Иван Грозный и бояре. Европа того времени. Часть 1
Оригинал взят у anisiya_12в ОПРИЧНИНА. Из эссе А.Тюрина "Война и мир Ивана Грозного"
Антифеодальная «опричная» революция
Феодальная аристократия. Цепкое прошлое.
Ломоносов дал следующую оценку Ивану Грозному в «Кратком Летописце» 1760 г.: «Сей бодрой, остроумной и храброй государь был чрезвычайно крутого нраву».
А вот какого нрава были противостоящие самодержцу феодальные властители России?
Я уже немало писал о проблеме родовой аристократии, которая досталась воссоединенной Руси от удельных времен. Вплоть до введения опричнины в московском государстве существовали мощные княжеские кланы, обладавшие немалыми военными и огромными экономическими ресурсами. Особую роль в поддержании феодальных порядков играли крупные вотчинники, потомки удельных князей - так называемые княжата.
Их делили на восемь гнезд, по родственным и территориальным отношениям: князья тверские, рязанские, суздальско-нижегородские, ярославские, углицкие, белозерские, стародубские, галицкие. Одних только ярославских князей насчитывалось более восьмидесяти.
В вотчинах родовой знати действовал суверенитет и иммунитет вотчинника, там он правил самовластно по принципу «что хочу, то и ворочу». Собирал подати, имел собственный двор, суд и правительственные учреждения, своих бояр и служилых людей, которым давал земли. Царские чиновники не имели права въезда в боярские и княжеские вотчины.
Владения княжат, как правило, были освобождены от государственных налогов. Вдобавок, на многие годы они получали «кормления», исполняя роли наместников на тех или иных землях. Система наместничеств воспроизводила в смягченном виде виде феодальную раздробленность. Учитывая затрудненность сообщений, наместники фактически играли роль самовластных правителей во многих областях России.
Во всех европейских странах аристократия была потомками завоевателей и покорителей, в Англии - нормандцев, во Франции - франков, в России - варяго-русов и литовцев. (В тех странах, где не было завоевания, например в Швейцарии и Швеции, не было и обособленного аристократического слоя). В «разгар» средневековья феодалы несли условно положительные функции, защищая подвластное население в своем маленьком государстве от разбоя со стороны других завоевателей. Когда функции защиты стали переходить к единому государству, у феодалов остались лишь функции разбоя.
Н. П. Павлов-Сильванский, исследовавший документы того времени, описывает немало случаев разбойных наездов знатных людей на соседние села - в стиле польских шляхты.
В одной из правовых грамот начала XVI в. описывается нападение князя Ивана Лапина на монастырский двор, который он ограбил, убив при том человека. На шум прискакал великокняжеский служилый человек, с ним окрестные крестьяне, они схватили одного из налетчиков. Сотский, пристав и понятой отправились, захватив труп, к великокняжескому наместнику в Каширу. По дороге князь Лапин нападает на них, крестьяне как могут отбиваются, у сотского (выборный земский начальник) отсекают ногу.
В итоге, князь попадает под наместничий суд, который за убийство, нанесение тяжких телесные повреждения, нападение на представителя великокняжеской власти и земского самоуправления обязывает преступника лишь возместить награбленное и уплатить 4 рубля за убитого человека.
Как пишет Павлов-Сильванский: «бояре и их слуги бьют, грабят, соромят жен, избивают княжеских судей и расплачиваются за эти преступления только денежным штрафом». А И. Е. Забелин замечает, что даже в столице Москве «бывали такие боярские дворы, мимо которых, как мимо двенадцати дубов соловья-разбойника, не было обывателям ни проезду, ни проходу».
Не буду стесняться своих ассоциаций. На мой взгляд, реальный князь и боярин времен средневековья немногим отличается от конкретного бандитского вожака лихих постиндустриальных 90-х. Поменяй шубу на малиновый пиджак и портретное сходство налицо.
Одним из главных следствий беззащитности крестьян перед боярами и княжатами было закладничество, когда «социально-слабые» шли под защиту тех же феодалов, платя за «крышу» своей независимостью. Закладничество было одной из основных причин роста холопства. В холопы шли не только крестьяне, но, нередко, и служилые люди.
В XVI веке феодальная аристократия превратилась в паразита. Продолжая присваивать прибавочный и даже часть необходимого продукта, создаваемого производящими слоями населения, она мало что давала взамен в области управления. Мало что хорошего. Родовая аристократия, вставшая толстым посредническими слоем между верховной властью и производящими слоями населения, лишь увеличивала издержки управления, а то и просто вносила в него хаос.
В целом, проблема централизованного московского государства заключалась в том, что новое содержание - централизованное государство, государство-нация, действующее в интересах всех земель и всех сословий - вливалось в старые формы, оставшиеся от феодальной эпохи. Той эпохи, когда не существовало единой русской нации ни по вертикали, ни по горизонтали. Той эпохи, когда княжеско-боярская элита, потомство варяжских и литовских покорителей, никак не соотносило свои права и обязанности с правами и обязанностями низших кормящих слоев общества.
Однако, в XVI веке княжеско-боярскую власть нельзя просто отнести к отживающим формам, которые мирно лопаются и отваливаются под напором нового содержания.
Напротив, княжеско-боярская верхушка активно боролась за сохранение своих властных полномочий и своей непомерно высокой доли в общественном потреблении, используя возможности центрального государственного аппарата.
Большинство родовитых персон сидело в Боярской думе, совещательно-правительствующем органе при великом князе. Как пишет Ключевский: «Они намеревались, сидя в Боярской думе, править Русской землей, как некогда их отцы правили ею, сидя по уделам».
Это правление показало себя во всей красе в период междуцарствия 1533-1547.
Тогда боярско-княжеская верхушка фактически вернула страну в удельную эпоху, но, в отличие от прежних времен, феодальные узы были для России уже слишком тесны. Городский плебс и поместное дворянство жаждали освобождения от боярского произвола. И, если бы вместе с воцарением Ивана Васильевича, в страну не вернулась бы сильная верховная власть, то низы общества смели бы верхи.
Однако и после воцарения Ивана Васильевича, князья и бояре были готовы обменять роли самовластных удельных повелителей лишь на роль всевластной олигархии при послушном царе.
«Избранная рада», в представлении Курбского, была властью немногих, избравших самих себя по праву родовитости. Поэтому, когда князь Курбский, будучи таким «избранным», определяет политику государства, у него нет претензий к «тирану». Но едва «тиран» перестает его слушаться, то Курбский спокойно изменяет не только «тирану», но и родине.
Раз не получается «избранничество», то хотя бы заполучить Рязанское княжество с помощью татар и литовцев, как того желает Семен Бельский, то хотя бы «на Ярославле государить», как хочется Курбскому. А раз не получается в Ярославле, так можно и в Ковеле, пусть ценой предательства и пролития единоверческой крови.
Крупный специалист по европейской истории Роберт Виппер замечает, что «взгляды Курбского совершенно совпадают с мировоззрением крупных польских панов, немецких фюрстов и французских сеньеров XVI века, которые или заставляли монархию подчиниться своему правительственному давлению, или, потерпевши на такой попытке неудачу, изменяли своей стране и объявляли себя вольными и самостоятельными вождями, как бы государями. Коннетабль Бурбон, принц крови и родственник французского короля, перешедший в 1521 г. вследствие личной обиды к германскому императору Карлу V и принявший команду над войсками, сражавшимися против его отечества, курфюрст Мориц саксонский, в 1548 г. верный слуга Карлу V, изменивший в 1552 г. в пользу Франции, - вот наглядные западные параллели к Курбскому».
