В. Цигаль об А.Кокорине (послесловие к книге "В стране великого сказочника")
О Кокорине
Ушел из жизни Анатолий Владимирович Кокорин. В жизни его многочисленных друзей он занимал большое место. Прежде всего, его любили. Есть художники, которые в иллюстрации видят повод показать себя. Показать свое формальное мастерство, свое владение пятном, цветом, неожиданной, острой композицией, пугающей новизной решения. Это подойдет взрослым.
Есть мастера, которые для понятности говорят языком, стилизованным под детский лепет. Рисунки программно наивны, упрощены до знака. Они похожи внешне на детские, но хуже.
Иллюстрации Кокорина к Андерсену нарисованы, как и написаны тексты - для детей и взрослых одновременно.
Я помню свое детство и эти самые сказки. Именно так я, мальчиком, представлял себе сказки: «Снежная королева», «Гадкий утенок», «Голый король», «Свинопас» и другие, как нарисовал их Кокорин шестьдесят лет спустя.
Я допускаю, что возможны и другие решения и «прочтения», но для меня его иллюстрации настолько проникли в сказку, настолько совпадают с ней, что о других решениях мне думается - зачем? А впрочем, пусть попробуют! В связи с этим мне вспомнился разговор с Анатолием Владимировичем. Он как-то сказал: «...вот решил попробовать новые рисунки совсем по-другому... Как-то хочется вырваться из привычного... Другой подход, другая техника исполнения и т. д., а поработал и увидел: опять вернулся к старому! Видно, от себя не уйдешь!»
Что это, штамп, заученный прием или почерк? Или это индивидуальность, лицо автора?
Теперь, вспоминая этот давний разговор, я думаю о том «автопортрете», который всегда присутствует в произведении художника. Кокорин - это личность очень цельная и чистая. И такие же его рисунки вообще, и к сказкам в особенности.
Из-за рисунков проглядывает добрый, очаровательный человек, артистическая натура, творящая с огромным интеллектуальным напряжением и одновременно с детским удивлением смотрящая на мир, в котором мы живем.
Он видел этот мир красиво.
В моем воображении возникают два великолепных человека: один длинный, несуразный - великий Андерсен, и другой - сам Кокорин. Коренастый, внешне спокойный, неторопливый, прочный. Однако знающие его близко могут сказать о его невероятной скромности, незащищенности. Два человека... Если бы они встретились в этой жизни? Как бы произошло знакомство, соавторство? Они встретились, столь различные. Они нашли друг друга в Истории.
Один из огромной России приехал к другому в крохотную Данию, чтобы слиться в один портрет Человека и Художника с большой буквы. Иллюстрации Кокорина. Первое слово о них - очарование! Слово емкое, этим словом можно и закончить. Оно может стоять и в середине. Очарование! Они, эти иллюстрации, веселые и грустные, живописные и графичные одновременно.
Но сама сила их в том, что они передают дух сказки. Глядя на них, почти не думаешь, как красиво нарисовано и раскрашено, а погружаешься в чудо, видишь живого Андерсена, смотрящего сегодня на проплывающего по реке «Стойкого оловянного солдатика», или абсолютно веришь, что именно так «Буря перевесила вывески» и только так реагировали жители города на эти события.
А если рисунки не совпадают с вашим представлением о герое или какой-нибудь ситуации в сказке, то вы невольно соглашаетесь с взглядом художника, так он свеж и убедителен.
Общеизвестно, что сильный художник может изменить читательское представление об образе героя книги и может помочь понять, раскрыть идею литературного произведения.
В иллюстрациях Кокорина есть эта убедительность, которая покоряет мастерством, озорством, игровым моментом, фейерверком радостных красок.
Кокорин говорит рисунками с маленьким читателем, с начинающим свой путь человеком о самых серьезных вещах на свете, и говорит весело, шутя. Каждый раз, когда Толя дарил мне очередную книгу с картинками, я читал и закрывал ее с чувством тихой радости и с улыбкой.
Потом кидался к телефону выражать свои восторги, но часто по заведенному у нас с ним порядку-восторги в иронической форме. Несколько раз мы ездили вместе с Кокориным в разные страны. Много раз, путешествуя потом без него, я считал необходимым для себя расставить пошире ноги, плотно «прирасти» к этой новой для меня земле, слиться с ней и напряженно, по-кокорински взглянув, провести в альбоме только одну упругую нужную линию, как бы обводя контуром изображение. «Не волоси!» - говорил Анатолий Владимирович, глядя на «мохнатый» рисунок, и его лицо светилось, брови ползли вверх, а веки прикрывали глаза. Он излучал веселость.
«Труден был путь к лаконизму»,- любил он повторять, отбиваясь от моих замечаний, что, мол, очень уж упростил пейзаж или очень обобщенно, до схемы - лошадь или козу.
