The Last Day
Я гладил ее, черные как смоль, волосы и думал. Как объяснить ей свою тотальную привязанность и постоянное скучание, при всех наших ошибках и промахах. Я смотрел ей в затылок, но знал, что она не спала. Ее темные глаза блуждали по стенам, не зная, за что зацепиться - она слушала мое дыхание. Слушала и думала, что я предатель. И ненавидела меня. Я чувствовал это кожей. Своей горячей кожей, ее холодной кожей.
По комнате летал терпкий запах горячего дерева, сожженного в камине несколько часов назад. Все остыло. От поленьев осталась грязная черная сажа и крохотные крупицы угля. Завтра мы соберем его в совок и выбросим в мусор. Мрак комнаты окутывал в свои оковы, давя тишиной на полушария мозга. Утром пелена мнимого сна спадет, и все будет расставлено по местам. Я уйду, она останется. На этом точка. Когда-то сумерки были моим любимым временем суток. Это было в детстве. Кончается детство, кончаются сумерки, переходя в ночь. Пора самых тяжелых и невеселых размышлений. Самые страшные и решающие вещи случаются в полночь. Просыпаются вампиры в страшных сказках, вылезают из своих нор оборотни, почувствовав полнолуние; кончается и начинается год, неся с собой неизвестность; карета превращается в тыкву, кони в крыс, а прекрасная незнакомка в замарашку. Все добрые сказки заканчиваются, превращаясь в кошмар. Я слышу, как идут часы. Они беспощадно отмеряют время, кроша мозг мерным тиканьем крохотных стрелок. Я боюсь, что она повернется, и я увижу ту ненависть, что исходит от ее крошечного тела равномерными волнами. Но она лежит, не собираясь себя обнаруживать. Выскользнув из тепла одеял, я иду курить на кухню, оставляя после себя мятые простыни и вакуум непонимания. Сквозь припыленное стекло окна, в маленькое пространство заставленной разной утварью кухни, пробивается тусклый свет лунного диска. Он отбрасывает на все болезненно зеленые тени, погружая в эту атмосферу безысходности. Дым клубами срывается с губ и медленно танцует под лунным софитом, принимая причудливые формы. Я не слышу ее шагов, но чувствую ее запах. Она подходит сзади, обвивая мою талию своими худыми тонкими руками, и увлекает в комнату. Стоим молча. Нам нечего сказать друг другу. Все сказано. Все вылито, как выливают помои на узких вонючих улочках Венеции - резко, надменно, без задней мысли о сделанном. Ее руки тянут меня в глубь нашей небольшой квартирки, и я поддаюсь этому зову. Секс. Молча. Резко. Невпопад. Без единого звука. Наше знакомство началось именно с этого. И мы исполняем последний танец нашей случайной любви. Обессилив, я откидываюсь на подушки и смотрю в потолок. Ее голова мерно поднимается с каждым моим глубоким вздохом, покоясь у меня на груди. Она слушает ритм. Он всегда ее успокаивал. Как она будет без этого? Как-нибудь будет. Боль. Острая, пронизывающая насквозь. Будто миллионы электродов подключенных к сердцу в один момент дали сбой. Так умирает сердце. Его биение замирает, становится медленней и тяжелее. Когда-то оно оборвется навсегда. Услышит ли она эти последние стуки? Наверное нет.Уже нет. (c)
По комнате летал терпкий запах горячего дерева, сожженного в камине несколько часов назад. Все остыло. От поленьев осталась грязная черная сажа и крохотные крупицы угля. Завтра мы соберем его в совок и выбросим в мусор. Мрак комнаты окутывал в свои оковы, давя тишиной на полушария мозга. Утром пелена мнимого сна спадет, и все будет расставлено по местам. Я уйду, она останется. На этом точка. Когда-то сумерки были моим любимым временем суток. Это было в детстве. Кончается детство, кончаются сумерки, переходя в ночь. Пора самых тяжелых и невеселых размышлений. Самые страшные и решающие вещи случаются в полночь. Просыпаются вампиры в страшных сказках, вылезают из своих нор оборотни, почувствовав полнолуние; кончается и начинается год, неся с собой неизвестность; карета превращается в тыкву, кони в крыс, а прекрасная незнакомка в замарашку. Все добрые сказки заканчиваются, превращаясь в кошмар. Я слышу, как идут часы. Они беспощадно отмеряют время, кроша мозг мерным тиканьем крохотных стрелок. Я боюсь, что она повернется, и я увижу ту ненависть, что исходит от ее крошечного тела равномерными волнами. Но она лежит, не собираясь себя обнаруживать. Выскользнув из тепла одеял, я иду курить на кухню, оставляя после себя мятые простыни и вакуум непонимания. Сквозь припыленное стекло окна, в маленькое пространство заставленной разной утварью кухни, пробивается тусклый свет лунного диска. Он отбрасывает на все болезненно зеленые тени, погружая в эту атмосферу безысходности. Дым клубами срывается с губ и медленно танцует под лунным софитом, принимая причудливые формы. Я не слышу ее шагов, но чувствую ее запах. Она подходит сзади, обвивая мою талию своими худыми тонкими руками, и увлекает в комнату. Стоим молча. Нам нечего сказать друг другу. Все сказано. Все вылито, как выливают помои на узких вонючих улочках Венеции - резко, надменно, без задней мысли о сделанном. Ее руки тянут меня в глубь нашей небольшой квартирки, и я поддаюсь этому зову. Секс. Молча. Резко. Невпопад. Без единого звука. Наше знакомство началось именно с этого. И мы исполняем последний танец нашей случайной любви. Обессилив, я откидываюсь на подушки и смотрю в потолок. Ее голова мерно поднимается с каждым моим глубоким вздохом, покоясь у меня на груди. Она слушает ритм. Он всегда ее успокаивал. Как она будет без этого? Как-нибудь будет. Боль. Острая, пронизывающая насквозь. Будто миллионы электродов подключенных к сердцу в один момент дали сбой. Так умирает сердце. Его биение замирает, становится медленней и тяжелее. Когда-то оно оборвется навсегда. Услышит ли она эти последние стуки? Наверное нет.Уже нет. (c)