"Никто нас не любит..."
https://otshelnik-1.livejournal.com/3463.html
В дополнение к предыдущему посту.
Тяжело вытаскивать себя из болота за волосы. Особенно, если нет волос…
В. В. Шульгин вспоминал.
«Вечером 31 декабря 1919 года я был у А. М. Драгомирова. Мы сидели с ним вдвоем в его вагоне, в его поезде…
А. М. Драгомиров человек очень добрый. Но у него бывают припадки гнева…
- …Я с очень близкими людьми перессорился из-за этого. Я пробовал собрать командиров полков, уговаривал, взывал к их совести. Но я чувствую, что не понимают... А я не могу с этим помириться…
- Да, я помню… Вы сказали тогда, в октябре 1918 года: "Мне иногда кажется, что нужно расстрелять половину армии, чтобы спасти остальную" ...
- Половину не половину... Но я и сейчас так думаю. Но как за это взяться?.. Я отдавал самые строгие приказы ... Но ничего не помогает ... потому что покрывают друг друга... Какие-нибудь особые суды завести? И это пробовал, но все это не то...
- Мое мнение такое. Вслед за войсками должны двигаться отряды, скажем, "особого назначения" ... Тысяча человек на уезд отборных людей или, по крайней мере, в "отборных руках". Они должны занимать уезд; начальник отряда становится начальником уезда... При нем военно-полевой суд... Но трагедия в том, откуда набрать этих "отборных"...
- В том-то и дело... Хоть бы орден какой-нибудь народился... Какое-нибудь рыцарское сообщество, которое бы возродило понятие о чести, долге - ну, словом, основные вещи, ну, что хоть грабить - стыдно». В.Шульгин «1920 год».
За рюмочкой коньяка приятно рассуждать о том, что некий «орден должен народитьСЯ». То есть должен народиться сам, пока мы коньячок пьем. Впрочем, людей можно понять, они пытаются сохранить остатки самоуважения.
В 1970 году на экраны страны вышел телевизионный сериал «Адъютант его превосходительства». Захватывающая интрига, прекрасная режиссура и замечательная игра выдающихся советских актеров. Но, в сущности, фильм насаждал стереотипы, предельно далекие от исторической правды. (Конечно, глупо по этому поводу предъявлять претензии к создателям фильма. В те времена тема революции и гражданской войны уже во многом становилась всего лишь антуражем для боевиков и приключенческих фильмов).
Если начинать с мелочей, то в киевской ЧК, особенно в руководящем составе, русских физиономий «от сохи» было несколько меньше, нежели это показано в фильме.
Кроме, того ЧК была организацией, довольно страшной, и не занималась обустройством судеб белогвардейских отпрысков, во всяком случае такое участие чекистов в судьбе юного Львова, мягко говоря, нетипично. Впрочем, не будем занудами…
Простонародным "манером", каким штабс-капитан Осипов избивал в контрразведке «дядю Семена», вполне возможно могли избивать как раз в ЧК. Мы в школе изучали «Поднятую целину» и помним, что поручику Лятьевскому выбили глаз на допросе в ГПУ (или в ЧК), и автор не оставляет в этом никаких сомнений у читателя.
Но это все мелочи.
Ведь ВЧК это параллельная РККА структура, и к армии она отношения прямого не имеет.
А вот у белых военные давали начало даже гражданским структурам. А уж политическая полиция, т. е. контрразведка - это плоть от плоти армии.
Главное заключается в другом.
То, как допрашивали в деникинской контрразведке, целомудренный советский кинематограф показать попросту не мог. Это и не всякой «тарантине» под силу.
Вообще в контрразведке не могли работать не только умный, рефлексирующий ротмистр Волин, но и полковник Щукин, человек по-своему вполне порядочный. По всем воспоминаниям в контрразведке работали исключительно люди типа поручика-крысеныша, про которого полковник Щукин сказал: «Я сомневаюсь поручик, была ли у вас мать».
В воспоминаниях генерала А.С. Лукомского (председателя правительства - «Особого Совещания»), в разделе, посвященном контрразведке, нет не только положительных отзывов, но нет даже нейтральных. Нет даже дежурной фразы, типа: «контрразведка, мол, все же выполняла важную функцию по охране государственности Юга России». Одни только оправдания и сетования, что ничего, дескать, так и не смогли поделать с этой разнузданной бандой.
Правда, новороссийский журналист (ярый сторонник белых) роль правительства в этом вопросе видит несколько иначе.
«Контрразведка в добровольческой армии была многообразна и многогранна. Она имела много различных наименований, разветвлялась на множество учреждений… В районе генерала Деникина контрразведка представляла собой, … что-то ни с чем не сообразное, дикое, бесчестное, пьяное, беспутное. Главное командование, а вместе с ним и «Особое Совещание», т. е. Правительство, с своей стороны, казалось, делали, что могли, чтобы окончательно разнуздать, распустить эту кромешную банду провокаторов и профессиональных убийц».
