Вопросы диалектической логики
Суворов О.А
ol.suvoroff2014@yandex.ru
ЛОГИЧЕСКОЕ ТОЖДЕСТВО
МАТЕРИАЛИЗМА И ИДЕАЛИЗМА
В ходе обсуждения тех или иных философских проблем почти постоянно приходится сталкиваться с таким историческим анахронизмом, как несовместимость материализма и идеализма. Ввиду этого философские дискуссии нередко утрачивают свою конструктивность и превращаются в так называемый «хор глухих».
Исторически сложилось так, что главным образом именно наше (советское и постсоветское) философское мышление оказалось, без преувеличения сказать, зараженным указанным анахронизмом. Причина этого очевидна, и она заключается в том принудительном марксистско-ленинском коллапсе, в котором наше общество и его сознание пребывали свыше семи десятков лет.
Обратимся к источникам метафизического (антидиалектического) разрыва материализма и идеализма и, по возможности, проанализируем их.
Вопрос о соотношении материи и сознания, как основной философский вопрос, своими корнями уходит в глубокую древность, изначально представляя собой религиозно-пещерные мифы о противоположности тела и души. Как ни странно, но именно эти полудикие проблески сознания оказались зародышем философского мышления и его основного вопроса, от которого впоследствии отпочковались не только диалектика (как сфера объектно-субъектного отношения), но и все современные науки. И это естественно, потому что любая наука имеет своим предметом, в конечном счёте, всё тот же, хотя и конкретно видоизмененный, основной философский вопрос, т.е. в той или иной форме материализованное сознание, или, что одно и то же, осознанную материю.
С этой точки зрения соотношение бытия и мышления, отражаемого и отраженного, объективного и субъективного правомерно рассматривать как объективно-реальный процесс самопознания природой самоё себя, процесс, в котором человек выступает в качестве целенаправленного агента, в противоположность стихийности его окружения.
В этом процессе познается, безусловно, объективный мир, т.е. мир, находящийся вне и независимо от познающего субъекта. Однако осуществляется и может осуществляться данная процедура только и только посредством связи познаваемого и познающего, т.е. связи объекта и субъекта. Иными словами, объективное дается нам исключительно через нашу собственную субъективность, так что все наши знания о внешнем мире всегда и неотвратимо представляют собой противоречивую форму субъективации объективного, или, что то же, объективации субъективного. Поэтому единственная реальность, с которой на самом деле мы только и можем иметь дело, так же представляет собой не что иное, как субъективированную объективность, или её ипостась -- объективированную субъективность.
И хотя. например, Гегель не использовал подобную терминологию, однако подлинный смысл его тождества бытия и мышления, сводится по существу именно к этому, если, конечно, действительно освободит этот смысл как от словесной шелухи самого Гегеля, так и надуманностей многочисленных его интерпретаторов.
То есть для Гегеля, и это чрезвычайно важно, бессмысленно (беспредметно) говорить о материи и сознании, бытие и мышлении, отражаемом и отраженном, объективном и субъективном в плане их абсолютного противопоставления и отрыва друг от друга: любая из этих противоположных сторон основного философского вопроса переходит в иное самоё себя. Отсюда и любая информация об этих, основных, противоположностях возможна исключительно через их взаимную связь, вне которой они в равной мере суть ничто, т.е. трансцендентные «вещи в себе».
В этом, собственно, и заключается диалектическое (логико-гносеологическое) тождество противоположностей основного вопроса философии, как феноменов единой объективной реальности. Я не оговорился: именно феноменов объективной реальности, ибо всей материи действительно присуще «свойство» , родственное не только ощущению, но и сознанию, свойство отражения. Но если нечто действительно существует, а в части ощущений и сознания в этом может сомневаться только умалишенный, то все рассуждения о двух реальностях - объективной и субъективной - неминуемо сводятся к метафизической болтовне дуалистического толка.
