Четыре книги, одна судьба. Георгий Осоргин
Волей судьбы в мои руки попали одна за другой четыре книги. Первая, довольно-таки давно - "Архипелаг ГУЛАГ" Солженицына. О второй, "Записки уцелевшего" Сергея Голицына, я рассказывала в двух предыдущих постах своего журнала - " Неожиданное обретение духовной пищи" и " Что почитать..."
Третью и четвертую книги - "Записки князя Кирилла Николаевича Голицына", который приходится Сергею Голицыну двоюродным братом и Олега Волкова" "Погружение во тьму" я прочла этой осенью.
Все четыре книги объединяет то, что авторы были политзаключенными. Каждая книга интересна сама по себе. И во всех этих книгах упоминается факт трагической гибели Георгия Михайловича Осоргина и предшествующее ей свидание с женой... В каждой из этих книг эпизод описан несколько по-разному. В книге Волкова он вообще только упомянут, поэтому я не привожу цитату. Интересно было сопоставить описание нескольких источников.
Осоргин Георгий Михайлович. Фотография из следственного делаОсоргина Александра (Лина) Михайловна, рожденная княжна Голицына. Рисунок М.М. Осоргиной
"Ходит и посмеивается Георгий Михайлович Осоргин: "Comment vous portez-vous на этом острову?" - "А` lager comme a' lager". (Вот эти шуточки, эта подчёркнутая независимость аристократического духа - они-то больше всего и раздражают полузверячих соловецких тюремщиков. И однажды Осоргин назначен к расстрелу. И в этот самый день сошла на соловецкую пристань его молодая (он и сам моложе сорока) жена! И Осоргин просит тюремщиков: не омрачать жене свидания. Он обещает, что не даст ей задержаться долее трёх дней, и как только она уедет - пусть его расстреляют. И вот что значит это самообладание, которое за анафемой аристократии забыли мы, скулящие от каждой мелкой беды и каждой мелкой боли: три дня непрерывно с женой - и не дать ей догадаться! Ни в одной фразе не намекнуть! не дать тону упасть! не дать омрачиться глазам! Лишь один раз (жена жива и вспоминает теперь), когда гуляли вдоль Святого озера, она обернулась и увидела, как муж взялся за голову с мукой. - "Что с тобой?" - "Ничего", - прояснился он тут же. Она могла еще остаться - он упросил её уехать. Когда пароход отходил от пристани - он уже раздевался к расстрелу.)"
Александр Солженицын. Архипелаг ГУЛаг. Том 2 (части 3 и 4)
"Произошло следующее: несколько человек из осужденных по 58-й статье готовились к побегу, который они намеревались осуществить на лодке, чтобы достичь материка и затем финской границы. Предприятие это было раскрыто, и Москва, бы неповадно было другим, распорядилась так: расстрелять каждого десятого. Судя по дошедшей до нас цифре, для выполнения приказа был выстроен фронт из 800 человек. Среди прочих тогда погибли Георгий Осоргин, Александр Александрович Сиверс, Шильдер, сын историка, и другие.
Рассказывали, что за несколько дней до роковых событий на Попов остров приехала кузина, Линочка, которой было разрешено свидание с мужем Георгием Осоргиным. Георгий якобы к уже осведомлен о готовящейся участи, но заверил начальство, что он не единым словом в разговоре с женой не намекнет этом. Под каким-то предлогом ему удалось настоять на скорейшем отъезде жены и прервать ставшее тягостным свидание еще до истечения срока, положенного для личных встреч с родными. … К сожалению, до сих пор не нашлось еще живого свидетеля, который мог бы дать ответы на все вопросы, возникающие в связи с судьбой нашего общего друга".
(Записки князя Кирилла Николаевича Голицына. - Москва, ОАО Издательство «Радуга», 2008. С. 290)
"Вторично Лина поехала на свидание с мужем осенью 1929 года; опять выхлопатала благодетельница Пешкова. А тогда ГПУ ввело новые строгие правила - с трудом разрешалось приезжать в Соловки на свидание с родственниками. Деньги на поездку собрали с разных сторон, давали даже не очень близкие, но состоятельные люди. И Лина поехала, запасшись солидными документами, теплыми вещами и продуктами.
…Прибытие Лины было встречено всей массой заключенных как невиданная сенсация. Лагерное начальство, следуя указаниям из Москвы, отвело супругам отдельный домик. Днем Георгий где-то работал, к вечеру шел к жене, рано утром вновь уходил.
Впоследствии Лина рассказывала, что те дни были для них обоих самыми счастливыми за все время их недолгой совместной супружеской жизни. Они мечтали: с ареста Георгия прошло четыре года, значит, через шесть лет его отпустят, в Москву, даже с помощью Пешковой, не пустят, а отправят куда-то в ссылку, там они заживут вместе и будут счастливы. Лина приехала в Москву сияющая от счастья, всем рассказывала, как провела те десять дней. Она послала телеграмму, стала ждать ответное письмо.
Тогда же пришло два письма - от Дмитрия Гудовича матери и сестре и от Артемия Раевского сестрам. И в обоих письмах была примерно одинаковая фраза: "Передайте Лине мое глубокое сочувствие в постигшем ее горе".
