КАК СТАНОВЯТСЯ ЖЕНЩИНОЙ
Я лечу в Италию! Не спешите завидовать. Настоящее время в этом восклицании верно только для времени прошедшего. Было все лет восемь тому. Да, я лечу в Италию. Причем впервые лечу не работать и не на конференцию, а как сопровождающее лицо при ученом муже. Это он будет заседать и выступать, а буду полностью предоставлена самой себе. Я - туристка. Меня ждет Венеция, Адриатика, пляжи, полусловацкие деревушки, Милан, Флоренция и много чего еще. Я буду болтаться по сувенирным лавочкам и музеям, увижу скульптуры Микеланджело и вдохну гнилостный запах венецианских каналов. Я буду ку-паться, а потом солнце оставит на коже разводы желтоватой соли. Вечером мы будем си-деть в ресторанчике на набережной, есть пиццу и пить кьянти. Меня ждет счастье. К нему надо подготовиться.
Сначала - одежда. Видела я европейских женщин, даже хваленых француженок, не говоря уже о датчанках и немках. В массе своей все просто, никаких изысков. Что тебе удобно, то и надевай. И неважно, что видят другие, главное - что чувствуешь ты. В нас, российских, тогда этого еще не было. Слишком долго никто не знал, что у нас есть вкус, так сложно было приобрести вещи хоть мало-мальски подходящие друг к другу, если не составляю-щие ансамбль. Поэтому мы - сорвавшиеся с цепи. Мы наряжаемся. И хотя я тоже предпо-читала джинсы с майками, и, как правило, выезжая за рубеж, их и носила, но тут был дру-гой случай. Я ехала не работать, а отдыхать. Я должна была выглядеть, потому как при муже. Меня будут показывать коллегам. А еще там будет постоянный мужнин соавтор с девушкой, не женой. Она меня младше и очень привлекательна.
Бывают такие женщины. Начнешь присматриваться к деталям - ничего особенного. Лицо правильное, но это не красота, да еще и очки. Пусть дорогие, но глаза закрывают. Черты мелкие, рост для девушки просто катастрофический. Любой мужчина, если он не игрок сборной по баскетболу, смотрится рядом как ребенок. Фигура стандартная. Но когда это все складывается вместе, говорит, улыбается и двигается - это красивая женщина. Вот та-кой была спутница соавтора, Лина. С парой ей повезло. Молодой человек был несколько ее выше. Вообще, красивая была пара, яркая и … влюбленная. Помню, мы как-то вместе с Линой встречали своих мужчин в аэропорту. Они возвращались с какой-то очередной конференции. Лина смотрела то в зеркальце, то на часы, мысленно заходя на посадку вме-сте с самолетом.
- Я так скучаю, когда он уезжает, - поминутно повторяла она.
Я только улыбалась. У нас такие страсти были позади, да и были ли когда-нибудь? Тогда мне казалось, что все у нас правильно, как у людей и лишь иногда покалывало. Мелочи…
Вот Лина со своим парнем из аэропорта сразу ехали в кафешку у метро, чтобы побыть вдвоем хоть немного до того, как отправятся домой. Они жили то у его, то у ее родителей. Мы же с мужем, как зашоренные лошади двигали к его родителям, где нас ждали с изо-бильным столом, где мне надо было улыбаться, болтать, изображая радость от очередного воссоединения семьи. Тогда мне еще не было от этого так тошно, но две обнявшиеся фи-гуры, скрывающиеся в темноте зала кафе, почему-то беспокоили. Скреблись тревожные мысли. Они были другие. Не такие как мы. Они любили, как понимаю я сейчас.
Впрочем, я отвлеклась. Итак, я собираюсь в Италию и еду за покупками. Перед магазина-ми еще имеется страх. Страх того, что не сможешь себе позволить. Дорого. Или сможешь купить что-то одно, и все равно суть выплывет наружу. При дорогом платье - дешевая сумочка. А на рынки не хочется, все же в Европу. Покупаю шорты в «Зарине» и темно-синюю рубашку с немыслимым импрессионистическим узором на спине. Зато чистая вис-коза, жарко не будет. Майки можно и на развале купить. Остается купальник. Мне подхо-дят только детские. Выбираю нейтральное, без Микки-Мауса. С ромашками. Я готова стать туристкой!