Отсюда же, кстати заметить, изначально и вытекает глубоко диалектическая мысль о ненужности трёх разных слов: диалектика, Логика и теория познания суть одно и то же. Ибо вне познания (отношения бытия и мышления) нет диалектики, и, наоборот, вне диалектики нет научной гносеологии, а вне того и другого нет Логики. Это означает, что гегелевское тождество отнюдь не субстратное тождество бытия и мышления в духе вульгарно-монистического материализма Маркса: «идеальное есть не что иное, как материальное, пересаженное в человеческую голову и преобразованное в ней». То есть, у Гегеля речь идёт не о природе бытия и мышления, а именно о взаимоотношении этих противоположностей, или, что одно и то же, о процессе познания, подчиняющемуся таким общим законам развития, совокупность которых как раз и образует содержательную, или диалектическую, Логику. И таково, следовательно, действительное «рациональное зерно» гегельянства, если его в самом деле очистить от различных профанаций, и, в первую очередь, марксистско-ленинских.
Вдумчивый специалист, как я надеюсь, в состоянии понять, что если исходить из этой сути дела, то взаимоисключающее противопоставление материализма и идеализма оказывается не имеющим под собой достаточных логических оснований, поскольку диаметрально противоположные воззрения по природе своей являются не чем иным, как зеркальным отражением друг друга.
Кроме того, сама эта антиномия, на основе вопроса о «первичности», проистекает из того ложного представления, согласно которому об объективной реальности якобы можно судить без всякой ссылки на субъект.
Конечно, с позиции так называемого «здравого смысла», лежащего в основе естественнонаучного материализма, кажется бесспорным, что предмет познания существует до и независимо от познающего субъекта. Однако даже с такой, казалось бы, безупречной позиции все же невозможно избежать включённости субъекта в объект и, наоборот, объекта в субъект, как неотъемлемых сторон познанной реальности. Ибо, в противном случае, как материализм, так и идеализм (в объективистской трактовке), неминуемо оборачиваются, как я уже отметил, дуализмом.
Вместе с этим противопоставление материализма и идеализма (как сугубо объективистских концепций) по вопросу «первичности» исходных для них субстанций (материи либо сознания) неминуемо отождествляет данные гносеологические направления, поскольку сами эти субстанции определяются исключительно друг через друга: материя осознается, а сознание материализуется. Словом, гносеологически нет материи без сознания и нет сознания без материи. То есть, достаточно поменять исходные понятия, являющиеся по существу инобытием друг друга, как от противоположности материализма и идеализма, не остается и следа.
Таким образом, с какой философской позиции (в смысле «первичности» материи либо сознания) не подходи, познание неизменно окажется процессом, в котором нет (и принципиально не может быть) ни самодовлеющих, ни предопределяющих противоположностей. Ибо последние неразрывно связаны, взаимодействуют между собой и, таким образом, взаимно определяют друг друга; и это, в первую очередь, касается взаимоотношения противоположностей основного вопроса философии, обусловливающих гносеологический характер связи всех остальных категорий диалектики и основанной на ней содержательной Логики.
Всё сказанное, разумеется, не отрицает фактического отличия материализма от идеализма: диалектическое тождество не бывает без имманентно присущего ему различия. Причём формально можно, конечно, исходить как из первичности материи, так и из первичности сознания, и получить в том и другом случае непротиворечивые, с точки зрения традиционной логики, следствия в виде соответствующих гносеологических концепций. Однако делать ни того, ни другого как раз и не нужно: логика познания (диалектическая логика), основанная на единстве (тождества и различия) бытия и мышления, не совместима с естественнонаучным детерминизмом. К сожалению, это положение (выделенное курсивом) не усвоено современной философской культурой, что позволяет, например, К.Попперу с беспардонной лёгкостью рассматривать диалектику как пустословие, считая, по-видимому, всех сторонников диалектики, начиная с глубокой древности, просто недоумками.
Что касается так называемого «субъективного идеализма» (терминология, присущая, насколько мне известно, только марксизму-ленинизму), то он всегда и вполне обоснованно отстаивал тезис о неразрывности объектно-субъектного отношения: быть, значит быть воспринимаемым (Беркли, Мах); без субъекта нет объекта и без объекта нет субъекта (Авенариус, Юм, Фихте). И здесь не нужны никакие (ни гегелевские, ни марксистские) новации, ибо взаимоотношение основных гносеологических противоположностей, без которого вообще невозможно познание, уже само по себе делает бессмысленным вопрос об их «первичности». То есть «субъективный идеализм» (раз уж бытует этот термин) диалектически снимает метафизическую противоположность материализма и идеализма, обеспечивая тем самым единство философского мышления.