Потом, глядя на рисунки в его альбомах и книгах, я поражался, как органично у него ложится рисунок на лист, как соседствует с текстом, шрифтом, как сама линия весело вьется, а где и рвется, как крошится угольный карандаш под напором темперамента, охватывая контуром фигурки трогательных героев Андерсена.
Взгляните на его станковые композиции и зарисовки, где к линейному рисунку присоединяется акварель. Виртуозно, широко, разнофактурно он окрашивает лист широкой щетинной кистью, а рядом волнуется острейшая карандашная линия.
Он работал с удовольствием и, работая, напевал.
И еще одна особенность. Он рисовал в альбом не наброски для памяти, а творил готовые, законченные произведения, которые дома без поправок ложились в паспарту. Их можно было сразу отправлять на выставку! Уже немолодой и не очень здоровый, как он мгновенно мобилизовывал себя на работу! Без прикидки, без раскачки, немедленно распахивал альбом и. невзирая на жару или ледяной ветер, дождь, буквально врывался в пейзаж, интерьер, лицо человека... потом, придя в гостиницу, валился на кровать... Рисунок эгоистично забирал всего Кокорина.
Однажды мы с ним подошли на выставке к его иллюстрациям к «Севастопольским рассказам». Я сказал: «Этот бы рисунок надо снять!» Он: «Пусть повисит!»
Он мучительно долго и строго отбирал рисунки на выставку, но отобрав, был уверен в правильности отбора.
Если я спрашивал его мнение о моих работах, и ему не нравилось, то он, преодолевая свою природную деликатность, говорил с трудом, но всю правду. Честность.
Много лет мы с ним играли в Учителя и ученика. Тема была постоянной: беспутный гуляка-ученик и мудрый, отечески заботливый учитель. Перебираю книги, альбомы, письма Кокорина за тридцать лет. Вот некоторые дарственные надписи:
На альбоме «В Голландии». Случилось так, что он потерял в Амстердаме свой складной стульчик. Я отдал ему свой. «Как учителю». Нарисован стульчик и написано: «Дорогой Витя, всегда буду помнить со слезами благодарности».
На книге «Конек-Горбунок» Ершова:
«...Витя, опять прошу тебя, не будь строгим по поводу хвостов, количества пальцев на руках и т. д. и т. п. Несмотря на все эти непорядки, книга получила Диплом I степени.
7.N.84»
На книге «Письма с мельницы» А. Доде:
«...Признаться, здесь Вите будет трудновато, разве что конь на стр. 174 да овечки на стр. 8.
Учитель, отец А. Кокорин. 16.11.84»
На Новый год он подарил нам голубой штоф 1877 года. Надпись «Ученику от учителя».
Альбом «Анатолий Кокорин. Графика».
Надпись: «... Этот толстый альбом наполнен безграмотными рисунками: четыре пальца на руках вместо положенных пяти, лошади похожи на собак, собаки на овец... и все же. Говорят, в них что-то такое есть - есть то, чего нет у других. Ваш Толя. Март 1985»
В моих посланиях к нему я просил:
«Учитель, воспитай ученика, чтоб было у кого потом учиться! (Е. Винокуров)»
Новогодними поздравительными открытками мы обменивались много лет. Обязательно с рисуночком.
Толя заранее очень волновался. Какого зверя год? Собака, кабан, заяц? Какого цвета?
Жаловался, что не может нарисовать зайца, и т. д. Потом прекрасно все получалось. И звери были из его сказок. Правда, не каждый год он рисовал зверей. Иногда себя, свою семью. Однажды - себя, лежащего на животе, в руках и босых ногах четыре кисточки. Очень милые смешные рисунки Однажды я устроил у нас дома выставку «поздравительных открыток». Повесили афишу на лестнице у лифта. Разослали пригласительные билеты. Экспонировались открытки О. Верейского и А. Кокорина. Был вернисаж. Была статья «Малые шедевры». На банкете Кокорин выступил с речью на немецком языке, изображая гостя из ГДР. Нес абракадабру. Его рисунки и здесь, собранные за восемнадцать лет, смотрелись прелестно. На открытке 1981 года он нарисовал нам Андерсена, опирающегося на трость, помахивающего цилиндром и приветливо улыбающегося. Подпись: «Этот товарищ тоже поздравляет и мечтает попасть в уникальную коллекцию Цигаля...» Толя постоянно думал об Андерсене.
Друзья Анатолия Владимировича считали, что у него есть сходство с Жаном Габеном. Во всяком случае, он был внешне артистичен и одарен музыкально, с блеском играл в пародиях, капустниках и домашних спектаклях. Бог щедро одарил его чувством юмора. На день рождения М. В. Куприянова мы явились поздравить юбиляра маленькой пьесой.