Архив Русской революции. Т. 7, Стр. 232.
Вряд ли в нашей стране есть люди, которые не слышали приведенного ниже диалога.
- Юра, как по-твоему, Владимир Зенонович хороший человек?
- Очень!
- Он и мне очень нравится. Я не против него, а против того, что он хочет сделать…
- А что он хочет сделать?
Реальный Владимир Зенонович Май-Маевский вряд ли мог понравиться благородному полковнику Львову, а тем более, его отпрыску («львовская порода - чистоплюи»). Человек жестокий и грубый, нечистый на руку и тяжело больной алкоголизмом (его и сняли-то с должности после очередного грандиозного запоя), он был целиком и полностью отравлен трупным ядом гражданской войны.
Он занимал непримиримую позицию в отношении пленных большевиков и лиц, заподозренных в сочувствии большевизму, которым генерал выносил смертные приговоры, не рассматривая заведённых на них дел.
Ну, пленные большевики - ладно. В плен тогда зачастую не брали с обеих сторон.
Но люди, заподозренные в сочувствии большевизму!!!
Всего лишь «заподозренные»…
И только «в сочувствии»…
И смертный приговор без рассмотрения дела!
И это, представьте себе, в общей обстановке, засвидетельствованной тем же новороссийским журналистом, ярым сторонником «белого дела».
«Все носившие английские шинели и подобие погон ходили в Новороссийске вооруженные до зубов; пускали в ход нагайки, револьверы и винтовки но всякому поводу, и как будто, никакой ответственности за это не подлежали. Ибо всё остальное подозревалось в несочувствии, в измене добровольческому делу, …в большевистской… агитации, или хотя бы в “распространении ложных слухов”»…
Архив Русской революции. Т. 8, Стр. 233.
То есть в категорию «подозреваемых» попадало большинство!
«Контрразведка ввела кошмарную систему «выведения в расход» тех лиц, которые почему-либо ей не нравились, но против которых совершенно не было никакого обвинительного материала.
“Убит при попытке к бегству”…»
Архив Русской революции. Т. 12, Стр. 95.
Эту моду переняла и Государственная стража (деникинская полиция). Чтобы, вообще, не заводить дело (ну, морока же!) подозреваемого просто пристреливали по дороге к участку. При попытке к бегству. Но обязательно после троекратного окрика. Все по закону.
В Новороссийске таким образом пристрелили датского консула. Ну, не глянулся при задержании. Рожа большевистская…
Да пёс с ним…
Чтобы было понятно, что означает утверждение смертного приговора без рассмотрения дел, поведаю историю генерала Лукомского, которого генерал Корнилов с несколькими спутниками послал в начале 1918 года в Екатеринодар налаживать связи с единомышленниками.
Единого фронта тогда на Дону и на Кубани не было. Ситуация напоминала слоеный пирог. Через территорию, занятую красными, Лукомскому нужно было проходить неоднократно, в результате посланцы Корнилова однажды засыпались. Это был еще «красногвардейский» период, разгульный и непричесанный. Попали корниловцы прямо в трибунал (рожи-то, холеные, офицерские). Трибунал прифронтовой полосы - это упрощенное судопроизводство. Но это все-таки суд. Он рассматривает дело. И этот трибунал, изучив легенду, заготовленную Лукомским, подсудимых оправдал и выдал им соответствующую справку.
Выйдя из трибунала, Лукомский на железнодорожной станции напоролся на самого Сиверса (это тогдашний красный аналог Корнилова), который наметанным глазом сразу узрел в нем «контру» и снова оправил в трибунал, уже другой. Но и другой трибунал оправдал Лукомского и его спутников, несмотря на то, что отдал их под суд сам Сиверс.
Людям свойственно ошибаться. И судьи в системе ускоренного, упрощенного судопроизводства очень часто ошибаются. Это знают все. Но на это идут в обстановке военного времени. В этой истории советский трибунал дважды ошибся, оправдав «правую руку» генерала Корнилова. Можно не сомневаться, что этот трибунал ошибался много раз, отправляя на расстрел совершенно невиновных людей, или, напротив, оправдывая «контру». Но трибунал, все же, рассматривал дела! И людям все же предоставлялась хоть какая-то возможность оправдаться.
В атмосфере гражданской войны, когда низовые элементы даже вопреки приказам начальствующих тяготеют к самосудам, отказаться от рассмотрения дел даже военно-полевыми судами - значит развязать чудовищный террор.
На экране телевизора командующий армией и начальник контрразведки вели «принципиальный диалог» о грабежах и погромах, и командующий говорил: «расстреливать» (в смысле - погромщиков), а начальник контрразведки (полковник Щукин) «принципиально и честно» отвечал, что «тогда нужно расстрелять всю армию».