Между тем трактовка основного вопроса философии, принципиально противопоставляющая материю и сознание и изображающая их отношение как однонаправленную причинную связь, является в своем существе некорректной уже потому, что заведомо ставит заслон продуктивному решению любой гносеологической проблемы.
В самом деле, что, например, дает и вообще может дать «переворот» гегельянства, якобы совершенный Марксом? На мой взгляд, ничего, кроме невежественной нелепицы о том, что, будь-то бы, не человек с его мышлением познает бытие, а, наоборот, бытие познает человеческое мышление. И тут, следовательно, важно понять, что нет никакой разницы, когда мы говорим, что природа есть инобытие духа, или, наоборот, что дух есть инобытие природы. Подчеркнем, именно инобытие, означающее, в частности, и по Гегелю отнюдь не порождение одного другим (марксистская фантазия), а одно и то же, но проявляющееся в гносеологически противоположных формах. Словом, в этом пункте Маркс по существу не перевернул Гегеля, а попросту переврал его.
В заключение хотелось бы обратить внимание так же на то, что метафизически-детерминистский обряд, в который Маркс попытался втиснуть всю предшествующую философию, как известно, пришелся по вкусу пришедшим к власти в России террористам-большевикам. И они директивно инициировали так называемую «марксистско-ленинскую философию, призванную теоретически оправдать затеянный ими преступный социальный эксперимент, чуть было не уничтоживший весь генофонд русской нации. Конечно, в целом вредоносное значение марксизма-ленинизма еще предстоит исследовать, но уже сегодня вполне очевидно, что в рамках именно этой псевдонаучной философской доктрины, гегелевскому замыслу диалектической логики, обоснованно отождествляющей (в диалектическом смысле) материализм и идеализм и на этой основе восходящей к единству философского мышления, был нанесен наиболее заметный ущерб.
ol.suvoroff2014@yandex.ru
ЛОГИЧЕСКОЕ ТОЖДЕСТВО
МАТЕРИАЛИЗМА И ИДЕАЛИЗМА
В ходе обсуждения тех или иных философских проблем почти постоянно приходится сталкиваться с таким историческим анахронизмом, как несовместимость материализма и идеализма. Ввиду этого философские дискуссии нередко утрачивают свою конструктивность и превращаются в так называемый «хор глухих».
Исторически сложилось так, что главным образом именно наше (советское и постсоветское) философское мышление оказалось, без преувеличения сказать, зараженным указанным анахронизмом. Причина этого очевидна, и она заключается в том принудительном марксистско-ленинском коллапсе, в котором наше общество и его сознание пребывали свыше семи десятков лет.
Обратимся к источникам метафизического (антидиалектического) разрыва материализма и идеализма и, по возможности, проанализируем их.
Вопрос о соотношении материи и сознания, как основной философский вопрос, своими корнями уходит в глубокую древность, изначально представляя собой религиозно-пещерные мифы о противоположности тела и души. Как ни странно, но именно эти полудикие проблески сознания оказались зародышем философского мышления и его основного вопроса, от которого впоследствии отпочковались не только диалектика (как сфера объектно-субъектного отношения), но и все современные науки. И это естественно, потому что любая наука имеет своим предметом, в конечном счёте, всё тот же, хотя и конкретно видоизмененный, основной философский вопрос, т.е. в той или иной форме материализованное сознание, или, что одно и то же, осознанную материю.
С этой точки зрения соотношение бытия и мышления, отражаемого и отраженного, объективного и субъективного правомерно рассматривать как объективно-реальный процесс самопознания природой самоё себя, процесс, в котором человек выступает в качестве целенаправленного агента, в противоположность стихийности его окружения.
