Отцы и дети
Цари-императоры тоже люди, и ничто человеческое им не чуждо. Они так же ссорятся и мирятся с супругами, а царские дети точно так же вырастают и мечтают улететь из родительского гнезда во взрослую, самостоятельную жизнь. Августейшим же родителям остается только горечь и грусть от того, что теперь у их детей есть свои интересы, в круг которых родители частенько не входят.
Не обошла проблема «отцов и детей» и семью императора Александра III. Свои переживания он описал в письме любимой и любящей супруге, императрице Марии Федоровне, из Гатчины 16 апреля 1892 г.:
«Моя милая душка Минни!
Как скучно и грустно оставаться так долго без писем от тебя; я до сих пор не получил твоего письма, которое ты послала из Владикавказа. Из телеграмм твоих я вижу, что ты очень довольна Абас-Туманом и что вы весело и приятно проводите время; радуюсь за вас, но грустно не быть вместе там!
<…>
Ники все еще в Петербурге, что он делает, не знаю, он ничего не телеграфирует, не пишет и не спрашивал у меня какие-либо известия от тебя. Я должен сознаться, что для меня лично это приятно, так как здесь он скучает, не знает, что делать, а знать, что он останется здесь только по обязанности, и видеть скучающую фигуру для меня невесело, и с маленькими детьми гораздо лучше, и они, и я довольны, и нам отлично вместе.
Вообще, когда дети подрастают и начинают скучать дома - невесело родителям, да что делать? Так оно в натуре человеческой. Да и Ксения теперь меня вполне игнорирует, я для нее совершенно лишний; разговоров никаких, никогда ничего не спрашивает, ничего не попросит, а я рад был бы так
сделать ей удовольствие хоть в чем-нибудь. Например, в прошлом году зимою, когда Ники не было, я ездил с нею раза два-три кататься в санях и сказал ей, что если и когда она захочет, чтобы сказала мне, и я с удовольствием возьму ее с собой; она ни разу не попросила меня. В эту зиму я надеялся, что она хоть раз сделает мне удовольствие и попросит покататься с ней; нет, я так и не дождался. Наконец, я сам ей предложил раз поехать со мной, но неудачно, так как она должна была поехать с
тобой в тот день. Я надеялся, что она мне скажет хоть что-нибудь потом, что ей жаль, что не удалось, и что она попросит меня поехать с ней в другой раз, но не слыхал от нее ни одного слова, как будто я ей ничего не предлагал и ничего не говорил.
Меня
это очень, очень огорчило, но я не хотел об этом говорить, потому что мне было слишком тяжело, а главное, к чему? Если этого чувства ко мне у нее нет, это значит я виноват: не сумел внушить ей доверия и любви ко мне. Если бы я ей сказал об этом, она, может быть, и попросила меня в другой раз поехать с ней, но это шло не от нее самой, и мне было бы еще тяжелее. Кроме того, ты позволила ей ездить, когда она захочет, с Ники,
чем она и пользовалась почти каждый день и веселилась очень, так что ездить со мной было невесело и не нужно. Я должен сказать, что постоянно радовался и ждал того времени, когда она подрастет, чтобы с ней кататься, ездить в театр, увеселять ее, но ничего этого нет; я ей не нужен, со мной ей скучно, и ничего общего между нами нет, только утром поздороваемся, а вечером - спокойной ночи, и все! Умоляю тебя ей ничего об этом не говорить, будет еще хуже, так как будет ненатурально, а для меня еще тяжелее, и окончательно это ее оттолкнет от меня. Я бы ни за что не сказал тебе об этом, да так уж с сердца сорвалось, слишком долго держал в себе и теперь, так как я один и далеко невесело мне, все это и вырвалось из груди!
Тоже и Жоржи меня ужасно огорчил за эту зиму, написал только одно письмо, и это еще в ноябре, после Крыма. К моему рождению я не получил ни одной строчки от него, мало того, он пишет тебе одно письмо, из Абас-Тумана в самый день 26 февраля, говорит, что едет в церковь, и ни одного слова поздравления или пожелания тебе и мне. Все это меня мучило за эту зиму, которая и без того была невеселая, но я не хотел об этом говорить - слишком тяжело было, ну а теперь все равно сорвалось, так уж нечего делать!
Вот из всего этого и выходит, что для меня только утешение и радости от Миши и Беби и, Дай Бог, чтобы это было и на будущее время, хоть эти дети мои будут любить своего Папа и будут его утешением и радостью
<…>
Теперь пора кончить, прости за это скучное и невеселое письмо. Обнимаю тебя, моя милая душка Мини, от всего сердца.
Поцелуй от меня Жоржи и Ксению, если они меня еще помнят и любят!
Христос с вами, мои дорогие.
Твой верный друг Саша».
Мария Федоровна отвечала из Абас-Тумана 24 апреля 1892 г.:
«Мой дорогой и любимый душка Саша!
Вчера вечером, как раз в тот момент, когда я отправляла свое письмо, я получила твое и страшно обрадовалась. Я очень растрогана, что ты находишь время писать мне так часто. Поэтому я чувствую необходимость поприветствовать и поблагодарить тебя сразу же, сегодня, от всего сердца, мой дорогой душка Саша, и рассказать тебе, как я была счастлива вечером, войдя в мою комнату и обнаружив на столе твое письмо! <…>
Однако должна тебе сказать, что все, что ты пишешь в отношении детей, несправедливо. Как ты только можешь допустить мысль, что ты для них ничто! И что они тебя не любят! Это почти сумасшествие, мой дорогой. Я так огорчилась из-за тебя, что даже плакала и не могла заснуть вчера вечером, так меня это взволновало! Да, действительно, Ксения не умеет показать то, что она чувствует. Я ей часто говорю об этом. Но ведь это скорее от ложной скромности, а вовсе не из-за отсутствия любви и внимания к тебе. Как только тебе такое могло прийти в голову? Ты действительно несправедлив! Конечно же, я им об этом ничего не скажу.
У них волосы встанут дыбом от отчаяния. Но в нужное время и в нужном месте я им дам понять это. Георгия я уже спрашивала, почему он писал тебе так редко этой зимой. Он ответил мне с характерной ему скромностью, что боялся тебя утомлять ответами ему, несчастный! Естественно, это не причина. Он мог тебе писать, не дожидаясь ответа на каждое письмо. Но все-таки он делал это не из-за отсутствия намерения! Твои подобные идеи заставляют меня страшно страдать. Я чувствую себя просто несчастной! Я по собственному опыту знаю, какое зло могут причинять подобные мысли и как от них можно страдать! Но в данном случае они действительно несправедливы. Слава богу, что двое младших детей приносят тебе радость и утешение. У них более радостные характеры, более открытые. Они обладают даром показывать свои чувства, не стесняясь. А это большое счастье и для них самих, и для других! Поцелуй их от моего имени и скажи Мише, какое удовольствие мне доставило его письмо. А Беби, которая всегда так вежлива, на этот раз меня проигнорировала. Это заставляет меня думать, что она во мне совсем не нуждается!
<…>
Обнимаю тебя от всего сердца, мой любимый Саша! Да сохранит и благословит тебя Господь!
Навсегда твой верный друг Минни».
Как говорится, без комментариев...
____________________________
Источник: Боханов А.Н., Кудрина Ю.В. "Император Александр III и императрица Мария Федоровна. Переписка. 1884-1894 годы."