Ко времени получения этих писем мы уже поселились в Котове, но я постоянно приезжал в Москву. Совершенно случайно из чьих-то разговоров я узнал о той фразе. Какая-то интуиция заставила меня встревожиться. Я отправился в Царицыно, где жили выселенные из Москвы еще в 1924 году Гудовичи. Там нашел мать Дмитрия Марию Сергеевну. Она показала мне письмо с той фразой, я прочел и тотчас же уехал узнавать, что же написал Артемий Раевский.
На Новинском бульваре, сзади гагаринского особняка, в старинном флигеле вместе в одной квартире жили Раевские, Осоргины и Самарины. Я встретил младшую Осоргину - Тоню, она прочла письмо Артемия и так же, как и я, встревожилась. Мы решили об этих письмах пока не говорить Лине. Я пошел искать свою мать…
- Боже, какой ужас! - воскликнула она.
На следующий день о тех фразах в письмах говорило уже много знакомых, дошло и до Лины. Она отправилась на Кузнецкий мост в Политический Красный Крест. Ей все равно предстояло туда идти, рассказать Пешковой о поездке в Соловки и поблагодарить ее. Екатерина Павловна, узнав о письмах, стала успокаивать Лину, а все же предложила ей прийти опять.
Через два дня я выходил из квартиры Мейенов в Большом Левшинском переулке и у выхода встретил Лину, бледную, с остановившимся взором.
- Это правда, - сказала она полушепотом.
Мы с нею поднялись. Сестра Соня вопросительно оглядела нас. Мы сняли пальто, прошли в комнату, сели в кресла.
- Это правда, - еще раз повторила Лина и стала рассказывать, что сообщила ей Пешкова, говорила тихо, размеренно. Никто слез не лил, но, наверное, бесслезное горе и страшнее, и глубже.
Ягода рассказал Пешковой, что Георгий был расстрелян 16 октября, то есть через три дня после отъезда Лины...
Впоследствии Лина вспоминала об одном соловецком эпизоде. Однажды, когда она и Георгий собирались ложиться спать, вдруг в дверь застучали. Георгий вышел, долго разговаривал с теми, кто стучал, вернулся, сказал, что справлялись по работе, что это совсем неинтересно. Лина тогда не придала никакого значения тому ночному разговору. А выходит, что приходили за Георгием, а он их уговорил подождать несколько дней, пока Лина не уедет... "
Сергей Голицын. Записки уцелевшего (Часть 2)
UPD. Вот еще несколько материалов об этом достойном человеке:
Георгий Осоргин - князю Григорию Трубецкому: "Настанет час, когда мы соберемся..." (письмо из Бутырок)
Осоргины
Третью и четвертую книги - "Записки князя Кирилла Николаевича Голицына", который приходится Сергею Голицыну двоюродным братом и Олега Волкова" "Погружение во тьму" я прочла этой осенью.
Все четыре книги объединяет то, что авторы были политзаключенными. Каждая книга интересна сама по себе. И во всех этих книгах упоминается факт трагической гибели Георгия Михайловича Осоргина и предшествующее ей свидание с женой... В каждой из этих книг эпизод описан несколько по-разному. В книге Волкова он вообще только упомянут, поэтому я не привожу цитату. Интересно было сопоставить описание нескольких источников.
Осоргин Георгий Михайлович. Фотография из следственного делаОсоргина Александра (Лина) Михайловна, рожденная княжна Голицына. Рисунок М.М. Осоргиной
"Ходит и посмеивается Георгий Михайлович Осоргин: "Comment vous portez-vous на этом острову?" - "А` lager comme a' lager". (Вот эти шуточки, эта подчёркнутая независимость аристократического духа - они-то больше всего и раздражают полузверячих соловецких тюремщиков. И однажды Осоргин назначен к расстрелу. И в этот самый день сошла на соловецкую пристань его молодая (он и сам моложе сорока) жена! И Осоргин просит тюремщиков: не омрачать жене свидания. Он обещает, что не даст ей задержаться долее трёх дней, и как только она уедет - пусть его расстреляют. И вот что значит это самообладание, которое за анафемой аристократии забыли мы, скулящие от каждой мелкой беды и каждой мелкой боли: три дня непрерывно с женой - и не дать ей догадаться! Ни в одной фразе не намекнуть! не дать тону упасть! не дать омрачиться глазам! Лишь один раз (жена жива и вспоминает теперь), когда гуляли вдоль Святого озера, она обернулась и увидела, как муж взялся за голову с мукой. - "Что с тобой?" - "Ничего", - прояснился он тут же. Она могла еще остаться - он упросил её уехать. Когда пароход отходил от пристани - он уже раздевался к расстрелу.)"
Александр Солженицын. Архипелаг ГУЛаг. Том 2 (части 3 и 4)
"Произошло следующее: несколько человек из осужденных по 58-й статье готовились к побегу, который они намеревались осуществить на лодке, чтобы достичь материка и затем финской границы. Предприятие это было раскрыто, и Москва, бы неповадно было другим, распорядилась так: расстрелять каждого десятого. Судя по дошедшей до нас цифре, для выполнения приказа был выстроен фронт из 800 человек. Среди прочих тогда погибли Георгий Осоргин, Александр Александрович Сиверс, Шильдер, сын историка, и другие.