Да… Втирать эту туфту можно было только советскому телезрителю, лишенному свободного доступа к источникам информации и уже склонному на тот момент блеять под гитару всякую пошлую хрень про «поручика Голицына».
Сто лет назад об этом могли базлать только «джентльмены» - типа Шульгина с Драгомировым, будучи уже не у дел. И то, подозреваю, только задним числом, в мемуарах, чтобы найти хоть что-то для оправдания «святого дела» и «крестного пути».
Погромы и грабежи были связаны с тем, что никакой общерусской миссии Добровольческая армия не несла.
К лету 1918 года казаки освободили свои территории от большевиков, и больше им не нужно было ничего. Только свои маленькие государства. Никаких общерусских мотивов у них не было и в помине. И за территории своих войск они идти не хотели.
Заставить их двинуться на Север в коренную Россию можно было только одним способом - посулив им разграбление страны. Разграбление России.
Впрочем, лучше предоставить слово самому генералу Краснову, который к тому времени был уже Атаманом Войска Донского (и писал о себе в третьем лице).
«Войско Донское было свободно от Красной гвардии. …Серая часть Круга, громадное большинство, стояло на принципе «без аннексий», «при свободном самоопределении народов», и самоопределилось в пределах земли войска Донского, не желая переходить его границы.
Атамана выбрала серая часть Круга. Эта серая часть Круга определенно говорила: «Что нам Россия? От нее нам были всегда лишь одни неприятности и обиды…»
«Вы посмотрите, какое войско Донское маленькое», - говорили Атаману серые донцы, - «может ли оно одно идти спасать Россию? Да и с какой стати, коли она сама спасаться не хочет… А на что добровольцы? Засели на Кубани, по Кисловодскам шатаются, а настоящей войны не хотят! Мы хотим мира, и айда по домам. Ведите переговоры с советскими, чтобы, значит, нас не трогали, и мы их не тронем...
Атаману удалось добиться постановления Круга о переходе границы войска Донского…
Но это была мертвая буква. За границу шли не охотно.
- Пойдем, если и «Русские» пойдут, - говорили казаки».
Архив Русской революции. Т. 5, Стр. 234, 235.
Однако деникинцы решительно настаивали на том, чтобы казаки шли на Москву.
«Академически генерал Лукомский и генерал Деникин, конечно, были правы. Донские казаки должны были умирать за свободу Родины. Но мог ли этого требовать Атаман, когда рядом Воронежские, Харьковские, Саратовские и т. д. крестьяне не только не воевали с большевиками, не освобождали этой Родины от них, но шли против казаков. Казаки отказывались выходить за пределы войска Донского. В полках были митинги протеста.
«Расстреливать виновных», - говорили Деникин и Лукомский. Но кто будет расстреливать, когда все войско солидарно с протестующими. Почему же Деникин и Лукомский не мобилизовали население Ставропольской губернии и Кубанского войска и не создали свою Русскую Армию, которая пошла бы вместе с казаками? Почему же они держались принципа добровольчества? Да потому, что, когда мобилизовали, то мобилизованные передавались красным и уводили с собой офицеров».
Архив Русской революции. Т. 5, Стр.241.
О-п-п-паньки! А как же «вся Россия стонет под игом комиссаров?» (Отовсюду до нас доносятся стоны…)
Получается Добровольческая армия попросту не способна была выйти за рамки чисто офицерского отряда, ибо страшно далеки они были от народа.
То есть сами казаки вот это офицерско-интеллигентское формирование Деникина численностью в несколько тысяч штыков не только не считали «Русской Армией», но и не признавали это специфическое, чужое для них воинское формирование за армию вообще.
То есть казаки прямо говорили: от нас, казаков, требуют освобождать русских (себя они русскими на тот момент не ощущали) от большевизма, но русские сами его в массе своей поддерживают. Это кадеты деникинские хотят нашими руками с русскими мужиками поквитаться. За границы округа не пойдем.
И, наконец.
«Несмотря на всю свою силу почти самодержца, Атаман чувствовал себя бессильным. Перейти границы войска Донского, это значило из народной войны сделать войну гражданскую, завоевательную в лучшем случае, идти ради добычи, ради грабежа».
Архив Русской революции. Т. 5, Стр.235.
Все верно. Никаких иных мотиваций идти против большевиков на север у казаков на тот момент не было, и быть не могло.
В «лучшем случае» идти «ради добычи и грабежа».
Говоря о предводителе кубанцев, генерале Покровском, Краснов прямо пишет:
«Характера он был решительного и в основу войны положил грабеж... Пока в его отряд входили Донские части, между Кубанцами и Донцами были постоянные споры из-за добычи».