Иван Пересветов. Требования служилого сословия
Задолго до начала ливонской войны перед Иваном встала задача уменьшения социального статуса родовой аристократии, ее властных полномочий, «административного ресурса», ее земельных богатств. Мы видели, как часть функций аристократии, касающихся местного управления, была передана крестьянским и посадским обществам. В экспроприации других ролей и функций феодальной верхушки Иван IV мог опереться только на служилых людей, на класс мелких землевладельцев, несущих основную нагрузку по обороне страны.
А что же сами служилые? Они не были такими безгласными, как хотелось бы некоторым «историкам». Служилый человек Иван Пересветов внятно изложил взгляды своего сословия в челобитной, врученной царю еще за 15 лет до введения опричнины. И, по мнению многих исследователей, это изложение оказало большое воздействие на взгляды царя.
Литвин Пересветов выехал из великого княжества литовского в Москву около 1537 г. Он был многоопытным воином, послужившим венгерскому, польскому и чешскому королям, а также молдавскому господарю. В Москве он претерпел насилия со стороны бояр и потерял «собинку», то есть нажитое службой имущество. 8 сентября 1549 года в церкви Рождества Богородицы Пересветов вручил царю челобитную с проектом социальных реформ.
В этом проекте предлагалось полное уравнение всех служилых людей, предоставление равных возможностей для продвижения по службе как родовитым, так и неродовитым людям. Суд, согласно проекту, должен стать справедливым и быстрым. Доходы от суда идти в казну, а не в карман судьи-аристократа. Частная военная служба у вельмож отменена, и лучшие ратники из их частных армий (дружин) привлечены в отборный государственный корпус. Все служилые люди должны получать постоянное государственное жалование, а свободные люди защищены от закабаления и превращения в холопов. Высшая родовая аристократия не должна привлекаться в состав правительства.
Челобитная Пересветова содержала «Сказание о Магмете-салтане», в котором рассказывалось, как турецкий владыка «великую правду в царстве своем ввел». Этот главный персонаж сочинения Пересветова «никого из вельмож своих ни в один город наместником не поставил, чтобы не прельстились они на мзду и неправедно не судили… А ввести царю правду в царстве своем - это значит и любимого своего не пощадить, найдя его виновным». Воинов Магмет-салтан «наделил царским жалованием из казны своей, каждому по заслугам». «Если у царя кто против недруга крепко стоит… будь он и незнатного рода, то он его возвысит и имя ему знатное даст…» Всем судьям Магмет дал книги судебные, чтобы судили всех одинаково, а тех, что судили нечестно, за взятки, «казнил страшной смертью».
Публицист Ермолай (в монашестве Еразм), представлявший интресы мелкого служилого люда, выступал за установлении обязательной ратной службы с определенного количества земли.
Многие мысли Пересветова и Ермолая наши воплощения уже в преобразованиях 1550-х: губной реформе, Приговоре о местничестве, Уложении о службу и т. д.
Но все-таки радикальное осуществление чаяний служилого сословия, выраженных Пересветовым и Ермолаем, относится к разгару Ливонской войны.
Предпосылки введения опричнины. Роль войны
События Иоаннова детства, когда удельные князья Юрий Дмитровский, Андрей Старицкий, княжеские кланы Бельских, Шуйских, Оболенских, Глинских раздирали страну на куски, сделали важные отметины в мировоззрении царя.
Как отмечал историк С. В. Бахрушин, постоянной целью царя Ивана было не допустить «повторения боярско-княжеской реакции, имевшей место в 1538-1547 гг».
События марта 1553 г. показали царю, что княжеско-боярская верхушка ничего не забыла и ничему не научилась. Тогда во время «огненной болезни» Ивана (которая возможно была вызвана попыткой отравления), удельный князь Владимир Старицкий и ряд бояр отказался присягать наследнику, царевичу Дмитрию. «А Захарьиным нам не служивать»,[39] говорили они, намекая на низкое происхождение матери царевича, Анастасии. Вместо Дмитрия бояре видели следующим царем Руси Владимира Андреевича Старицкого, тесно связанного с семейством Шуйских. Князь Владимир и его мать вызвали в Москву удельные войска и раздавали им денежное жалование - подобные раздачи обычно предшествовали участию в военных действиях. Поп Сильвестр, столь приближенный в то время к Ивану IV, по мнению Р. Скрынникова, фактически занял сторону Старицких. Тянули с присягой князь Курлятев и казначей Фуников, связанные со Старицкими и Шуйскими.
В мае 1553, едва оправившись от болезни, Иван с семьей уезжает из Москвы, где видимо чувствует себя неуверенно, в Кирилло-Белозерский монастырь. На обратном пути, на реке Шексне, странная гибель настигает царевича Димитрия. И няня, державшая ребенка на руках, и поддерживающие ее бояре оказались в воде. Как будто сходни, по которым они переходили с судна на берег, были подпилены. Из всех упавших в реку погибает только царевич. (Этот страшный факт, также как гибель в Угличе другого царского сына, тоже Димитрия, и тоже при очень странных обстоятельствах, сыграют роковую роль в судьбе династии, да и всей страны.)
В 1553 отказавшееся от присяги наследнику Димитрию князья Никита и Семен Ростовские вели переговоры с литовским послом Станиславом Довойной (которому они сообщали, что царю не удержать казанские земли) и пытались добиться военной поддержки со стороны Литвы. А в 1554 князь Н. Ростовский отправился в Литву, очевидно, чтобы подтолкнуть литовцев к решительным действиям, однако был перехвачен по пути (и затем прощен вместе с братом). Боярство, отчаянно боровшееся за сохранение своего статуса, не останавливалось перед привлечением внешних сил для ослабления государства.
Большую роль в расколе между государем и княжеско-боярской верхушкой, сыграла и неестественная смерть царицы Анастасии в 1560. И Ивану Васильевичу, и нынешним судмедэкспертам ясно, что Анастасия погибла из-за яда.[40] (Упорно игнорируют этот факт псевдорики, книга за книгой кующие миф о параноидальной, ничем не обоснованной подозрительности царя.) Царь видел, что со всех сторон его окружают люди, готовые в любой момент расправиться с ним, с его семьей, и снова положить страну в смуту.
И это внесло сильный эмоциональный заряд в его поступки.
Но, тем не менее, основную роль в начале антифеодальной «революции сверху» сыграла ливонская война, самая продолжительная война в истории России.
Роберт Виппер считал, что учреждение опричнины нужно рассматривать, в первую очередь, как форму «чрезвычайного положения», вызванную нарастающими трудностями во время ведения войны против всё более усиливающегося врага.
Во период овладения Поволжьем, в казанских и астраханских походах, при отражении крымских набегов московские войска сражались с противником, имевшим сходное вооружение и схожую тактику боя. Исход боя, в первую очередь, решало личное мужество, сноровка и выносливость. Но ливонская война все более сталкивала московские войска с европейской организацией и дисциплиной, с европейским вооружением, с европейскими профессиональными солдатами, с продвинутым военным искусством, с врагом, обладающим бо́льшими техническими и финансовыми возможностями.
Как выяснилось, интересы родовой аристократии не вполне соотносятся с интересами государства в этой войне. Зато социально-классовые узы связывают московских бояр с аристократией вражеских стран. Феодальное мировоззрение делает русских бояр ближе ливонскими баронам, литовскими магнатам и польскому королю, чем русскому народу и русскому царю. Проще говоря, московские аристократы хотят жить, как ливонские и польские аристократы. И как тогда аристократам воевать со столь приятными их сердцу людьми, против системы, которая им кажется предпочительной?