Кокорин был в костюме Рембрандта, Леонид Сойфертис - Хальс, Владимир Цигаль -Пиросманашвили, Мирель Шагинян - дочь Тициана Лавиния, Виктор Цигаль - Тициан, автор стихов и ведущий - Юрий Казмичов. Лавиния на блюде подносила подарки. Гротескные костюмы из подручных тряпок и бумаги, береты, перья, трико.
К сожалению, пьеса утеряна, сюжет позабылся, но аромат остался в памяти.
Кокорин играл самозабвенно. Мы подыгрывали как могли. Зрители и сами артисты хохотали до головной боли.
После совместной поездки в Голландию, в 1960 году, я сделал серию акварельных рисунков о Голландии. Они пролежали лет двадцать, и никто их не видел. А примерно в 1980 году я придумал «ключ» к этой серии. Нарисовал композиционный портрет «Кокорин в Голландии». Он объединил листы серии, стал их центром.
В портрет я пытался вложить впечатления о наших поездках и свое отношение к другу.
Виктор Цигаль
7 июня 1987 года
Использована репродукция: В.Цигаль "Кокорин в Голландии", 1978 (из серии "В Голландии") - с сайта
sovcom.ru
Ушел из жизни Анатолий Владимирович Кокорин. В жизни его многочисленных друзей он занимал большое место. Прежде всего, его любили. Есть художники, которые в иллюстрации видят повод показать себя. Показать свое формальное мастерство, свое владение пятном, цветом, неожиданной, острой композицией, пугающей новизной решения. Это подойдет взрослым.
Есть мастера, которые для понятности говорят языком, стилизованным под детский лепет. Рисунки программно наивны, упрощены до знака. Они похожи внешне на детские, но хуже.
Иллюстрации Кокорина к Андерсену нарисованы, как и написаны тексты - для детей и взрослых одновременно.
Я помню свое детство и эти самые сказки. Именно так я, мальчиком, представлял себе сказки: «Снежная королева», «Гадкий утенок», «Голый король», «Свинопас» и другие, как нарисовал их Кокорин шестьдесят лет спустя.
Я допускаю, что возможны и другие решения и «прочтения», но для меня его иллюстрации настолько проникли в сказку, настолько совпадают с ней, что о других решениях мне думается - зачем? А впрочем, пусть попробуют! В связи с этим мне вспомнился разговор с Анатолием Владимировичем. Он как-то сказал: «...вот решил попробовать новые рисунки совсем по-другому... Как-то хочется вырваться из привычного... Другой подход, другая техника исполнения и т. д., а поработал и увидел: опять вернулся к старому! Видно, от себя не уйдешь!»
Что это, штамп, заученный прием или почерк? Или это индивидуальность, лицо автора?
Теперь, вспоминая этот давний разговор, я думаю о том «автопортрете», который всегда присутствует в произведении художника. Кокорин - это личность очень цельная и чистая. И такие же его рисунки вообще, и к сказкам в особенности.
Из-за рисунков проглядывает добрый, очаровательный человек, артистическая натура, творящая с огромным интеллектуальным напряжением и одновременно с детским удивлением смотрящая на мир, в котором мы живем.
Он видел этот мир красиво.
В моем воображении возникают два великолепных человека: один длинный, несуразный - великий Андерсен, и другой - сам Кокорин. Коренастый, внешне спокойный, неторопливый, прочный. Однако знающие его близко могут сказать о его невероятной скромности, незащищенности. Два человека... Если бы они встретились в этой жизни? Как бы произошло знакомство, соавторство? Они встретились, столь различные. Они нашли друг друга в Истории.
Один из огромной России приехал к другому в крохотную Данию, чтобы слиться в один портрет Человека и Художника с большой буквы. Иллюстрации Кокорина. Первое слово о них - очарование! Слово емкое, этим словом можно и закончить. Оно может стоять и в середине. Очарование! Они, эти иллюстрации, веселые и грустные, живописные и графичные одновременно.
Но сама сила их в том, что они передают дух сказки. Глядя на них, почти не думаешь, как красиво нарисовано и раскрашено, а погружаешься в чудо, видишь живого Андерсена, смотрящего сегодня на проплывающего по реке «Стойкого оловянного солдатика», или абсолютно веришь, что именно так «Буря перевесила вывески» и только так реагировали жители города на эти события.
А если рисунки не совпадают с вашим представлением о герое или какой-нибудь ситуации в сказке, то вы невольно соглашаетесь с взглядом художника, так он свеж и убедителен.
Общеизвестно, что сильный художник может изменить читательское представление об образе героя книги и может помочь понять, раскрыть идею литературного произведения.
В иллюстрациях Кокорина есть эта убедительность, которая покоряет мастерством, озорством, игровым моментом, фейерверком радостных красок.