Архив Русской революции. Т. 5, Стр.256.
А вот и художественная зарисовка.
- С фронта? - спросил Григорий.
- Что там было! Казачки́ и офицеры огрузились добром! - хвастливо рассказывал Семак. - Я и в Балашове побывал. Взяли мы его и кинулись перво-наперво к железной дороге, там полно стояло составов, все путя были забитые. В одном вагоне - сахар, в другом - обмундирование, в третьем - разное имущество. Иные из казаков по сорок комплектов одежи взяли! А потом, как пошли жидов тресть, - смех! Из моей полусотни один ловкач по жидам восемнадцать штук карманных часов насобирал, из них десять золотых; навешал, сукин кот, на грудях, ну прямо самый что ни на есть богатейший купец! А перстней и колец у него оказалось - не счесть! На каждом пальце по два да по три…
Григорий указал на раздутые переметные сумки Семака, спросил:
- А у тебя что это?
- Так… Разная разность.
- Тоже награбил?
- Ну, ты уж скажешь - награбил… Не награбил, а добыл по закону. Наш командир полка так сказал: «Возьмете город - на двое суток он в вашем распоряжении!» Что же я - хуже других? Брал казенное, что под руку попадалось… Другие хуже делали.
- Хороши вояки! - Григорий с отвращением оглядел добычливого подхорунжего, сказал: - С такими подобными, как ты, на большой дороге, под мостами сидеть, а не воевать! Грабиловку из войны учинили! Эх вы, сволочи! Новое рукомесло приобрели! А ты думаешь, за это когда-нибудь не спустят шкуры и с вас и с вашего полковника?
- За что же это?
- За это самое!
- Кто же это могет спустить?
- Кто чином повыше.
Семак насмешливо улыбнулся, сказал:
- Да они сами такие-то! Мы хучь в сумах везем да на повозках, а они цельными обозами отправляют.
- А ты видал?
- Скажешь тоже - видал! Сам сопровождал такой обоз до Ярыженской. Одной серебряной посуды, чашков, ложков был полный воз!
- Чей же это генерал? - щурясь и нервно перебирая поводья, спросил Григорий.
Семак хитро улыбнулся, ответил:
- Позабыл его фамилию… Да ты зря ругаешься, Григорий Пантелевич. Истинная правда, все так делают! Я ишо промежду других, как ягненок супротив волка; я легонечко брал, а другие телешили людей прямо середь улицы, жидовок сильничали прямо напропалую! Я этими делами не занимался, у меня своя законная баба есть, да какая баба-то: прямо жеребец, а не баба! Нет-нет, это ты зря на меня сердце поимел. Погоди, куда же ты?
Григорий кивком головы холодно попрощался с Семаком.
Так что ни Деникин, ни Май-Маевский, ни Шкуро не могли возмущаться грабежами и погромами, ибо они фактически и были их организаторами. И начальника контрразведки это уж точно не могло коробить. В его функцию как раз и входило пускать в расход тех, кто этими безобразиями возмущался, ибо это были люди, которые распускали «слухи, порочащие Добровольческую армию», «сочувствовали большевизму». А согласно системе, созданной тем же Владимиром Зеноновичем, смертные приговоры таким людям выносились без всяких приговоров.
Причем желательно было «выводить в расход» не только без суда, но даже не доводя подозреваемого до места заключения. Ибо тюрьмы были переполнены.
Летом 1918 года в Добровольческой армии собственно добровольцев-офицеров было 7-8 тыс. человек, а кубанских казаков - аж 35 тыс. ! Донцы называли пришлых деникинцев «странствующими музыкантами», справедливо опасаясь, что те втравят казаков в свои озлобленно-интеллигентские авантюры. Позднее, с уходом Краснова, когда Деникин получил под начало и донских казаков, казаки стали доминирующей и самой организованной частью его армии. Но по отношению к остальной России казаки были во многом «иностранцами», а потому и вели себя за пределами казачьих территорий соответственно, как в чужой завоеванной стране, отданной им на поток и разграбление.
Ведь никакой общерусской идеи Деникин предложить казакам не мог.
Он мог предложить им только грабеж.
Пусть не явно. Но по факту. В силу сложившегося порядка вещей.
И если Драгомиров осенью 1918 считал, что нужно расстрелять половину Добровольческой армии (офицерско-интеллигентской), то, понятно, что спустя год эта «армия» сгнила почти полностью.
А «одними удавками войны не выиграешь». И уж, тем более, грабежами…
«Как только зазвучала песня, - разом смолкли голоса разговаривавших на повозках казаков, утихли понукания, и тысячный обоз двигался в глубоком, чутком молчании… Над черной степью жила и властвовала одна старая, пережившая века песня… И в угрюмом молчании слушали могучую песню потомки вольных казаков, позорно отступавшие, разбитые в бесславной войне против русского народа…»
В дополнение к предыдущему посту.
