенце и замахал им, пытаясь прогнать ее. Оса пролетела вокруг меня, ударившись мне в висок, а потом словно какая-то невидимая рука схватила ее и утянула вон.
Так и стоял я: в золотой фелони, с розовым полотенцем в руках, с краснеющим виском.
…В тот год было много юрких и щуплых ос, неуклюжих суставчатых комаров и прочей насекомой живности. Они, жужжа, пища и стукаясь по своей глупости о стены, толпами валили в храм. Многопопечительная учительница церковноприходской школы научила Мишу делать из зеленой бумаги «лягушку». Первое дело этой «лягушки» было прыгать. Жмешь уверенным пальцем ей на шершавую бумажную спинку, затем с нее соскальзываешь, и освобожденная прыгает. Довольно высоко!
Миша приспособил «лягушку» к полезному делу. Брал ее двумя пальцами за верх и низ, деловито подходил к одуревшей осе, снимал несчастную со стекла, заключив ее внутрь «лягушки», и выпускал на волю. «Лягушка» раскрывает рот, муха бросается наутек. Я видел: Миша (он еще не вырос, не вытянулся, и волосы короткие) вместе с Димой, один маленький, а другой высокий, крались по алтарю, не без опаски выцеливая что-то жужжащее.
…Эта оса в «лягушку» не поместилась бы точно. Мокро хрупнула бы, но не поместилась. Но Миша был настойчив, (помнится, он долго-долго возился на берегу пруда, не откликаясь на общее громкое купание, наконец, что-то дернул, поднял и бросил. Все озадаченно замолчали, а он, смутившись, смотрел на воду. Вода бурлила, в нее погружался камень. Спустя два дня он нашел какого-то невероятно большого и зеленого кузнечика, все тоже смотрели и ахали) может быть, у него получилось бы.
Священник, который отпевал «убиенного Михаила» год назад и очень просил всех поберечь себя ради Бога и Отечества, встретил нас у храма. Потом надел зеленые резиновые перчатки и пошел поработать на грядках.
Трава звенела под солнцем, пчелы плыли в цветах.