Лину с соавтором впервые встречаем уже в гостинице на берегу Адриатики. И мне сразу становится неловко за свою попугайскую блузку, которая казалась такой элегантной. На Лине - серая маечка и короткая джинсовая юбка. Длиннющие загорелые ноги в каких-то сандаликах, не затылке - хвостик. Спокойная, приветливая улыбка. А я ощущаю себя ста-рорежимной теткой, суечусь с багажом, делаю вид, что не замечаю раздраженных окриков мужа. А парочка отправляется на пляж. Они будут ждать нас там. Понимаю, что мне предстоит пережить очень нервных полчаса. Сейчас вещи из сумок будут раскиданы в поисках плавок и полотенец, потом меня несколько раз поторопят с переодеванием, а я буду молчать и торопиться. И терпеть, и думать о пляже, о том, как буду смотреть на ях-ты, пришвартованные к пирсу у гостиницы, и молчать, предоставив соавтору отдуваться в каком-нибудь принципиальном споре с моим супругом. Например, он запросто может начать выяснять численность населения Триеста, куда мы приехали, или год, в котором был построен замок в Мирамаре, что виден высоко над нами.
Выходим к морю узкой мощеной улочкой, справа от нас - длинная набережная, оккупиро-ванная ресторанчиками, пиццериями. Они карабкаются вверх по скале так, что кажется будто крыша одного заведения служит полом для другого. По теплым камням гуляют длиннолапые кошки. Ждут рыбаков. Вечерняя трапеза готовится из дневного улова, а се-рым мародерам достаются потроха или мелочь. Кошки ленивые, но всегда настороже. У каждой - своя территория, которую она крышует, свой рыбак. Слева - пляжи. Сначала общественный, потом - частные, разгороженные разнокалиберными заборчиками. Над песчаными лоскутами к крутобокой скале лепятся летние домики. Наверное, это дачи в итальянском понимании. А общественным пляжем называется гряда валунов с плоскими спинами, выдающаяся далеко в море. Наша компания уже машет нам руками. Подходим.
Лина сидит, вытянув длинные ноги. Кожа словно отполированная, цвет - крем-брюле. Я - белее молока. Где в Питере загоришь? Да еще некстати вспоминается польский крем для депиляции с говорящим названием «опилка», больше напоминающий лосьон от гнездовой плешивости, только наоборот. То есть после депиляции этой самой опилкой приобрета-ешь как раз гнездовую плешивость во всей красе. Где-то кожа проедена до красноты, а где-то остаются упрямые жесткие волоски. Моя самооценка падает еще ниже. И вот ведь никогда не думала, что так оно будет! Конечно, я слежу за собой в разумных пределах, но никогда не делаю из внешности культа. Советское воспитание, что ли сказывается? Я ум-на, у меня отличное чувство юмора, я многого достигла в этой жизни, но именно сейчас, на этом дурацком пляже, о котором я так мечтала, я понимаю, что я - не женщина! Осо-бенно после того, как Лина доверительно сообщает мне, что последнее время ей нравится все серое, даже белье. Она заговорщически улыбается. А мне хочется плакать.
Белье! Я ношу хлопковое, белорусского производства, оно удобное и гигиеничное. А лиф-чики при моей конституции и вовсе вещь не нужная. Я еще гордилась тем, что это позво-ляет экономить. Муж никогда ничего не говорил мне ни о манере одеваться, ни уж тем более о белье. Честно говоря, я подозревала, что ему либо все равно, либо он мало что ви-дел, но такое положение дел меня устраивало. Однако живая женственность и непосред-ственность, в лице Лины начинала меня серьезно смущать. Пока наши мужчины двигали науку, мы с ней бродили по городу, заходили в магазины, сидели в кафе. И все отчетливее я начинала понимать, что целый пласт жизни, важный и щекочущее беспокойный, до сих пор ускользал от меня.
