(no subject)
Мы играли в войнушку, и меня третий раз взяли в плен. Первые два раза я убегал, распутав веревки, и теперь со мной не церемонились, затянули туго, продели веревку под коленями и пустили на шею петлю так, что нельзя даже пошевелиться толком. Враги убежали по военным делам, оставив пленного на потом. Я лежал долго, сперва злился, что так нечестно связали, потом успокоился, ведь любое движение причиняло боль, а если расслабиться, то можно представить, что ты и не связан вовсе, а сам, по доброй воле, лежишь скорчившись, разглядывая небольшой кусочек пространства: клочок сухой травы, немного песка и коровья лепёшка; если делать нечего, то и этого хватит, чтоб начать размышлять о вечном. На днях мне, двенадцатилетнему, попалась книжка Фрейда, что-то про сновидения, изобилующее странными немецкими словами; какие-то помятые жирафы и ужасные, невозможные дети. Я думал о том, как недавно выстрелил из лука в друга Артёма я ведь не хотел, как-то само так получилось, а стрелка с заточенным стальным прутиком ему в бедро воткнулась и висела, покачивая перьями, ещё пару секунд, а потом Артём провёл по бедру рукой, стрелка отвалилась, Артём скривился и заплакал. Я ведь правда думал, что так случайно вышло, а Фрейд говорит, что во мне живёт какое-то мерзкое Оно, и это Оно, ненавидящее зачем-то Артёма, управляло моей рукой.
Потом я устал лежать, истекая потом в песок; опять начал злиться на недобросовестных своих врагов, что берут людей в плен и забывают о них. Два раза ведь я развязывал узлы, так может, и в третий удастся? Можно извиваться, кусать узлы, напрягать и расслаблять мышцы; если делать нечего и о вечном размышлять надоело, надо же чем-то заняться? Я извивался, извивался, и сам не заметил, как оказался возле края речного обрыва сантиметрах в тридцати. "Опасность!" закричало во мне Оно, и мне стало страшно, я попробовал поизвиваться в другую сторону, но только испортил всё дело и оказался вдруг на самом краешке, уже слышно, как комочки земли плюхаются с трёх метров в воду, а задница, висящая над всем этим, чувствует свежий речной ветерок. Я ещё раз попробовал выбраться, соблюдая осторожность фиг там, только потерял пару сантиметров и приобрёл пару десятков ударов в минуту. Теперь явственно ощущалась сила, тянущая меня вниз; приходилось держаться, и зарывать пальцы в землю, и сдерживать дыхание, и думать о грёбаном вечном.
Спасителем стал Артём. Я испугался, правда, когда его увидел. Испугался, что он или его Оно сделает что-нибудь неловкое и нарушит мой покой, моё равновесие. Мне до сих пор иногда снится что-нибудь подобное как я почти вываливаюсь из окна, и не за что уцепиться, а кто-то сзади неумело пытается помочь и от этого я падаю.
Потом я устал лежать, истекая потом в песок; опять начал злиться на недобросовестных своих врагов, что берут людей в плен и забывают о них. Два раза ведь я развязывал узлы, так может, и в третий удастся? Можно извиваться, кусать узлы, напрягать и расслаблять мышцы; если делать нечего и о вечном размышлять надоело, надо же чем-то заняться? Я извивался, извивался, и сам не заметил, как оказался возле края речного обрыва сантиметрах в тридцати. "Опасность!" закричало во мне Оно, и мне стало страшно, я попробовал поизвиваться в другую сторону, но только испортил всё дело и оказался вдруг на самом краешке, уже слышно, как комочки земли плюхаются с трёх метров в воду, а задница, висящая над всем этим, чувствует свежий речной ветерок. Я ещё раз попробовал выбраться, соблюдая осторожность фиг там, только потерял пару сантиметров и приобрёл пару десятков ударов в минуту. Теперь явственно ощущалась сила, тянущая меня вниз; приходилось держаться, и зарывать пальцы в землю, и сдерживать дыхание, и думать о грёбаном вечном.
Спасителем стал Артём. Я испугался, правда, когда его увидел. Испугался, что он или его Оно сделает что-нибудь неловкое и нарушит мой покой, моё равновесие. Мне до сих пор иногда снится что-нибудь подобное как я почти вываливаюсь из окна, и не за что уцепиться, а кто-то сзади неумело пытается помочь и от этого я падаю.