Тяжело вытаскивать себя из болота за волосы. Особенно, если нет волос…
В. В. Шульгин вспоминал.
«Вечером 31 декабря 1919 года я был у А. М. Драгомирова. Мы сидели с ним вдвоем в его вагоне, в его поезде…
А. М. Драгомиров человек очень добрый. Но у него бывают припадки гнева…
- …Я с очень близкими людьми перессорился из-за этого. Я пробовал собрать командиров полков, уговаривал, взывал к их совести. Но я чувствую, что не понимают... А я не могу с этим помириться…
- Да, я помню… Вы сказали тогда, в октябре 1918 года: "Мне иногда кажется, что нужно расстрелять половину армии, чтобы спасти остальную" ...
- Половину не половину... Но я и сейчас так думаю. Но как за это взяться?.. Я отдавал самые строгие приказы ... Но ничего не помогает ... потому что покрывают друг друга... Какие-нибудь особые суды завести? И это пробовал, но все это не то...
- Мое мнение такое. Вслед за войсками должны двигаться отряды, скажем, "особого назначения" ... Тысяча человек на уезд отборных людей или, по крайней мере, в "отборных руках". Они должны занимать уезд; начальник отряда становится начальником уезда... При нем военно-полевой суд... Но трагедия в том, откуда набрать этих "отборных"...
- В том-то и дело... Хоть бы орден какой-нибудь народился... Какое-нибудь рыцарское сообщество, которое бы возродило понятие о чести, долге - ну, словом, основные вещи, ну, что хоть грабить - стыдно». В.Шульгин «1920 год».
За рюмочкой коньяка приятно рассуждать о том, что некий «орден должен народитьСЯ». То есть должен народиться сам, пока мы коньячок пьем. Впрочем, людей можно понять, они пытаются сохранить остатки самоуважения.
В 1970 году на экраны страны вышел телевизионный сериал «Адъютант его превосходительства». Захватывающая интрига, прекрасная режиссура и замечательная игра выдающихся советских актеров. Но, в сущности, фильм насаждал стереотипы, предельно далекие от исторической правды. (Конечно, глупо по этому поводу предъявлять претензии к создателям фильма. В те времена тема революции и гражданской войны уже во многом становилась всего лишь антуражем для боевиков и приключенческих фильмов).
Если начинать с мелочей, то в киевской ЧК, особенно в руководящем составе, русских физиономий «от сохи» было несколько меньше, нежели это показано в фильме.
Кроме, того ЧК была организацией, довольно страшной, и не занималась обустройством судеб белогвардейских отпрысков, во всяком случае такое участие чекистов в судьбе юного Львова, мягко говоря, нетипично. Впрочем, не будем занудами…
Простонародным "манером", каким штабс-капитан Осипов избивал в контрразведке «дядю Семена», вполне возможно могли избивать как раз в ЧК. Мы в школе изучали «Поднятую целину» и помним, что поручику Лятьевскому выбили глаз на допросе в ГПУ (или в ЧК), и автор не оставляет в этом никаких сомнений у читателя.
Но это все мелочи.
Ведь ВЧК это параллельная РККА структура, и к армии она отношения прямого не имеет.
А вот у белых военные давали начало даже гражданским структурам. А уж политическая полиция, т. е. контрразведка - это плоть от плоти армии.
Главное заключается в другом.
То, как допрашивали в деникинской контрразведке, целомудренный советский кинематограф показать попросту не мог. Это и не всякой «тарантине» под силу.
Вообще в контрразведке не могли работать не только умный, рефлексирующий ротмистр Волин, но и полковник Щукин, человек по-своему вполне порядочный. По всем воспоминаниям в контрразведке работали исключительно люди типа поручика-крысеныша, про которого полковник Щукин сказал: «Я сомневаюсь поручик, была ли у вас мать».
В воспоминаниях генерала А.С. Лукомского (председателя правительства - «Особого Совещания»), в разделе, посвященном контрразведке, нет не только положительных отзывов, но нет даже нейтральных. Нет даже дежурной фразы, типа: «контрразведка, мол, все же выполняла важную функцию по охране государственности Юга России». Одни только оправдания и сетования, что ничего, дескать, так и не смогли поделать с этой разнузданной бандой.
Правда, новороссийский журналист (ярый сторонник белых) роль правительства в этом вопросе видит несколько иначе.
«Контрразведка в добровольческой армии была многообразна и многогранна. Она имела много различных наименований, разветвлялась на множество учреждений… В районе генерала Деникина контрразведка представляла собой, … что-то ни с чем не сообразное, дикое, бесчестное, пьяное, беспутное. Главное командование, а вместе с ним и «Особое Совещание», т. е. Правительство, с своей стороны, казалось, делали, что могли, чтобы окончательно разнуздать, распустить эту кромешную банду провокаторов и профессиональных убийц».