Ну, возьмем, к примеру, покупки. Когда мы выбрались в крупный торговый центр, то Ли-на тут же направилась в конфекционный отдел. Пока она перебирала блузки и шелковые брючки любимого ею серого цвета, я практично закупала колготки, которые у нас были слишком дороги и которых, как денег, никогда не бывает много. Что еще покупала я? Су-вениры, открытки, подарки подружкам, художественные альбомы, всевозможные безде-лушки. Лина оставляла меня в сувенирных лавках, если рядом был обувной или одежный магазин. Чаще всего я управлялась с покупками раньше и заставала мою спутницу, живо беседующую с продавцом по поводу размеров босоножек. Беседа была очень содержа-тельной, и это при том, что Лина знала по две три фразы из всех европейских языков. Ее охотно понимали, тогда как мой правильный, но натужный английский был всем в тя-гость. Она не стеснялась откровенно мне признаться, что в языках совершенно тупа, но «всякий будет рад поговорить с красивой девушкой». Именно так! И это никогда не дава-ло сбоя. Обращаясь именно к ней, старый хозяин винного погреба отвечал на мой вопрос, какой вид кьянти он порекомендует. С Линой разговаривал бойкий продавец мороженого, обещая подобрать «белле синьорита» самое вкусное. Я даже не завидовала Лине, я смот-рела на нее с нескрываемым интересом и любопытством. Почти изучала. Мне хотелось впитать ту безотчетную женственность и легкость, которой обладала девушка.
Как-то вечером мы сидели в пиццерии. Была пятница, играла живая музыка. Надо сказать, что в тех краях, где мы были, еще со времен Австро-венгерской империи перемешаны бы-ли очень многие народности, поэтому фольклор там очень богат и эклектичен. Итальян-ская мелодичность часто сбивается цыганскими переборами и заводными словацкими мо-тивами. Видимо, услышав за нашим столиком русскую речь, к нам подошел один из му-зыкантов, словенец, и стал наигрывать что-то танцевальное. И совершенно естественным показалось то, что Лина встала и, опираясь на плечо гитариста, которого была на голову выше, сделала несколько забавных па. Все, присутствующие в ресторане, захлопали. А когда музыканты принялись за танго, и Лина вытащила танцевать своего кавалера, то на них смотрели даже прохожие. Это было очень чувственно и красиво.
Вот тут, пожалуй, во мне просыпалась зависть. Когда мы звонили ребятам в номер, при-глашая на пляж, а соавтор утомленно говорил, что они придут попозже, мой муж раздра-жался. Ни о чем нельзя с ними договариваться, бормотал он. А я представляла, что они просто занимаются любовью, такое у них настроение. Ну и пусть мы ждем, ведь желание для них куда важнее договоренностей. С нами такого не бывало. Когда мы ездили куда-нибудь в разбитых местных поездах, Лина, сидя напротив спутника, закидывала красивые ноги ему на колени, и это было естественно, хотя я себе тогда не позволила бы такого. А соавтор лишь улыбался и рассеянно поглаживал пальцы девушки, разговаривая с моим мужем о науке.
После всех этих сцен я начинала осознавать, что, в силу воспитания ли или по стечению обстоятельств жизни, я - друг и соратник, а не жена и женщина. Мне можно что-то пору-чить и я сделаю, я не разменяюсь на глупости, я просчитываю ходы, я осознаю последст-вия, я боюсь оказаться в глупом положении или поставить в него мужа, я буду терпеть и экономить, ждать, работать. Я удобна для мужчины, но я - не женщина. И это надо срочно исправлять. И дело тут не в тряпках, которые я смогу покупать тоннами, включая ненуж-ные лифчики. Дело во внутреннем ощущении, а с ним беда. И беда гораздо более серьез-ная, чем казалось поначалу. Почувствовать себя женщиной на все сто процентов можно только рядом с мужчиной. Вернее с тем, кого ты признаешь мужчиной, не смотря на всю свою самостоятельность, ум, чувство юмора и личные достижения.