В этом процессе познается, безусловно, объективный мир, т.е. мир, находящийся вне и независимо от познающего субъекта. Однако осуществляется и может осуществляться данная процедура только и только посредством связи познаваемого и познающего, т.е. связи объекта и субъекта. Иными словами, объективное дается нам исключительно через нашу собственную субъективность, так что все наши знания о внешнем мире всегда и неотвратимо представляют собой противоречивую форму субъективации объективного, или, что то же, объективации субъективного. Поэтому единственная реальность, с которой на самом деле мы только и можем иметь дело, так же представляет собой не что иное, как субъективированную объективность, или её ипостась -- объективированную субъективность.
И хотя. например, Гегель не использовал подобную терминологию, однако подлинный смысл его тождества бытия и мышления, сводится по существу именно к этому, если, конечно, действительно освободит этот смысл как от словесной шелухи самого Гегеля, так и надуманностей многочисленных его интерпретаторов.
То есть для Гегеля, и это чрезвычайно важно, бессмысленно (беспредметно) говорить о материи и сознании, бытие и мышлении, отражаемом и отраженном, объективном и субъективном в плане их абсолютного противопоставления и отрыва друг от друга: любая из этих противоположных сторон основного философского вопроса переходит в иное самоё себя. Отсюда и любая информация об этих, основных, противоположностях возможна исключительно через их взаимную связь, вне которой они в равной мере суть ничто, т.е. трансцендентные «вещи в себе».
В этом, собственно, и заключается диалектическое (логико-гносеологическое) тождество противоположностей основного вопроса философии, как феноменов единой объективной реальности. Я не оговорился: именно феноменов объективной реальности, ибо всей материи действительно присуще «свойство» , родственное не только ощущению, но и сознанию, свойство отражения. Но если нечто действительно существует, а в части ощущений и сознания в этом может сомневаться только умалишенный, то все рассуждения о двух реальностях - объективной и субъективной - неминуемо сводятся к метафизической болтовне дуалистического толка.
Отсюда же, кстати заметить, изначально и вытекает глубоко диалектическая мысль о ненужности трёх разных слов: диалектика, Логика и теория познания суть одно и то же. Ибо вне познания (отношения бытия и мышления) нет диалектики, и, наоборот, вне диалектики нет научной гносеологии, а вне того и другого нет Логики. Это означает, что гегелевское тождество отнюдь не субстратное тождество бытия и мышления в духе вульгарно-монистического материализма Маркса: «идеальное есть не что иное, как материальное, пересаженное в человеческую голову и преобразованное в ней». То есть, у Гегеля речь идёт не о природе бытия и мышления, а именно о взаимоотношении этих противоположностей, или, что одно и то же, о процессе познания, подчиняющемуся таким общим законам развития, совокупность которых как раз и образует содержательную, или диалектическую, Логику. И таково, следовательно, действительное «рациональное зерно» гегельянства, если его в самом деле очистить от различных профанаций, и, в первую очередь, марксистско-ленинских.
Вдумчивый специалист, как я надеюсь, в состоянии понять, что если исходить из этой сути дела, то взаимоисключающее противопоставление материализма и идеализма оказывается не имеющим под собой достаточных логических оснований, поскольку диаметрально противоположные воззрения по природе своей являются не чем иным, как зеркальным отражением друг друга.
Кроме того, сама эта антиномия, на основе вопроса о «первичности», проистекает из того ложного представления, согласно которому об объективной реальности якобы можно судить без всякой ссылки на субъект.
Конечно, с позиции так называемого «здравого смысла», лежащего в основе естественнонаучного материализма, кажется бесспорным, что предмет познания существует до и независимо от познающего субъекта. Однако даже с такой, казалось бы, безупречной позиции все же невозможно избежать включённости субъекта в объект и, наоборот, объекта в субъект, как неотъемлемых сторон познанной реальности. Ибо, в противном случае, как материализм, так и идеализм (в объективистской трактовке), неминуемо оборачиваются, как я уже отметил, дуализмом.
Вместе с этим противопоставление материализма и идеализма (как сугубо объективистских концепций) по вопросу «первичности» исходных для них субстанций (материи либо сознания) неминуемо отождествляет данные гносеологические направления, поскольку сами эти субстанции определяются исключительно друг через друга: материя осознается, а сознание материализуется. Словом, гносеологически нет материи без сознания и нет сознания без материи. То есть, достаточно поменять исходные понятия, являющиеся по существу инобытием друг друга, как от противоположности материализма и идеализма, не остается и следа.