Усилия, которые прилагала «Избранная Рада» для предотвращения быстрого разгрома противника на начальном этапе ливонской войны, постоянные контакты боярской верхушки с Ливонией и Литвой, катастрофа при Улле, и связанная с ней измена Курбского, были тому ярким свидетельством. Раз за разом из-за эгоизма и жадности (т. н. «вольностей») московских аристократов страдало русское государство, погибали тысячи русских ратников и мирных людей, страна теряла победу.
Остается только удивляться терпеливости царя Ивана, который до 1563 не прибегал к казням, ограничиваясь мягкими наказаниями предателей и заговорщиков. Очевидно, что если бы какой-то вариант опричного правления был введен еще перед началом Ливонской войны, если бы боярство было разгромлено и политически, и экономически еще до 1558, то ход войны оказался более легким и успешным.
Военная история XVI века давала массу примеров, когда в русских войсках отсутствовала элементарная управляемость, нормальное взаимодействие между командирами и подразделениями. Мы видели сведение местнических счетов в самые ответственные моменты военных кампаний. И если в западных армиях всегда известен главнокомандующий, то в русском войске часто нет единоначалия, оно находится под командованием «сообщества» командиров, которые выясняют между собой, кто главнее.
Крупные феодалы и на войну шли со своим личным войском, со своими военными слугами и боевыми холопами. «Крутизна» феодала в местнических спорах во время военных действий часто зависела от размера той частной армии, которую он приводил с собой.
Чем крупнее феодал, тем крупнее военный пост, этот принип продолжал действовать.
Никакая постановления, направленные против местничества, не могли дать решающего результата, пока существовала социальная верхушка, живущая наследственными правами.
Аристократия занимала военные должности, вне зависимости от своих военных талантов, но зато согласно родовитости. Этот «запирающий слой», состоящий из высокородных болванов, не пропускал на командные посты одаренных людей неродовитого происхождения, пусть того даже хотел царь.
Средневзвешенные военные «таланты» крупных московских феодалов давали им мало шансов добыть себе славу в боевых действия, затягивающихся год от года.
Феодальная мораль признавала право на отказ от исполнения службы, на неподчинение приказам вышестоящего командира, да и на прямую измену - это считалось правом перехода.
Когда феодал «отъезжал» к врагу, по-простому говоря, изменял родине, он еще уводил с собой «ближних людей» - боярских детей, военных слуг, боевых холопов.
Когда изменял крупный феодал, наследно входивший в правящий класс и заодно в боярскую Думу, это всегда означало потерю важной секретной информации о военных планах правительства.
В отличие от псевдориков, Ивану Васильевичу надо было вести страну и принимать тяжелые судьбоносные решения. В 1564 царь окончательно понял, что русская аристократия не является, по сути, национальной элитой, что он, так сказать, делит её с польским королем. Этот социальный слой слишком дорого обходится Российскому государству, потребляя огромное количество материальных средств, но не давая взамен ни эффективных управителей и военачальников, на даже минимальной надежности.
В декабре 1564 г. царь фактически покидает царство, он уезжает из Москвы в Александровскую слободу. Точно также Людовик XI, создавший единую Францию, покинул Париж и уехал в замок Плесси ле-Тур, откуда стал бороться с могущественной феодальной знатью, не давая ей никакой пощады.
В январе толпа москвичей отправилась в Александровское просить Ивана вернуться на царство: «А если тебя, государь, смущает измена и пороки в нашей земле, то воля твоя будет - и миловать, и казнить…» По мнению историка Покровского, эта обширная делегация состояла из представителей московского посада, то есть торгово-промышленного сословия, кровно заинтересованного и в централизованном крепком государстве и в ливонских гаванях.
В январе 1565 царь объявляет о введении опричнины.
Территориальный состав опричнины
Собственно царских документов об учреждении опричнины у нас нет, мы довольствуемся лишь «отражениями» в летописях.
Никоновская летопись сообщает, что царь взял в особое опричное управление «город Можаеск, город Вязму, город Козелеск, город Перемышль два жеребья, город Белев, город Лихвин обе половины, город Ярославец и с Суходровью, город Медынь и с Товарковою, город Суздаль и с Шуею, город Галичь со всеми пригородки, с Чюхломою и с Унжею и с Коряковым и з Белогородьем, город Вологду, город Юрьевец Поволской, Балахну и с Узолою, Старую Русу, город Вышегород на Поротве, город Устюг со всеми волостьми, город Двину, Каргополь, Вагу; а волости: Олешню, Хотунь, Гусь, Муромское селцо, Аргуново, Гвоздну, Опаков на Угре, Круг Клинской, Числяки, Ординские деревни и стан Пахрянской в Московском уезде, Белгород в Кашине, да волости Вселун, Ошту. Порог Ладошской, Тотму, Прибужь».
Также летопись сообщает о переходе в опричнину «князей и дворян и детей боярских дворовых и городовых 1000 голов». Поместья им должны были быть даны на землях, взятых в опричнину. Тех вотчинники и помещики, которым не переходили в опричнину, должны были перейти с опричной территории на другие земли.
Из летописи явствует, что в опричнину были взяты преимущественно центральные и северо-восточные области государства, плюс некоторые земли на юго-западном рубеже московского государства, куда направлялись походы литовских людей и крымских татар.
Как пишет проф. С. Ф. Платонов «Территория опричнины, слагавшаяся постепенно, в 70-х годах XVI в. составлена была из городов и волостей, лежавших в центральных и северных местностях государства - в Поморье, замосковных и заоцких городах, в пятинах Обонежской и Бежецкой. Опираясь на севере на „великое море окиан“, опричные земли врезывались в „земщину“, разделяя ее надвое».
Опричнина захватывала как те земли, где преобладало относительно зажиточное самоуправляющееся черносошное и монастырское крестьянство, так и территории, где господствовали крупные вотчинники. Поскольку даже самые большие клеветники не смогли измыслить каких-то опричных репрессий против черносошных и монастырских крестьян, то остается признать, что север был экономической и политической опорой опричнины. После 1565 один из самых северных русских городов того времени, Вологда, становится фактически второй столицей государства, там осуществляется масштабное строительство.
Заметим, что север так и останется наиболее богатой частью государства вплоть до разорений Смутного времени, когда там погуляют и польские паны с черкасами (украинскими козаками), и шведы. Северная столица Вологда будет вырезана и сожжена, также как и многие другие города.
Земли на опасном юго-западном рубеже московского государства, где располагались вотчины переменчивых князей литовского происхождения, нуждались в надежных служилых землевладельцах.
Одним из главных упреков в адрес Ивана Грозного было то, что он провел разделение страны, приведя тем самым к дезорганизации управления. Но задумаемся, всегда ли разделение это плохо? И биологическая история (эволюция), и социальная история - это истории прогрессивной дифференциации.
Биологический организм начинается как колония гомогенных клеток, однако затем она дифференцируется, выделяя слои клеток, ответственные за питание, за выделение, за размножение, за защиту всей системы.
Человеческое сообщество, начиная с первобытного стада, дифференцируется, выделяя слои управленцев и управляемых; правителей, воинов, ученых (жрецов), охотников, скотоводов, земледельцев, торговцев, ремесленников.
И сегодня любая общественная модернизация начинается с того, что выделяется какая-то передовая социальная группа, для чего убираются избыточные связи: она оттягивает на себя ресурсы и начинает переформирование общества.