Архив Русской революции. Т. 7, Стр. 232.
Вряд ли в нашей стране есть люди, которые не слышали приведенного ниже диалога.
- Юра, как по-твоему, Владимир Зенонович хороший человек?
- Очень!
- Он и мне очень нравится. Я не против него, а против того, что он хочет сделать…
- А что он хочет сделать?
Реальный Владимир Зенонович Май-Маевский вряд ли мог понравиться благородному полковнику Львову, а тем более, его отпрыску («львовская порода - чистоплюи»). Человек жестокий и грубый, нечистый на руку и тяжело больной алкоголизмом (его и сняли-то с должности после очередного грандиозного запоя), он был целиком и полностью отравлен трупным ядом гражданской войны.
Он занимал непримиримую позицию в отношении пленных большевиков и лиц, заподозренных в сочувствии большевизму, которым генерал выносил смертные приговоры, не рассматривая заведённых на них дел.
Ну, пленные большевики - ладно. В плен тогда зачастую не брали с обеих сторон.
Но люди, заподозренные в сочувствии большевизму!!!
Всего лишь «заподозренные»…
И только «в сочувствии»…
И смертный приговор без рассмотрения дела!
И это, представьте себе, в общей обстановке, засвидетельствованной тем же новороссийским журналистом, ярым сторонником «белого дела».
«Все носившие английские шинели и подобие погон ходили в Новороссийске вооруженные до зубов; пускали в ход нагайки, револьверы и винтовки но всякому поводу, и как будто, никакой ответственности за это не подлежали. Ибо всё остальное подозревалось в несочувствии, в измене добровольческому делу, …в большевистской… агитации, или хотя бы в “распространении ложных слухов”»…
Архив Русской революции. Т. 8, Стр. 233.
То есть в категорию «подозреваемых» попадало большинство!
«Контрразведка ввела кошмарную систему «выведения в расход» тех лиц, которые почему-либо ей не нравились, но против которых совершенно не было никакого обвинительного материала.
“Убит при попытке к бегству”…»
Архив Русской революции. Т. 12, Стр. 95.
Эту моду переняла и Государственная стража (деникинская полиция). Чтобы, вообще, не заводить дело (ну, морока же!) подозреваемого просто пристреливали по дороге к участку. При попытке к бегству. Но обязательно после троекратного окрика. Все по закону.
В Новороссийске таким образом пристрелили датского консула. Ну, не глянулся при задержании. Рожа большевистская…
Да пёс с ним…
Чтобы было понятно, что означает утверждение смертного приговора без рассмотрения дел, поведаю историю генерала Лукомского, которого генерал Корнилов с несколькими спутниками послал в начале 1918 года в Екатеринодар налаживать связи с единомышленниками.
Единого фронта тогда на Дону и на Кубани не было. Ситуация напоминала слоеный пирог. Через территорию, занятую красными, Лукомскому нужно было проходить неоднократно, в результате посланцы Корнилова однажды засыпались. Это был еще «красногвардейский» период, разгульный и непричесанный. Попали корниловцы прямо в трибунал (рожи-то, холеные, офицерские). Трибунал прифронтовой полосы - это упрощенное судопроизводство. Но это все-таки суд. Он рассматривает дело. И этот трибунал, изучив легенду, заготовленную Лукомским, подсудимых оправдал и выдал им соответствующую справку.
Выйдя из трибунала, Лукомский на железнодорожной станции напоролся на самого Сиверса (это тогдашний красный аналог Корнилова), который наметанным глазом сразу узрел в нем «контру» и снова оправил в трибунал, уже другой. Но и другой трибунал оправдал Лукомского и его спутников, несмотря на то, что отдал их под суд сам Сиверс.
Людям свойственно ошибаться. И судьи в системе ускоренного, упрощенного судопроизводства очень часто ошибаются. Это знают все. Но на это идут в обстановке военного времени. В этой истории советский трибунал дважды ошибся, оправдав «правую руку» генерала Корнилова. Можно не сомневаться, что этот трибунал ошибался много раз, отправляя на расстрел совершенно невиновных людей, или, напротив, оправдывая «контру». Но трибунал, все же, рассматривал дела! И людям все же предоставлялась хоть какая-то возможность оправдаться.
В атмосфере гражданской войны, когда низовые элементы даже вопреки приказам начальствующих тяготеют к самосудам, отказаться от рассмотрения дел даже военно-полевыми судами - значит развязать чудовищный террор.
На экране телевизора командующий армией и начальник контрразведки вели «принципиальный диалог» о грабежах и погромах, и командующий говорил: «расстреливать» (в смысле - погромщиков), а начальник контрразведки (полковник Щукин) «принципиально и честно» отвечал, что «тогда нужно расстрелять всю армию».