Таким образом, с какой философской позиции (в смысле «первичности» материи либо сознания) не подходи, познание неизменно окажется процессом, в котором нет (и принципиально не может быть) ни самодовлеющих, ни предопределяющих противоположностей. Ибо последние неразрывно связаны, взаимодействуют между собой и, таким образом, взаимно определяют друг друга; и это, в первую очередь, касается взаимоотношения противоположностей основного вопроса философии, обусловливающих гносеологический характер связи всех остальных категорий диалектики и основанной на ней содержательной Логики.
Всё сказанное, разумеется, не отрицает фактического отличия материализма от идеализма: диалектическое тождество не бывает без имманентно присущего ему различия. Причём формально можно, конечно, исходить как из первичности материи, так и из первичности сознания, и получить в том и другом случае непротиворечивые, с точки зрения традиционной логики, следствия в виде соответствующих гносеологических концепций. Однако делать ни того, ни другого как раз и не нужно: логика познания (диалектическая логика), основанная на единстве (тождества и различия) бытия и мышления, не совместима с естественнонаучным детерминизмом. К сожалению, это положение (выделенное курсивом) не усвоено современной философской культурой, что позволяет, например, К.Попперу с беспардонной лёгкостью рассматривать диалектику как пустословие, считая, по-видимому, всех сторонников диалектики, начиная с глубокой древности, просто недоумками.
Что касается так называемого «субъективного идеализма» (терминология, присущая, насколько мне известно, только марксизму-ленинизму), то он всегда и вполне обоснованно отстаивал тезис о неразрывности объектно-субъектного отношения: быть, значит быть воспринимаемым (Беркли, Мах); без субъекта нет объекта и без объекта нет субъекта (Авенариус, Юм, Фихте). И здесь не нужны никакие (ни гегелевские, ни марксистские) новации, ибо взаимоотношение основных гносеологических противоположностей, без которого вообще невозможно познание, уже само по себе делает бессмысленным вопрос об их «первичности». То есть «субъективный идеализм» (раз уж бытует этот термин) диалектически снимает метафизическую противоположность материализма и идеализма, обеспечивая тем самым единство философского мышления.
Между тем трактовка основного вопроса философии, принципиально противопоставляющая материю и сознание и изображающая их отношение как однонаправленную причинную связь, является в своем существе некорректной уже потому, что заведомо ставит заслон продуктивному решению любой гносеологической проблемы.
В самом деле, что, например, дает и вообще может дать «переворот» гегельянства, якобы совершенный Марксом? На мой взгляд, ничего, кроме невежественной нелепицы о том, что, будь-то бы, не человек с его мышлением познает бытие, а, наоборот, бытие познает человеческое мышление. И тут, следовательно, важно понять, что нет никакой разницы, когда мы говорим, что природа есть инобытие духа, или, наоборот, что дух есть инобытие природы. Подчеркнем, именно инобытие, означающее, в частности, и по Гегелю отнюдь не порождение одного другим (марксистская фантазия), а одно и то же, но проявляющееся в гносеологически противоположных формах. Словом, в этом пункте Маркс по существу не перевернул Гегеля, а попросту переврал его.
В заключение хотелось бы обратить внимание так же на то, что метафизически-детерминистский обряд, в который Маркс попытался втиснуть всю предшествующую философию, как известно, пришелся по вкусу пришедшим к власти в России террористам-большевикам. И они директивно инициировали так называемую «марксистско-ленинскую философию, призванную теоретически оправдать затеянный ими преступный социальный эксперимент, чуть было не уничтоживший весь генофонд русской нации. Конечно, в целом вредоносное значение марксизма-ленинизма еще предстоит исследовать, но уже сегодня вполне очевидно, что в рамках именно этой псевдонаучной философской доктрины, гегелевскому замыслу диалектической логики, обоснованно отождествляющей (в диалектическом смысле) материализм и идеализм и на этой основе восходящей к единству философского мышления, был нанесен наиболее заметный ущерб.