Мобилизация землевладения
«В учреждении опричнины вовсе не было „удаления главы государства от государства“, как выражался С. М. Соловьев; напротив, опричнина забирала в свои руки все государство в его коренной части, оставив „земскому“ управлению рубежи, и даже стремилась к государственным преобразованиям, ибо вносила существенные перемены в состав служилого землевладения. Уничтожая его аристократический строй, опричнина была направлена, в сущности, против тех сторон государственного порядка, которые терпели и поддерживали такой строй. Она действовала не „против лиц“, как говорит В. О. Ключевский, а именно против порядка, и потому была гораздо более орудием государственной реформы, чем простым полицейским средством пресечения и предупреждения государственных преступлений»,[41] - пишет проф. С. Ф. Платонов.
Платонов особенно выделяет роль опричнины «в необыкновенно энергичной мобилизации землевладения, руководимой правительством… Ликвидируя в опричнине старые поземельные отношения, завещанные удельным временем, правительство Грозного взамен их везде водворяло однообразные порядки, крепко связывавшие право землевладения с обязательной службой. Это требовали и политические виды самого Грозного и интересы, более общие, государственной обороны».
Иван Васильевич не знал слов «средневековье» и «феодализм», однако прекрасно понимал, что старый порядок держится на старых поземельных отношениях, оставшихся от тех времен, когда варяго-русская дружина садилась на славянские земли.
«Итак, опричнина была первой попыткой разрешить одно из противоречий московского государственного строя. Она сокрушила землевладение знати в том его виде, как оно существовало из старины. Посредством принудительной и систематически произведенной мены земель она уничтожила старые связи удельных княжат с их родовыми вотчинами везде, где считала это необходимым, и раскидала подозрительных в глазах Грозного княжат по разным местам государства, преимущественно по его окраинам, где они превратились в рядовых служилых землевладельцев», - так обрисовывает проф. Платонов конец старого вотчинного землевладения.
Крупнейший исследователь русского феодализма Н. П. Павлов-Сильванский определяет: «Главной целью учреждения опричнины была коренная ломка земледельческого строя, сохранившегося от удельного времени».
А историк С. В. Бахрушин пишет, что Ивану пришлось «разорить крупное боярское землевладение, служившее основой политической мощи феодальной знати» для того, чтобы «укрепить оборону государства, страдающую от недостаточной централизации».
Расширение дворянского войска очевидным образом упиралось в нехватку земель, взять которые можно было только у крупных вотчинников.
Опричнина последовательно и жестко проводила в жизнь принцип «нет земли без службы».
В первый же год опричнины было перемещено на окраины около 150 князей и княжат, большинство в недавно завоеванную Казанскую землю. Вотчины князей и княжат были отобраны в казну и пошли на поместное жалованье служилому люду. Крупные вотчинники до этого были главными держателями рабов-холопов - с ликвидацией вотчин холопы получили свободу.
Вдобавок к Суздалю, под контроль опричных властей позднее перешли также Ростов и Ярославль - это были самые крупные гнезда родовых княжеских вотчин.
Княжата и другие крупные вотчинники из суверенов, из маленьких государей, за кратчайшие сроки превратились в простых служилых землевладельцев на окраинах государства, обязанных за землю (основной тогда источник природной ренты) исполнять воинский долг и оборонять государство от нападающих отовсюду врагов.
«Представители знатных родов, - стонут ненавистники Ивана Грозного И. Таубе и Э. Крузе, - были изгнаны безжалостным образом из старинных, унаследованных от праоцов имений, так что не могли… взять с собой даже движимое имущество… Они были переведены на новые места, где им были указаны поместья».
На сухом научном языке дореволюционный историк Н. Рожков напишет тоже самое: «Опричнина… устраняла дробление власти, порывала связь потомства бывших удельных князей с населением, предки которого были подданными предков землевладельцев».
Опричнина проводила перемещения не только знати, но и дворянства, где это соответствовало интересам государства. Полоцкие писцовые книги 1571 говорят о переселении боярских детей на «литовскую украйну». В Себеже, Нещерде, Озерищах и Усвяте, служилым людям были выданы приличные поместные оклады в 400-500 четей.
Слом феодальной системы
«В опричнине Иоанн приобрел новые силы действовать с большей самостоятельностью и независимостью от упорной партии бояр; опричники самим своим отделением от земщины уже ставились в такое положение, что их интересы делались нераздельными от интересов государя. Опираясь на эту новую, им созданную силу, царь смело приступил к своему задушевному плану - обратить боярство в слуг государевых и уничтожить даже поводы к притязаниям на возобновление или поддержание его древних земских прав, противоречивших современному состоянию государства. Он около 1566 года все боярские роды переименовал в дворян, т. е. слуг государевых, боярскими же детьми, как со времени Василия Васильевича назывались все боярские роды, назвал низших служилых людей, которые прежде назывались дворянами, и таким образом юридически изменил родословное значение боярских родов в служебное», - пишет И. Д. Беляев в «Истории закондательства в России».
Как считал видный советский исследователь опричнины П. А. Садиков: «Опричнина ломала решительно и смело верхушку феодального класса», а С. В. Бахрушин выделял оборонный аспект преобразований: «Опричнина должна была вырвать с корнем все пережитки феодальной раздробленности, сделать невозможным даже частичный возврат к ней и тем самым обеспечить военную оборону страны».
Наследники Рюрика и Гедимина, потомственные владыки, наследственные высшие чиновники не читали Бахрушина, не знали, что они «пережитки феодальной раздробленности» и не собирались сдавать без боя свои позиции… Родовая аристократия не сдавала безропотно свои привилегии и свои «государства в государстве» ни в одной стране Западой Европы.
Почти все страны Запада прошли через этап истребления родовой аристократии - и там этот, с позволения сказать, аристоцид проходил еще более масштабно и был более растянут по времени…
В Англии родовая аристократия прошла через три этапа уничтожения - во время безжалостной войны Алой и Белой Роз, в ходе репрессий Генриха VIII и революции середины XVII века. Во Франции кровавыми вехами в истории аристократии были правление Людовика XI, религиозные войны второй половины 16 века и страшные репрессии времен французской революции, когда 40 тысяч аристократов стали жертвой гильотины, а еще многие тысячи были убиты самыми зверскими способами в разных концах Франции. Проряжали ряды своей аристократии с помощью топора и плахи датские и шведские короли. Феодальную систему везде ломали немирными насильственными средствами. Где этого не произошло, например в Польше, она сгнила, утянув за собой в могилу всё государство.
Схожие с Европой события происходили в Турции, Персии, Индии - и там монархи пытались уничтожить привилегии знати и создать сильное государство. В Турции старая знать, и мусульманская, и христианская, истреблялась, ее земли передавались воинам-сипахам, как обусловленные службой поместья. Для балканских крестьян жизнь в государственном поместье-тимаре была легче, чем раньше, под властью тяжелой личной властью господ. Благодаря системе тимаров, османское государство в кратчайшие сроки превратилось в могущественную мировую державу. Вести о турецких порядках находили отклик у венгерского, польско-литовского и даже немецкого простонародья. «Слышал я, что есть в немецких землях люди, желающие прихода и владычества турок, - говорил Лютер, - люди, которые хотят лучше быть под турками, чем под императором и князьями».
Однако, если кровавая борьба центральной власти и родовой аристократии в Европе и Азии вполне объективно освещается историками, то взаимоотношения царя Ивана и русского боярства представляются как нападение царя-ирода на невинных агнцев. Для истории Европы и Азии стандартом является сухая аналитичность («в морг, значит, в морг»), для истории России - расчетливая плаксивость.