Прошло уже почти восемь лет, у меня в жизни многое изменилось, но до сих пор я с гру-стью смотрю на фотографии из того итальянского вояжа. У меня там жалкий, озабочен-ный, усталый вид. Возможно, его можно было бы принять за простую серьезность, если бы рядом не улыбалась Лина.
Сначала - одежда. Видела я европейских женщин, даже хваленых француженок, не говоря уже о датчанках и немках. В массе своей все просто, никаких изысков. Что тебе удобно, то и надевай. И неважно, что видят другие, главное - что чувствуешь ты. В нас, российских, тогда этого еще не было. Слишком долго никто не знал, что у нас есть вкус, так сложно было приобрести вещи хоть мало-мальски подходящие друг к другу, если не составляю-щие ансамбль. Поэтому мы - сорвавшиеся с цепи. Мы наряжаемся. И хотя я тоже предпо-читала джинсы с майками, и, как правило, выезжая за рубеж, их и носила, но тут был дру-гой случай. Я ехала не работать, а отдыхать. Я должна была выглядеть, потому как при муже. Меня будут показывать коллегам. А еще там будет постоянный мужнин соавтор с девушкой, не женой. Она меня младше и очень привлекательна.
Бывают такие женщины. Начнешь присматриваться к деталям - ничего особенного. Лицо правильное, но это не красота, да еще и очки. Пусть дорогие, но глаза закрывают. Черты мелкие, рост для девушки просто катастрофический. Любой мужчина, если он не игрок сборной по баскетболу, смотрится рядом как ребенок. Фигура стандартная. Но когда это все складывается вместе, говорит, улыбается и двигается - это красивая женщина. Вот та-кой была спутница соавтора, Лина. С парой ей повезло. Молодой человек был несколько ее выше. Вообще, красивая была пара, яркая и … влюбленная. Помню, мы как-то вместе с Линой встречали своих мужчин в аэропорту. Они возвращались с какой-то очередной конференции. Лина смотрела то в зеркальце, то на часы, мысленно заходя на посадку вме-сте с самолетом.
- Я так скучаю, когда он уезжает, - поминутно повторяла она.
Я только улыбалась. У нас такие страсти были позади, да и были ли когда-нибудь? Тогда мне казалось, что все у нас правильно, как у людей и лишь иногда покалывало. Мелочи…
Вот Лина со своим парнем из аэропорта сразу ехали в кафешку у метро, чтобы побыть вдвоем хоть немного до того, как отправятся домой. Они жили то у его, то у ее родителей. Мы же с мужем, как зашоренные лошади двигали к его родителям, где нас ждали с изо-бильным столом, где мне надо было улыбаться, болтать, изображая радость от очередного воссоединения семьи. Тогда мне еще не было от этого так тошно, но две обнявшиеся фи-гуры, скрывающиеся в темноте зала кафе, почему-то беспокоили. Скреблись тревожные мысли. Они были другие. Не такие как мы. Они любили, как понимаю я сейчас.
Впрочем, я отвлеклась. Итак, я собираюсь в Италию и еду за покупками. Перед магазина-ми еще имеется страх. Страх того, что не сможешь себе позволить. Дорого. Или сможешь купить что-то одно, и все равно суть выплывет наружу. При дорогом платье - дешевая сумочка. А на рынки не хочется, все же в Европу. Покупаю шорты в «Зарине» и темно-синюю рубашку с немыслимым импрессионистическим узором на спине. Зато чистая вис-коза, жарко не будет. Майки можно и на развале купить. Остается купальник. Мне подхо-дят только детские. Выбираю нейтральное, без Микки-Мауса. С ромашками. Я готова стать туристкой!