Да… Втирать эту туфту можно было только советскому телезрителю, лишенному свободного доступа к источникам информации и уже склонному на тот момент блеять под гитару всякую пошлую хрень про «поручика Голицына».
Сто лет назад об этом могли базлать только «джентльмены» - типа Шульгина с Драгомировым, будучи уже не у дел. И то, подозреваю, только задним числом, в мемуарах, чтобы найти хоть что-то для оправдания «святого дела» и «крестного пути».
Погромы и грабежи были связаны с тем, что никакой общерусской миссии Добровольческая армия не несла.
К лету 1918 года казаки освободили свои территории от большевиков, и больше им не нужно было ничего. Только свои маленькие государства. Никаких общерусских мотивов у них не было и в помине. И за территории своих войск они идти не хотели.
Заставить их двинуться на Север в коренную Россию можно было только одним способом - посулив им разграбление страны. Разграбление России.
Впрочем, лучше предоставить слово самому генералу Краснову, который к тому времени был уже Атаманом Войска Донского (и писал о себе в третьем лице).
«Войско Донское было свободно от Красной гвардии. …Серая часть Круга, громадное большинство, стояло на принципе «без аннексий», «при свободном самоопределении народов», и самоопределилось в пределах земли войска Донского, не желая переходить его границы.
Атамана выбрала серая часть Круга. Эта серая часть Круга определенно говорила: «Что нам Россия? От нее нам были всегда лишь одни неприятности и обиды…»
«Вы посмотрите, какое войско Донское маленькое», - говорили Атаману серые донцы, - «может ли оно одно идти спасать Россию? Да и с какой стати, коли она сама спасаться не хочет… А на что добровольцы? Засели на Кубани, по Кисловодскам шатаются, а настоящей войны не хотят! Мы хотим мира, и айда по домам. Ведите переговоры с советскими, чтобы, значит, нас не трогали, и мы их не тронем...
Атаману удалось добиться постановления Круга о переходе границы войска Донского…
Но это была мертвая буква. За границу шли не охотно.
- Пойдем, если и «Русские» пойдут, - говорили казаки».
Архив Русской революции. Т. 5, Стр. 234, 235.
Однако деникинцы решительно настаивали на том, чтобы казаки шли на Москву.
«Академически генерал Лукомский и генерал Деникин, конечно, были правы. Донские казаки должны были умирать за свободу Родины. Но мог ли этого требовать Атаман, когда рядом Воронежские, Харьковские, Саратовские и т. д. крестьяне не только не воевали с большевиками, не освобождали этой Родины от них, но шли против казаков. Казаки отказывались выходить за пределы войска Донского. В полках были митинги протеста.
«Расстреливать виновных», - говорили Деникин и Лукомский. Но кто будет расстреливать, когда все войско солидарно с протестующими. Почему же Деникин и Лукомский не мобилизовали население Ставропольской губернии и Кубанского войска и не создали свою Русскую Армию, которая пошла бы вместе с казаками? Почему же они держались принципа добровольчества? Да потому, что, когда мобилизовали, то мобилизованные передавались красным и уводили с собой офицеров».
Архив Русской революции. Т. 5, Стр.241.
О-п-п-паньки! А как же «вся Россия стонет под игом комиссаров?» (Отовсюду до нас доносятся стоны…)
Получается Добровольческая армия попросту не способна была выйти за рамки чисто офицерского отряда, ибо страшно далеки они были от народа.
То есть сами казаки вот это офицерско-интеллигентское формирование Деникина численностью в несколько тысяч штыков не только не считали «Русской Армией», но и не признавали это специфическое, чужое для них воинское формирование за армию вообще.
То есть казаки прямо говорили: от нас, казаков, требуют освобождать русских (себя они русскими на тот момент не ощущали) от большевизма, но русские сами его в массе своей поддерживают. Это кадеты деникинские хотят нашими руками с русскими мужиками поквитаться. За границы округа не пойдем.
И, наконец.
«Несмотря на всю свою силу почти самодержца, Атаман чувствовал себя бессильным. Перейти границы войска Донского, это значило из народной войны сделать войну гражданскую, завоевательную в лучшем случае, идти ради добычи, ради грабежа».
Архив Русской революции. Т. 5, Стр.235.
Все верно. Никаких иных мотиваций идти против большевиков на север у казаков на тот момент не было, и быть не могло.
В «лучшем случае» идти «ради добычи и грабежа».
Говоря о предводителе кубанцев, генерале Покровском, Краснов прямо пишет:
«Характера он был решительного и в основу войны положил грабеж... Пока в его отряд входили Донские части, между Кубанцами и Донцами были постоянные споры из-за добычи».
Архив Русской революции. Т. 5, Стр.256.