Продолжение здесь: http://anisiya-12.livejournal.com/384081.html
Антифеодальная «опричная» революция
Феодальная аристократия. Цепкое прошлое.
Ломоносов дал следующую оценку Ивану Грозному в «Кратком Летописце» 1760 г.: «Сей бодрой, остроумной и храброй государь был чрезвычайно крутого нраву».
А вот какого нрава были противостоящие самодержцу феодальные властители России?
Я уже немало писал о проблеме родовой аристократии, которая досталась воссоединенной Руси от удельных времен. Вплоть до введения опричнины в московском государстве существовали мощные княжеские кланы, обладавшие немалыми военными и огромными экономическими ресурсами. Особую роль в поддержании феодальных порядков играли крупные вотчинники, потомки удельных князей - так называемые княжата.
Их делили на восемь гнезд, по родственным и территориальным отношениям: князья тверские, рязанские, суздальско-нижегородские, ярославские, углицкие, белозерские, стародубские, галицкие. Одних только ярославских князей насчитывалось более восьмидесяти.
В вотчинах родовой знати действовал суверенитет и иммунитет вотчинника, там он правил самовластно по принципу «что хочу, то и ворочу». Собирал подати, имел собственный двор, суд и правительственные учреждения, своих бояр и служилых людей, которым давал земли. Царские чиновники не имели права въезда в боярские и княжеские вотчины.
Владения княжат, как правило, были освобождены от государственных налогов. Вдобавок, на многие годы они получали «кормления», исполняя роли наместников на тех или иных землях. Система наместничеств воспроизводила в смягченном виде виде феодальную раздробленность. Учитывая затрудненность сообщений, наместники фактически играли роль самовластных правителей во многих областях России.
Во всех европейских странах аристократия была потомками завоевателей и покорителей, в Англии - нормандцев, во Франции - франков, в России - варяго-русов и литовцев. (В тех странах, где не было завоевания, например в Швейцарии и Швеции, не было и обособленного аристократического слоя). В «разгар» средневековья феодалы несли условно положительные функции, защищая подвластное население в своем маленьком государстве от разбоя со стороны других завоевателей. Когда функции защиты стали переходить к единому государству, у феодалов остались лишь функции разбоя.
Н. П. Павлов-Сильванский, исследовавший документы того времени, описывает немало случаев разбойных наездов знатных людей на соседние села - в стиле польских шляхты.
В одной из правовых грамот начала XVI в. описывается нападение князя Ивана Лапина на монастырский двор, который он ограбил, убив при том человека. На шум прискакал великокняжеский служилый человек, с ним окрестные крестьяне, они схватили одного из налетчиков. Сотский, пристав и понятой отправились, захватив труп, к великокняжескому наместнику в Каширу. По дороге князь Лапин нападает на них, крестьяне как могут отбиваются, у сотского (выборный земский начальник) отсекают ногу.
В итоге, князь попадает под наместничий суд, который за убийство, нанесение тяжких телесные повреждения, нападение на представителя великокняжеской власти и земского самоуправления обязывает преступника лишь возместить награбленное и уплатить 4 рубля за убитого человека.
Как пишет Павлов-Сильванский: «бояре и их слуги бьют, грабят, соромят жен, избивают княжеских судей и расплачиваются за эти преступления только денежным штрафом». А И. Е. Забелин замечает, что даже в столице Москве «бывали такие боярские дворы, мимо которых, как мимо двенадцати дубов соловья-разбойника, не было обывателям ни проезду, ни проходу».
Не буду стесняться своих ассоциаций. На мой взгляд, реальный князь и боярин времен средневековья немногим отличается от конкретного бандитского вожака лихих постиндустриальных 90-х. Поменяй шубу на малиновый пиджак и портретное сходство налицо.
Одним из главных следствий беззащитности крестьян перед боярами и княжатами было закладничество, когда «социально-слабые» шли под защиту тех же феодалов, платя за «крышу» своей независимостью. Закладничество было одной из основных причин роста холопства. В холопы шли не только крестьяне, но, нередко, и служилые люди.
В XVI веке феодальная аристократия превратилась в паразита. Продолжая присваивать прибавочный и даже часть необходимого продукта, создаваемого производящими слоями населения, она мало что давала взамен в области управления. Мало что хорошего. Родовая аристократия, вставшая толстым посредническими слоем между верховной властью и производящими слоями населения, лишь увеличивала издержки управления, а то и просто вносила в него хаос.
В целом, проблема централизованного московского государства заключалась в том, что новое содержание - централизованное государство, государство-нация, действующее в интересах всех земель и всех сословий - вливалось в старые формы, оставшиеся от феодальной эпохи. Той эпохи, когда не существовало единой русской нации ни по вертикали, ни по горизонтали. Той эпохи, когда княжеско-боярская элита, потомство варяжских и литовских покорителей, никак не соотносило свои права и обязанности с правами и обязанностями низших кормящих слоев общества.
Однако, в XVI веке княжеско-боярскую власть нельзя просто отнести к отживающим формам, которые мирно лопаются и отваливаются под напором нового содержания.
Напротив, княжеско-боярская верхушка активно боролась за сохранение своих властных полномочий и своей непомерно высокой доли в общественном потреблении, используя возможности центрального государственного аппарата.
Большинство родовитых персон сидело в Боярской думе, совещательно-правительствующем органе при великом князе. Как пишет Ключевский: «Они намеревались, сидя в Боярской думе, править Русской землей, как некогда их отцы правили ею, сидя по уделам».
Это правление показало себя во всей красе в период междуцарствия 1533-1547.
Тогда боярско-княжеская верхушка фактически вернула страну в удельную эпоху, но, в отличие от прежних времен, феодальные узы были для России уже слишком тесны. Городский плебс и поместное дворянство жаждали освобождения от боярского произвола. И, если бы вместе с воцарением Ивана Васильевича, в страну не вернулась бы сильная верховная власть, то низы общества смели бы верхи.
Однако и после воцарения Ивана Васильевича, князья и бояре были готовы обменять роли самовластных удельных повелителей лишь на роль всевластной олигархии при послушном царе.
«Избранная рада», в представлении Курбского, была властью немногих, избравших самих себя по праву родовитости. Поэтому, когда князь Курбский, будучи таким «избранным», определяет политику государства, у него нет претензий к «тирану». Но едва «тиран» перестает его слушаться, то Курбский спокойно изменяет не только «тирану», но и родине.
Раз не получается «избранничество», то хотя бы заполучить Рязанское княжество с помощью татар и литовцев, как того желает Семен Бельский, то хотя бы «на Ярославле государить», как хочется Курбскому. А раз не получается в Ярославле, так можно и в Ковеле, пусть ценой предательства и пролития единоверческой крови.
Крупный специалист по европейской истории Роберт Виппер замечает, что «взгляды Курбского совершенно совпадают с мировоззрением крупных польских панов, немецких фюрстов и французских сеньеров XVI века, которые или заставляли монархию подчиниться своему правительственному давлению, или, потерпевши на такой попытке неудачу, изменяли своей стране и объявляли себя вольными и самостоятельными вождями, как бы государями. Коннетабль Бурбон, принц крови и родственник французского короля, перешедший в 1521 г. вследствие личной обиды к германскому императору Карлу V и принявший команду над войсками, сражавшимися против его отечества, курфюрст Мориц саксонский, в 1548 г. верный слуга Карлу V, изменивший в 1552 г. в пользу Франции, - вот наглядные западные параллели к Курбскому».