Лину с соавтором впервые встречаем уже в гостинице на берегу Адриатики. И мне сразу становится неловко за свою попугайскую блузку, которая казалась такой элегантной. На Лине - серая маечка и короткая джинсовая юбка. Длиннющие загорелые ноги в каких-то сандаликах, не затылке - хвостик. Спокойная, приветливая улыбка. А я ощущаю себя ста-рорежимной теткой, суечусь с багажом, делаю вид, что не замечаю раздраженных окриков мужа. А парочка отправляется на пляж. Они будут ждать нас там. Понимаю, что мне предстоит пережить очень нервных полчаса. Сейчас вещи из сумок будут раскиданы в поисках плавок и полотенец, потом меня несколько раз поторопят с переодеванием, а я буду молчать и торопиться. И терпеть, и думать о пляже, о том, как буду смотреть на ях-ты, пришвартованные к пирсу у гостиницы, и молчать, предоставив соавтору отдуваться в каком-нибудь принципиальном споре с моим супругом. Например, он запросто может начать выяснять численность населения Триеста, куда мы приехали, или год, в котором был построен замок в Мирамаре, что виден высоко над нами.
Выходим к морю узкой мощеной улочкой, справа от нас - длинная набережная, оккупиро-ванная ресторанчиками, пиццериями. Они карабкаются вверх по скале так, что кажется будто крыша одного заведения служит полом для другого. По теплым камням гуляют длиннолапые кошки. Ждут рыбаков. Вечерняя трапеза готовится из дневного улова, а се-рым мародерам достаются потроха или мелочь. Кошки ленивые, но всегда настороже. У каждой - своя территория, которую она крышует, свой рыбак. Слева - пляжи. Сначала общественный, потом - частные, разгороженные разнокалиберными заборчиками. Над песчаными лоскутами к крутобокой скале лепятся летние домики. Наверное, это дачи в итальянском понимании. А общественным пляжем называется гряда валунов с плоскими спинами, выдающаяся далеко в море. Наша компания уже машет нам руками. Подходим.
Лина сидит, вытянув длинные ноги. Кожа словно отполированная, цвет - крем-брюле. Я - белее молока. Где в Питере загоришь? Да еще некстати вспоминается польский крем для депиляции с говорящим названием «опилка», больше напоминающий лосьон от гнездовой плешивости, только наоборот. То есть после депиляции этой самой опилкой приобрета-ешь как раз гнездовую плешивость во всей красе. Где-то кожа проедена до красноты, а где-то остаются упрямые жесткие волоски. Моя самооценка падает еще ниже. И вот ведь никогда не думала, что так оно будет! Конечно, я слежу за собой в разумных пределах, но никогда не делаю из внешности культа. Советское воспитание, что ли сказывается? Я ум-на, у меня отличное чувство юмора, я многого достигла в этой жизни, но именно сейчас, на этом дурацком пляже, о котором я так мечтала, я понимаю, что я - не женщина! Осо-бенно после того, как Лина доверительно сообщает мне, что последнее время ей нравится все серое, даже белье. Она заговорщически улыбается. А мне хочется плакать.
Белье! Я ношу хлопковое, белорусского производства, оно удобное и гигиеничное. А лиф-чики при моей конституции и вовсе вещь не нужная. Я еще гордилась тем, что это позво-ляет экономить. Муж никогда ничего не говорил мне ни о манере одеваться, ни уж тем более о белье. Честно говоря, я подозревала, что ему либо все равно, либо он мало что ви-дел, но такое положение дел меня устраивало. Однако живая женственность и непосред-ственность, в лице Лины начинала меня серьезно смущать. Пока наши мужчины двигали науку, мы с ней бродили по городу, заходили в магазины, сидели в кафе. И все отчетливее я начинала понимать, что целый пласт жизни, важный и щекочущее беспокойный, до сих пор ускользал от меня.