А вот и художественная зарисовка.
- С фронта? - спросил Григорий.
- Что там было! Казачки́ и офицеры огрузились добром! - хвастливо рассказывал Семак. - Я и в Балашове побывал. Взяли мы его и кинулись перво-наперво к железной дороге, там полно стояло составов, все путя были забитые. В одном вагоне - сахар, в другом - обмундирование, в третьем - разное имущество. Иные из казаков по сорок комплектов одежи взяли! А потом, как пошли жидов тресть, - смех! Из моей полусотни один ловкач по жидам восемнадцать штук карманных часов насобирал, из них десять золотых; навешал, сукин кот, на грудях, ну прямо самый что ни на есть богатейший купец! А перстней и колец у него оказалось - не счесть! На каждом пальце по два да по три…
Григорий указал на раздутые переметные сумки Семака, спросил:
- А у тебя что это?
- Так… Разная разность.
- Тоже награбил?
- Ну, ты уж скажешь - награбил… Не награбил, а добыл по закону. Наш командир полка так сказал: «Возьмете город - на двое суток он в вашем распоряжении!» Что же я - хуже других? Брал казенное, что под руку попадалось… Другие хуже делали.
- Хороши вояки! - Григорий с отвращением оглядел добычливого подхорунжего, сказал: - С такими подобными, как ты, на большой дороге, под мостами сидеть, а не воевать! Грабиловку из войны учинили! Эх вы, сволочи! Новое рукомесло приобрели! А ты думаешь, за это когда-нибудь не спустят шкуры и с вас и с вашего полковника?
- За что же это?
- За это самое!
- Кто же это могет спустить?
- Кто чином повыше.
Семак насмешливо улыбнулся, сказал:
- Да они сами такие-то! Мы хучь в сумах везем да на повозках, а они цельными обозами отправляют.
- А ты видал?
- Скажешь тоже - видал! Сам сопровождал такой обоз до Ярыженской. Одной серебряной посуды, чашков, ложков был полный воз!
- Чей же это генерал? - щурясь и нервно перебирая поводья, спросил Григорий.
Семак хитро улыбнулся, ответил:
- Позабыл его фамилию… Да ты зря ругаешься, Григорий Пантелевич. Истинная правда, все так делают! Я ишо промежду других, как ягненок супротив волка; я легонечко брал, а другие телешили людей прямо середь улицы, жидовок сильничали прямо напропалую! Я этими делами не занимался, у меня своя законная баба есть, да какая баба-то: прямо жеребец, а не баба! Нет-нет, это ты зря на меня сердце поимел. Погоди, куда же ты?
Григорий кивком головы холодно попрощался с Семаком.
Так что ни Деникин, ни Май-Маевский, ни Шкуро не могли возмущаться грабежами и погромами, ибо они фактически и были их организаторами. И начальника контрразведки это уж точно не могло коробить. В его функцию как раз и входило пускать в расход тех, кто этими безобразиями возмущался, ибо это были люди, которые распускали «слухи, порочащие Добровольческую армию», «сочувствовали большевизму». А согласно системе, созданной тем же Владимиром Зеноновичем, смертные приговоры таким людям выносились без всяких приговоров.
Причем желательно было «выводить в расход» не только без суда, но даже не доводя подозреваемого до места заключения. Ибо тюрьмы были переполнены.
Летом 1918 года в Добровольческой армии собственно добровольцев-офицеров было 7-8 тыс. человек, а кубанских казаков - аж 35 тыс. ! Донцы называли пришлых деникинцев «странствующими музыкантами», справедливо опасаясь, что те втравят казаков в свои озлобленно-интеллигентские авантюры. Позднее, с уходом Краснова, когда Деникин получил под начало и донских казаков, казаки стали доминирующей и самой организованной частью его армии. Но по отношению к остальной России казаки были во многом «иностранцами», а потому и вели себя за пределами казачьих территорий соответственно, как в чужой завоеванной стране, отданной им на поток и разграбление.
Ведь никакой общерусской идеи Деникин предложить казакам не мог.
Он мог предложить им только грабеж.
Пусть не явно. Но по факту. В силу сложившегося порядка вещей.
И если Драгомиров осенью 1918 считал, что нужно расстрелять половину Добровольческой армии (офицерско-интеллигентской), то, понятно, что спустя год эта «армия» сгнила почти полностью.
А «одними удавками войны не выиграешь». И уж, тем более, грабежами…
«Как только зазвучала песня, - разом смолкли голоса разговаривавших на повозках казаков, утихли понукания, и тысячный обоз двигался в глубоком, чутком молчании… Над черной степью жила и властвовала одна старая, пережившая века песня… И в угрюмом молчании слушали могучую песню потомки вольных казаков, позорно отступавшие, разбитые в бесславной войне против русского народа…»