Рассказывали, что за несколько дней до роковых событий на Попов остров приехала кузина, Линочка, которой было разрешено свидание с мужем Георгием Осоргиным. Георгий якобы к уже осведомлен о готовящейся участи, но заверил начальство, что он не единым словом в разговоре с женой не намекнет этом. Под каким-то предлогом ему удалось настоять на скорейшем отъезде жены и прервать ставшее тягостным свидание еще до истечения срока, положенного для личных встреч с родными. … К сожалению, до сих пор не нашлось еще живого свидетеля, который мог бы дать ответы на все вопросы, возникающие в связи с судьбой нашего общего друга".
(Записки князя Кирилла Николаевича Голицына. - Москва, ОАО Издательство «Радуга», 2008. С. 290)
"Вторично Лина поехала на свидание с мужем осенью 1929 года; опять выхлопатала благодетельница Пешкова. А тогда ГПУ ввело новые строгие правила - с трудом разрешалось приезжать в Соловки на свидание с родственниками. Деньги на поездку собрали с разных сторон, давали даже не очень близкие, но состоятельные люди. И Лина поехала, запасшись солидными документами, теплыми вещами и продуктами.
…Прибытие Лины было встречено всей массой заключенных как невиданная сенсация. Лагерное начальство, следуя указаниям из Москвы, отвело супругам отдельный домик. Днем Георгий где-то работал, к вечеру шел к жене, рано утром вновь уходил.
Впоследствии Лина рассказывала, что те дни были для них обоих самыми счастливыми за все время их недолгой совместной супружеской жизни. Они мечтали: с ареста Георгия прошло четыре года, значит, через шесть лет его отпустят, в Москву, даже с помощью Пешковой, не пустят, а отправят куда-то в ссылку, там они заживут вместе и будут счастливы. Лина приехала в Москву сияющая от счастья, всем рассказывала, как провела те десять дней. Она послала телеграмму, стала ждать ответное письмо.
Тогда же пришло два письма - от Дмитрия Гудовича матери и сестре и от Артемия Раевского сестрам. И в обоих письмах была примерно одинаковая фраза: "Передайте Лине мое глубокое сочувствие в постигшем ее горе".
Ко времени получения этих писем мы уже поселились в Котове, но я постоянно приезжал в Москву. Совершенно случайно из чьих-то разговоров я узнал о той фразе. Какая-то интуиция заставила меня встревожиться. Я отправился в Царицыно, где жили выселенные из Москвы еще в 1924 году Гудовичи. Там нашел мать Дмитрия Марию Сергеевну. Она показала мне письмо с той фразой, я прочел и тотчас же уехал узнавать, что же написал Артемий Раевский.
На Новинском бульваре, сзади гагаринского особняка, в старинном флигеле вместе в одной квартире жили Раевские, Осоргины и Самарины. Я встретил младшую Осоргину - Тоню, она прочла письмо Артемия и так же, как и я, встревожилась. Мы решили об этих письмах пока не говорить Лине. Я пошел искать свою мать…
- Боже, какой ужас! - воскликнула она.
На следующий день о тех фразах в письмах говорило уже много знакомых, дошло и до Лины. Она отправилась на Кузнецкий мост в Политический Красный Крест. Ей все равно предстояло туда идти, рассказать Пешковой о поездке в Соловки и поблагодарить ее. Екатерина Павловна, узнав о письмах, стала успокаивать Лину, а все же предложила ей прийти опять.
Через два дня я выходил из квартиры Мейенов в Большом Левшинском переулке и у выхода встретил Лину, бледную, с остановившимся взором.
- Это правда, - сказала она полушепотом.
Мы с нею поднялись. Сестра Соня вопросительно оглядела нас. Мы сняли пальто, прошли в комнату, сели в кресла.
- Это правда, - еще раз повторила Лина и стала рассказывать, что сообщила ей Пешкова, говорила тихо, размеренно. Никто слез не лил, но, наверное, бесслезное горе и страшнее, и глубже.
Ягода рассказал Пешковой, что Георгий был расстрелян 16 октября, то есть через три дня после отъезда Лины...
Впоследствии Лина вспоминала об одном соловецком эпизоде. Однажды, когда она и Георгий собирались ложиться спать, вдруг в дверь застучали. Георгий вышел, долго разговаривал с теми, кто стучал, вернулся, сказал, что справлялись по работе, что это совсем неинтересно. Лина тогда не придала никакого значения тому ночному разговору. А выходит, что приходили за Георгием, а он их уговорил подождать несколько дней, пока Лина не уедет... "
Сергей Голицын. Записки уцелевшего (Часть 2)
UPD. Вот еще несколько материалов об этом достойном человеке:
Георгий Осоргин - князю Григорию Трубецкому: "Настанет час, когда мы соберемся..." (письмо из Бутырок)
Осоргины