Ну, возьмем, к примеру, покупки. Когда мы выбрались в крупный торговый центр, то Ли-на тут же направилась в конфекционный отдел. Пока она перебирала блузки и шелковые брючки любимого ею серого цвета, я практично закупала колготки, которые у нас были слишком дороги и которых, как денег, никогда не бывает много. Что еще покупала я? Су-вениры, открытки, подарки подружкам, художественные альбомы, всевозможные безде-лушки. Лина оставляла меня в сувенирных лавках, если рядом был обувной или одежный магазин. Чаще всего я управлялась с покупками раньше и заставала мою спутницу, живо беседующую с продавцом по поводу размеров босоножек. Беседа была очень содержа-тельной, и это при том, что Лина знала по две три фразы из всех европейских языков. Ее охотно понимали, тогда как мой правильный, но натужный английский был всем в тя-гость. Она не стеснялась откровенно мне признаться, что в языках совершенно тупа, но «всякий будет рад поговорить с красивой девушкой». Именно так! И это никогда не дава-ло сбоя. Обращаясь именно к ней, старый хозяин винного погреба отвечал на мой вопрос, какой вид кьянти он порекомендует. С Линой разговаривал бойкий продавец мороженого, обещая подобрать «белле синьорита» самое вкусное. Я даже не завидовала Лине, я смот-рела на нее с нескрываемым интересом и любопытством. Почти изучала. Мне хотелось впитать ту безотчетную женственность и легкость, которой обладала девушка.
Как-то вечером мы сидели в пиццерии. Была пятница, играла живая музыка. Надо сказать, что в тех краях, где мы были, еще со времен Австро-венгерской империи перемешаны бы-ли очень многие народности, поэтому фольклор там очень богат и эклектичен. Итальян-ская мелодичность часто сбивается цыганскими переборами и заводными словацкими мо-тивами. Видимо, услышав за нашим столиком русскую речь, к нам подошел один из му-зыкантов, словенец, и стал наигрывать что-то танцевальное. И совершенно естественным показалось то, что Лина встала и, опираясь на плечо гитариста, которого была на голову выше, сделала несколько забавных па. Все, присутствующие в ресторане, захлопали. А когда музыканты принялись за танго, и Лина вытащила танцевать своего кавалера, то на них смотрели даже прохожие. Это было очень чувственно и красиво.
Вот тут, пожалуй, во мне просыпалась зависть. Когда мы звонили ребятам в номер, при-глашая на пляж, а соавтор утомленно говорил, что они придут попозже, мой муж раздра-жался. Ни о чем нельзя с ними договариваться, бормотал он. А я представляла, что они просто занимаются любовью, такое у них настроение. Ну и пусть мы ждем, ведь желание для них куда важнее договоренностей. С нами такого не бывало. Когда мы ездили куда-нибудь в разбитых местных поездах, Лина, сидя напротив спутника, закидывала красивые ноги ему на колени, и это было естественно, хотя я себе тогда не позволила бы такого. А соавтор лишь улыбался и рассеянно поглаживал пальцы девушки, разговаривая с моим мужем о науке.
После всех этих сцен я начинала осознавать, что, в силу воспитания ли или по стечению обстоятельств жизни, я - друг и соратник, а не жена и женщина. Мне можно что-то пору-чить и я сделаю, я не разменяюсь на глупости, я просчитываю ходы, я осознаю последст-вия, я боюсь оказаться в глупом положении или поставить в него мужа, я буду терпеть и экономить, ждать, работать. Я удобна для мужчины, но я - не женщина. И это надо срочно исправлять. И дело тут не в тряпках, которые я смогу покупать тоннами, включая ненуж-ные лифчики. Дело во внутреннем ощущении, а с ним беда. И беда гораздо более серьез-ная, чем казалось поначалу. Почувствовать себя женщиной на все сто процентов можно только рядом с мужчиной. Вернее с тем, кого ты признаешь мужчиной, не смотря на всю свою самостоятельность, ум, чувство юмора и личные достижения.
Прошло уже почти восемь лет, у меня в жизни многое изменилось, но до сих пор я с гру-стью смотрю на фотографии из того итальянского вояжа. У меня там жалкий, озабочен-ный, усталый вид. Возможно, его можно было бы принять за простую серьезность, если бы рядом не улыбалась Лина.