Иван Пересветов. Требования служилого сословия
Задолго до начала ливонской войны перед Иваном встала задача уменьшения социального статуса родовой аристократии, ее властных полномочий, «административного ресурса», ее земельных богатств. Мы видели, как часть функций аристократии, касающихся местного управления, была передана крестьянским и посадским обществам. В экспроприации других ролей и функций феодальной верхушки Иван IV мог опереться только на служилых людей, на класс мелких землевладельцев, несущих основную нагрузку по обороне страны.
А что же сами служилые? Они не были такими безгласными, как хотелось бы некоторым «историкам». Служилый человек Иван Пересветов внятно изложил взгляды своего сословия в челобитной, врученной царю еще за 15 лет до введения опричнины. И, по мнению многих исследователей, это изложение оказало большое воздействие на взгляды царя.
Литвин Пересветов выехал из великого княжества литовского в Москву около 1537 г. Он был многоопытным воином, послужившим венгерскому, польскому и чешскому королям, а также молдавскому господарю. В Москве он претерпел насилия со стороны бояр и потерял «собинку», то есть нажитое службой имущество. 8 сентября 1549 года в церкви Рождества Богородицы Пересветов вручил царю челобитную с проектом социальных реформ.
В этом проекте предлагалось полное уравнение всех служилых людей, предоставление равных возможностей для продвижения по службе как родовитым, так и неродовитым людям. Суд, согласно проекту, должен стать справедливым и быстрым. Доходы от суда идти в казну, а не в карман судьи-аристократа. Частная военная служба у вельмож отменена, и лучшие ратники из их частных армий (дружин) привлечены в отборный государственный корпус. Все служилые люди должны получать постоянное государственное жалование, а свободные люди защищены от закабаления и превращения в холопов. Высшая родовая аристократия не должна привлекаться в состав правительства.
Челобитная Пересветова содержала «Сказание о Магмете-салтане», в котором рассказывалось, как турецкий владыка «великую правду в царстве своем ввел». Этот главный персонаж сочинения Пересветова «никого из вельмож своих ни в один город наместником не поставил, чтобы не прельстились они на мзду и неправедно не судили… А ввести царю правду в царстве своем - это значит и любимого своего не пощадить, найдя его виновным». Воинов Магмет-салтан «наделил царским жалованием из казны своей, каждому по заслугам». «Если у царя кто против недруга крепко стоит… будь он и незнатного рода, то он его возвысит и имя ему знатное даст…» Всем судьям Магмет дал книги судебные, чтобы судили всех одинаково, а тех, что судили нечестно, за взятки, «казнил страшной смертью».
Публицист Ермолай (в монашестве Еразм), представлявший интресы мелкого служилого люда, выступал за установлении обязательной ратной службы с определенного количества земли.
Многие мысли Пересветова и Ермолая наши воплощения уже в преобразованиях 1550-х: губной реформе, Приговоре о местничестве, Уложении о службу и т. д.
Но все-таки радикальное осуществление чаяний служилого сословия, выраженных Пересветовым и Ермолаем, относится к разгару Ливонской войны.
Предпосылки введения опричнины. Роль войны
События Иоаннова детства, когда удельные князья Юрий Дмитровский, Андрей Старицкий, княжеские кланы Бельских, Шуйских, Оболенских, Глинских раздирали страну на куски, сделали важные отметины в мировоззрении царя.
Как отмечал историк С. В. Бахрушин, постоянной целью царя Ивана было не допустить «повторения боярско-княжеской реакции, имевшей место в 1538-1547 гг».
События марта 1553 г. показали царю, что княжеско-боярская верхушка ничего не забыла и ничему не научилась. Тогда во время «огненной болезни» Ивана (которая возможно была вызвана попыткой отравления), удельный князь Владимир Старицкий и ряд бояр отказался присягать наследнику, царевичу Дмитрию. «А Захарьиным нам не служивать»,[39] говорили они, намекая на низкое происхождение матери царевича, Анастасии. Вместо Дмитрия бояре видели следующим царем Руси Владимира Андреевича Старицкого, тесно связанного с семейством Шуйских. Князь Владимир и его мать вызвали в Москву удельные войска и раздавали им денежное жалование - подобные раздачи обычно предшествовали участию в военных действиях. Поп Сильвестр, столь приближенный в то время к Ивану IV, по мнению Р. Скрынникова, фактически занял сторону Старицких. Тянули с присягой князь Курлятев и казначей Фуников, связанные со Старицкими и Шуйскими.
В мае 1553, едва оправившись от болезни, Иван с семьей уезжает из Москвы, где видимо чувствует себя неуверенно, в Кирилло-Белозерский монастырь. На обратном пути, на реке Шексне, странная гибель настигает царевича Димитрия. И няня, державшая ребенка на руках, и поддерживающие ее бояре оказались в воде. Как будто сходни, по которым они переходили с судна на берег, были подпилены. Из всех упавших в реку погибает только царевич. (Этот страшный факт, также как гибель в Угличе другого царского сына, тоже Димитрия, и тоже при очень странных обстоятельствах, сыграют роковую роль в судьбе династии, да и всей страны.)
В 1553 отказавшееся от присяги наследнику Димитрию князья Никита и Семен Ростовские вели переговоры с литовским послом Станиславом Довойной (которому они сообщали, что царю не удержать казанские земли) и пытались добиться военной поддержки со стороны Литвы. А в 1554 князь Н. Ростовский отправился в Литву, очевидно, чтобы подтолкнуть литовцев к решительным действиям, однако был перехвачен по пути (и затем прощен вместе с братом). Боярство, отчаянно боровшееся за сохранение своего статуса, не останавливалось перед привлечением внешних сил для ослабления государства.
Большую роль в расколе между государем и княжеско-боярской верхушкой, сыграла и неестественная смерть царицы Анастасии в 1560. И Ивану Васильевичу, и нынешним судмедэкспертам ясно, что Анастасия погибла из-за яда.[40] (Упорно игнорируют этот факт псевдорики, книга за книгой кующие миф о параноидальной, ничем не обоснованной подозрительности царя.) Царь видел, что со всех сторон его окружают люди, готовые в любой момент расправиться с ним, с его семьей, и снова положить страну в смуту.
И это внесло сильный эмоциональный заряд в его поступки.
Но, тем не менее, основную роль в начале антифеодальной «революции сверху» сыграла ливонская война, самая продолжительная война в истории России.
Роберт Виппер считал, что учреждение опричнины нужно рассматривать, в первую очередь, как форму «чрезвычайного положения», вызванную нарастающими трудностями во время ведения войны против всё более усиливающегося врага.
Во период овладения Поволжьем, в казанских и астраханских походах, при отражении крымских набегов московские войска сражались с противником, имевшим сходное вооружение и схожую тактику боя. Исход боя, в первую очередь, решало личное мужество, сноровка и выносливость. Но ливонская война все более сталкивала московские войска с европейской организацией и дисциплиной, с европейским вооружением, с европейскими профессиональными солдатами, с продвинутым военным искусством, с врагом, обладающим бо́льшими техническими и финансовыми возможностями.
Как выяснилось, интересы родовой аристократии не вполне соотносятся с интересами государства в этой войне. Зато социально-классовые узы связывают московских бояр с аристократией вражеских стран. Феодальное мировоззрение делает русских бояр ближе ливонскими баронам, литовскими магнатам и польскому королю, чем русскому народу и русскому царю. Проще говоря, московские аристократы хотят жить, как ливонские и польские аристократы. И как тогда аристократам воевать со столь приятными их сердцу людьми, против системы, которая им кажется предпочительной?
