(no subject)
Литература всегда привлекала меня гораздо больше, чем история. История рассказывает нам что было, в какой последовательности. Иногда почему. Но, мы всегда над ней. Мы смотрим на пройденный человечеством отрезок времяни с его конца, оценивая его с нашей, сегодняшней позиции. Литература же погружает нас в плоть повествования, во внутренний мир героев, и что главное, во внутренний мир автора.
Любое литературное произведение написано с позиции автора. Действия его героев, происходящее с ними оценивается им, а не нами. И, изучая эту оценку, изучая реакцию автора на описываемые события, мы можем судить о современной автору морали, обычаях, философии. Платоновское «Государство», как его читаем мы, отягощено нашим знанием о двадцатом веке, о социальных экспериментах Советского союза и нацистской Германии. Но Платон рассуждает о евгенике, профраспределении, интернатах с позиции своего времени. И чтение дает нам уникальную возможность переместится в его голову, встать на позицию людей, умерших века назад. Это как машина времени, которая переносит наше сознание назад по временной линии. Кажется, у Чадовича и Брайдера был роман о герое, который приобрел возможность вселяться в тела своих предков, жить их жизнью, чувствовать их мысли. Но он был ограничен своим генеалогическим древом, а литература позволяет проделать тот же фокус с любым человеком, оставившим письменное свидетельство. Автор не менее, а иногда и более интересен, чем сюжет.
Светоний жил в эпоху, когда нравы были во многом свободнее теперешних, но мы чувствуем его ужас, когда он рассказывает, что Тиберий использовал в своих сексуальных играх пятилетних мальчиков. Спокойно повествуя о смерти гладиаторов на ринге, он возмущен, что Нерон заставлял биться с дикими зверями неподготовленных, а иногда и безоружных людей. Казанова видел в поиске, обучении и подготовке любовниц для влиятельных вельмож обычный бизнес. Как для него, так и для его современников в этом не было чего-то безнравственного. Скорее, утомительная работа, за которую можно получить неплохие деньги. В арабских сказках «тысячи и одной ночи» главная доблесть - плутовская ловкость и находчивость. В героическом эпосе - сила и отвага. Современники, слушая эти истории восторгались ими. Восторгаемся и мы, глядя сквозь призму чужой морали и чужих приоритетов.
Многое, конечно, осталось неизменным. Та же история Али Бабы, укравшего бандитский общак, находит отголоски в нашей душе. В романах 90х годов прошлого века много подобных историй успеха. Что указует на преемственность поколений.
Любое литературное произведение написано с позиции автора. Действия его героев, происходящее с ними оценивается им, а не нами. И, изучая эту оценку, изучая реакцию автора на описываемые события, мы можем судить о современной автору морали, обычаях, философии. Платоновское «Государство», как его читаем мы, отягощено нашим знанием о двадцатом веке, о социальных экспериментах Советского союза и нацистской Германии. Но Платон рассуждает о евгенике, профраспределении, интернатах с позиции своего времени. И чтение дает нам уникальную возможность переместится в его голову, встать на позицию людей, умерших века назад. Это как машина времени, которая переносит наше сознание назад по временной линии. Кажется, у Чадовича и Брайдера был роман о герое, который приобрел возможность вселяться в тела своих предков, жить их жизнью, чувствовать их мысли. Но он был ограничен своим генеалогическим древом, а литература позволяет проделать тот же фокус с любым человеком, оставившим письменное свидетельство. Автор не менее, а иногда и более интересен, чем сюжет.
Светоний жил в эпоху, когда нравы были во многом свободнее теперешних, но мы чувствуем его ужас, когда он рассказывает, что Тиберий использовал в своих сексуальных играх пятилетних мальчиков. Спокойно повествуя о смерти гладиаторов на ринге, он возмущен, что Нерон заставлял биться с дикими зверями неподготовленных, а иногда и безоружных людей. Казанова видел в поиске, обучении и подготовке любовниц для влиятельных вельмож обычный бизнес. Как для него, так и для его современников в этом не было чего-то безнравственного. Скорее, утомительная работа, за которую можно получить неплохие деньги. В арабских сказках «тысячи и одной ночи» главная доблесть - плутовская ловкость и находчивость. В героическом эпосе - сила и отвага. Современники, слушая эти истории восторгались ими. Восторгаемся и мы, глядя сквозь призму чужой морали и чужих приоритетов.
Многое, конечно, осталось неизменным. Та же история Али Бабы, укравшего бандитский общак, находит отголоски в нашей душе. В романах 90х годов прошлого века много подобных историй успеха. Что указует на преемственность поколений.