Усилия, которые прилагала «Избранная Рада» для предотвращения быстрого разгрома противника на начальном этапе ливонской войны, постоянные контакты боярской верхушки с Ливонией и Литвой, катастрофа при Улле, и связанная с ней измена Курбского, были тому ярким свидетельством. Раз за разом из-за эгоизма и жадности (т. н. «вольностей») московских аристократов страдало русское государство, погибали тысячи русских ратников и мирных людей, страна теряла победу.
Остается только удивляться терпеливости царя Ивана, который до 1563 не прибегал к казням, ограничиваясь мягкими наказаниями предателей и заговорщиков. Очевидно, что если бы какой-то вариант опричного правления был введен еще перед началом Ливонской войны, если бы боярство было разгромлено и политически, и экономически еще до 1558, то ход войны оказался более легким и успешным.
Военная история XVI века давала массу примеров, когда в русских войсках отсутствовала элементарная управляемость, нормальное взаимодействие между командирами и подразделениями. Мы видели сведение местнических счетов в самые ответственные моменты военных кампаний. И если в западных армиях всегда известен главнокомандующий, то в русском войске часто нет единоначалия, оно находится под командованием «сообщества» командиров, которые выясняют между собой, кто главнее.
Крупные феодалы и на войну шли со своим личным войском, со своими военными слугами и боевыми холопами. «Крутизна» феодала в местнических спорах во время военных действий часто зависела от размера той частной армии, которую он приводил с собой.
Чем крупнее феодал, тем крупнее военный пост, этот принип продолжал действовать.
Никакая постановления, направленные против местничества, не могли дать решающего результата, пока существовала социальная верхушка, живущая наследственными правами.
Аристократия занимала военные должности, вне зависимости от своих военных талантов, но зато согласно родовитости. Этот «запирающий слой», состоящий из высокородных болванов, не пропускал на командные посты одаренных людей неродовитого происхождения, пусть того даже хотел царь.
Средневзвешенные военные «таланты» крупных московских феодалов давали им мало шансов добыть себе славу в боевых действия, затягивающихся год от года.
Феодальная мораль признавала право на отказ от исполнения службы, на неподчинение приказам вышестоящего командира, да и на прямую измену - это считалось правом перехода.
Когда феодал «отъезжал» к врагу, по-простому говоря, изменял родине, он еще уводил с собой «ближних людей» - боярских детей, военных слуг, боевых холопов.
Когда изменял крупный феодал, наследно входивший в правящий класс и заодно в боярскую Думу, это всегда означало потерю важной секретной информации о военных планах правительства.
В отличие от псевдориков, Ивану Васильевичу надо было вести страну и принимать тяжелые судьбоносные решения. В 1564 царь окончательно понял, что русская аристократия не является, по сути, национальной элитой, что он, так сказать, делит её с польским королем. Этот социальный слой слишком дорого обходится Российскому государству, потребляя огромное количество материальных средств, но не давая взамен ни эффективных управителей и военачальников, на даже минимальной надежности.
В декабре 1564 г. царь фактически покидает царство, он уезжает из Москвы в Александровскую слободу. Точно также Людовик XI, создавший единую Францию, покинул Париж и уехал в замок Плесси ле-Тур, откуда стал бороться с могущественной феодальной знатью, не давая ей никакой пощады.
В январе толпа москвичей отправилась в Александровское просить Ивана вернуться на царство: «А если тебя, государь, смущает измена и пороки в нашей земле, то воля твоя будет - и миловать, и казнить…» По мнению историка Покровского, эта обширная делегация состояла из представителей московского посада, то есть торгово-промышленного сословия, кровно заинтересованного и в централизованном крепком государстве и в ливонских гаванях.
В январе 1565 царь объявляет о введении опричнины.
Территориальный состав опричнины
Собственно царских документов об учреждении опричнины у нас нет, мы довольствуемся лишь «отражениями» в летописях.
Никоновская летопись сообщает, что царь взял в особое опричное управление «город Можаеск, город Вязму, город Козелеск, город Перемышль два жеребья, город Белев, город Лихвин обе половины, город Ярославец и с Суходровью, город Медынь и с Товарковою, город Суздаль и с Шуею, город Галичь со всеми пригородки, с Чюхломою и с Унжею и с Коряковым и з Белогородьем, город Вологду, город Юрьевец Поволской, Балахну и с Узолою, Старую Русу, город Вышегород на Поротве, город Устюг со всеми волостьми, город Двину, Каргополь, Вагу; а волости: Олешню, Хотунь, Гусь, Муромское селцо, Аргуново, Гвоздну, Опаков на Угре, Круг Клинской, Числяки, Ординские деревни и стан Пахрянской в Московском уезде, Белгород в Кашине, да волости Вселун, Ошту. Порог Ладошской, Тотму, Прибужь».
Также летопись сообщает о переходе в опричнину «князей и дворян и детей боярских дворовых и городовых 1000 голов». Поместья им должны были быть даны на землях, взятых в опричнину. Тех вотчинники и помещики, которым не переходили в опричнину, должны были перейти с опричной территории на другие земли.
Из летописи явствует, что в опричнину были взяты преимущественно центральные и северо-восточные области государства, плюс некоторые земли на юго-западном рубеже московского государства, куда направлялись походы литовских людей и крымских татар.
Как пишет проф. С. Ф. Платонов «Территория опричнины, слагавшаяся постепенно, в 70-х годах XVI в. составлена была из городов и волостей, лежавших в центральных и северных местностях государства - в Поморье, замосковных и заоцких городах, в пятинах Обонежской и Бежецкой. Опираясь на севере на „великое море окиан“, опричные земли врезывались в „земщину“, разделяя ее надвое».
Опричнина захватывала как те земли, где преобладало относительно зажиточное самоуправляющееся черносошное и монастырское крестьянство, так и территории, где господствовали крупные вотчинники. Поскольку даже самые большие клеветники не смогли измыслить каких-то опричных репрессий против черносошных и монастырских крестьян, то остается признать, что север был экономической и политической опорой опричнины. После 1565 один из самых северных русских городов того времени, Вологда, становится фактически второй столицей государства, там осуществляется масштабное строительство.
Заметим, что север так и останется наиболее богатой частью государства вплоть до разорений Смутного времени, когда там погуляют и польские паны с черкасами (украинскими козаками), и шведы. Северная столица Вологда будет вырезана и сожжена, также как и многие другие города.
Земли на опасном юго-западном рубеже московского государства, где располагались вотчины переменчивых князей литовского происхождения, нуждались в надежных служилых землевладельцах.
Одним из главных упреков в адрес Ивана Грозного было то, что он провел разделение страны, приведя тем самым к дезорганизации управления. Но задумаемся, всегда ли разделение это плохо? И биологическая история (эволюция), и социальная история - это истории прогрессивной дифференциации.
Биологический организм начинается как колония гомогенных клеток, однако затем она дифференцируется, выделяя слои клеток, ответственные за питание, за выделение, за размножение, за защиту всей системы.
Человеческое сообщество, начиная с первобытного стада, дифференцируется, выделяя слои управленцев и управляемых; правителей, воинов, ученых (жрецов), охотников, скотоводов, земледельцев, торговцев, ремесленников.
И сегодня любая общественная модернизация начинается с того, что выделяется какая-то передовая социальная группа, для чего убираются избыточные связи: она оттягивает на себя ресурсы и начинает переформирование общества.
Мобилизация землевладения
«В учреждении опричнины вовсе не было „удаления главы государства от государства“, как выражался С. М. Соловьев; напротив, опричнина забирала в свои руки все государство в его коренной части, оставив „земскому“ управлению рубежи, и даже стремилась к государственным преобразованиям, ибо вносила существенные перемены в состав служилого землевладения. Уничтожая его аристократический строй, опричнина была направлена, в сущности, против тех сторон государственного порядка, которые терпели и поддерживали такой строй. Она действовала не „против лиц“, как говорит В. О. Ключевский, а именно против порядка, и потому была гораздо более орудием государственной реформы, чем простым полицейским средством пресечения и предупреждения государственных преступлений»,[41] - пишет проф. С. Ф. Платонов.
Платонов особенно выделяет роль опричнины «в необыкновенно энергичной мобилизации землевладения, руководимой правительством… Ликвидируя в опричнине старые поземельные отношения, завещанные удельным временем, правительство Грозного взамен их везде водворяло однообразные порядки, крепко связывавшие право землевладения с обязательной службой. Это требовали и политические виды самого Грозного и интересы, более общие, государственной обороны».
Иван Васильевич не знал слов «средневековье» и «феодализм», однако прекрасно понимал, что старый порядок держится на старых поземельных отношениях, оставшихся от тех времен, когда варяго-русская дружина садилась на славянские земли.
«Итак, опричнина была первой попыткой разрешить одно из противоречий московского государственного строя. Она сокрушила землевладение знати в том его виде, как оно существовало из старины. Посредством принудительной и систематически произведенной мены земель она уничтожила старые связи удельных княжат с их родовыми вотчинами везде, где считала это необходимым, и раскидала подозрительных в глазах Грозного княжат по разным местам государства, преимущественно по его окраинам, где они превратились в рядовых служилых землевладельцев», - так обрисовывает проф. Платонов конец старого вотчинного землевладения.
Крупнейший исследователь русского феодализма Н. П. Павлов-Сильванский определяет: «Главной целью учреждения опричнины была коренная ломка земледельческого строя, сохранившегося от удельного времени».
А историк С. В. Бахрушин пишет, что Ивану пришлось «разорить крупное боярское землевладение, служившее основой политической мощи феодальной знати» для того, чтобы «укрепить оборону государства, страдающую от недостаточной централизации».
Расширение дворянского войска очевидным образом упиралось в нехватку земель, взять которые можно было только у крупных вотчинников.
Опричнина последовательно и жестко проводила в жизнь принцип «нет земли без службы».
В первый же год опричнины было перемещено на окраины около 150 князей и княжат, большинство в недавно завоеванную Казанскую землю. Вотчины князей и княжат были отобраны в казну и пошли на поместное жалованье служилому люду. Крупные вотчинники до этого были главными держателями рабов-холопов - с ликвидацией вотчин холопы получили свободу.
Вдобавок к Суздалю, под контроль опричных властей позднее перешли также Ростов и Ярославль - это были самые крупные гнезда родовых княжеских вотчин.
Княжата и другие крупные вотчинники из суверенов, из маленьких государей, за кратчайшие сроки превратились в простых служилых землевладельцев на окраинах государства, обязанных за землю (основной тогда источник природной ренты) исполнять воинский долг и оборонять государство от нападающих отовсюду врагов.
«Представители знатных родов, - стонут ненавистники Ивана Грозного И. Таубе и Э. Крузе, - были изгнаны безжалостным образом из старинных, унаследованных от праоцов имений, так что не могли… взять с собой даже движимое имущество… Они были переведены на новые места, где им были указаны поместья».
На сухом научном языке дореволюционный историк Н. Рожков напишет тоже самое: «Опричнина… устраняла дробление власти, порывала связь потомства бывших удельных князей с населением, предки которого были подданными предков землевладельцев».
Опричнина проводила перемещения не только знати, но и дворянства, где это соответствовало интересам государства. Полоцкие писцовые книги 1571 говорят о переселении боярских детей на «литовскую украйну». В Себеже, Нещерде, Озерищах и Усвяте, служилым людям были выданы приличные поместные оклады в 400-500 четей.
Слом феодальной системы
«В опричнине Иоанн приобрел новые силы действовать с большей самостоятельностью и независимостью от упорной партии бояр; опричники самим своим отделением от земщины уже ставились в такое положение, что их интересы делались нераздельными от интересов государя. Опираясь на эту новую, им созданную силу, царь смело приступил к своему задушевному плану - обратить боярство в слуг государевых и уничтожить даже поводы к притязаниям на возобновление или поддержание его древних земских прав, противоречивших современному состоянию государства. Он около 1566 года все боярские роды переименовал в дворян, т. е. слуг государевых, боярскими же детьми, как со времени Василия Васильевича назывались все боярские роды, назвал низших служилых людей, которые прежде назывались дворянами, и таким образом юридически изменил родословное значение боярских родов в служебное», - пишет И. Д. Беляев в «Истории закондательства в России».
Как считал видный советский исследователь опричнины П. А. Садиков: «Опричнина ломала решительно и смело верхушку феодального класса», а С. В. Бахрушин выделял оборонный аспект преобразований: «Опричнина должна была вырвать с корнем все пережитки феодальной раздробленности, сделать невозможным даже частичный возврат к ней и тем самым обеспечить военную оборону страны».
Наследники Рюрика и Гедимина, потомственные владыки, наследственные высшие чиновники не читали Бахрушина, не знали, что они «пережитки феодальной раздробленности» и не собирались сдавать без боя свои позиции… Родовая аристократия не сдавала безропотно свои привилегии и свои «государства в государстве» ни в одной стране Западой Европы.
Почти все страны Запада прошли через этап истребления родовой аристократии - и там этот, с позволения сказать, аристоцид проходил еще более масштабно и был более растянут по времени…
В Англии родовая аристократия прошла через три этапа уничтожения - во время безжалостной войны Алой и Белой Роз, в ходе репрессий Генриха VIII и революции середины XVII века. Во Франции кровавыми вехами в истории аристократии были правление Людовика XI, религиозные войны второй половины 16 века и страшные репрессии времен французской революции, когда 40 тысяч аристократов стали жертвой гильотины, а еще многие тысячи были убиты самыми зверскими способами в разных концах Франции. Проряжали ряды своей аристократии с помощью топора и плахи датские и шведские короли. Феодальную систему везде ломали немирными насильственными средствами. Где этого не произошло, например в Польше, она сгнила, утянув за собой в могилу всё государство.
Схожие с Европой события происходили в Турции, Персии, Индии - и там монархи пытались уничтожить привилегии знати и создать сильное государство. В Турции старая знать, и мусульманская, и христианская, истреблялась, ее земли передавались воинам-сипахам, как обусловленные службой поместья. Для балканских крестьян жизнь в государственном поместье-тимаре была легче, чем раньше, под властью тяжелой личной властью господ. Благодаря системе тимаров, османское государство в кратчайшие сроки превратилось в могущественную мировую державу. Вести о турецких порядках находили отклик у венгерского, польско-литовского и даже немецкого простонародья. «Слышал я, что есть в немецких землях люди, желающие прихода и владычества турок, - говорил Лютер, - люди, которые хотят лучше быть под турками, чем под императором и князьями».
Однако, если кровавая борьба центральной власти и родовой аристократии в Европе и Азии вполне объективно освещается историками, то взаимоотношения царя Ивана и русского боярства представляются как нападение царя-ирода на невинных агнцев. Для истории Европы и Азии стандартом является сухая аналитичность («в морг, значит, в морг»), для истории России - расчетливая плаксивость.
Продолжение здесь: http://anisiya-12.livejournal.com/384081.html