Кокорин говорит рисунками с маленьким читателем, с начинающим свой путь человеком о самых серьезных вещах на свете, и говорит весело, шутя. Каждый раз, когда Толя дарил мне очередную книгу с картинками, я читал и закрывал ее с чувством тихой радости и с улыбкой.
Потом кидался к телефону выражать свои восторги, но часто по заведенному у нас с ним порядку-восторги в иронической форме. Несколько раз мы ездили вместе с Кокориным в разные страны. Много раз, путешествуя потом без него, я считал необходимым для себя расставить пошире ноги, плотно «прирасти» к этой новой для меня земле, слиться с ней и напряженно, по-кокорински взглянув, провести в альбоме только одну упругую нужную линию, как бы обводя контуром изображение. «Не волоси!» - говорил Анатолий Владимирович, глядя на «мохнатый» рисунок, и его лицо светилось, брови ползли вверх, а веки прикрывали глаза. Он излучал веселость.
«Труден был путь к лаконизму»,- любил он повторять, отбиваясь от моих замечаний, что, мол, очень уж упростил пейзаж или очень обобщенно, до схемы - лошадь или козу.
Потом, глядя на рисунки в его альбомах и книгах, я поражался, как органично у него ложится рисунок на лист, как соседствует с текстом, шрифтом, как сама линия весело вьется, а где и рвется, как крошится угольный карандаш под напором темперамента, охватывая контуром фигурки трогательных героев Андерсена.
Взгляните на его станковые композиции и зарисовки, где к линейному рисунку присоединяется акварель. Виртуозно, широко, разнофактурно он окрашивает лист широкой щетинной кистью, а рядом волнуется острейшая карандашная линия.
Он работал с удовольствием и, работая, напевал.
И еще одна особенность. Он рисовал в альбом не наброски для памяти, а творил готовые, законченные произведения, которые дома без поправок ложились в паспарту. Их можно было сразу отправлять на выставку! Уже немолодой и не очень здоровый, как он мгновенно мобилизовывал себя на работу! Без прикидки, без раскачки, немедленно распахивал альбом и. невзирая на жару или ледяной ветер, дождь, буквально врывался в пейзаж, интерьер, лицо человека... потом, придя в гостиницу, валился на кровать... Рисунок эгоистично забирал всего Кокорина.
Однажды мы с ним подошли на выставке к его иллюстрациям к «Севастопольским рассказам». Я сказал: «Этот бы рисунок надо снять!» Он: «Пусть повисит!»
Он мучительно долго и строго отбирал рисунки на выставку, но отобрав, был уверен в правильности отбора.
Если я спрашивал его мнение о моих работах, и ему не нравилось, то он, преодолевая свою природную деликатность, говорил с трудом, но всю правду. Честность.
Много лет мы с ним играли в Учителя и ученика. Тема была постоянной: беспутный гуляка-ученик и мудрый, отечески заботливый учитель. Перебираю книги, альбомы, письма Кокорина за тридцать лет. Вот некоторые дарственные надписи:
На альбоме «В Голландии». Случилось так, что он потерял в Амстердаме свой складной стульчик. Я отдал ему свой. «Как учителю». Нарисован стульчик и написано: «Дорогой Витя, всегда буду помнить со слезами благодарности».
На книге «Конек-Горбунок» Ершова:
«...Витя, опять прошу тебя, не будь строгим по поводу хвостов, количества пальцев на руках и т. д. и т. п. Несмотря на все эти непорядки, книга получила Диплом I степени.
7.N.84»
На книге «Письма с мельницы» А. Доде:
«...Признаться, здесь Вите будет трудновато, разве что конь на стр. 174 да овечки на стр. 8.
Учитель, отец А. Кокорин. 16.11.84»
На Новый год он подарил нам голубой штоф 1877 года. Надпись «Ученику от учителя».
Альбом «Анатолий Кокорин. Графика».
Надпись: «... Этот толстый альбом наполнен безграмотными рисунками: четыре пальца на руках вместо положенных пяти, лошади похожи на собак, собаки на овец... и все же. Говорят, в них что-то такое есть - есть то, чего нет у других. Ваш Толя. Март 1985»
В моих посланиях к нему я просил:
«Учитель, воспитай ученика, чтоб было у кого потом учиться! (Е. Винокуров)»
Новогодними поздравительными открытками мы обменивались много лет. Обязательно с рисуночком.
Толя заранее очень волновался. Какого зверя год? Собака, кабан, заяц? Какого цвета?
Жаловался, что не может нарисовать зайца, и т. д. Потом прекрасно все получалось. И звери были из его сказок. Правда, не каждый год он рисовал зверей. Иногда себя, свою семью. Однажды - себя, лежащего на животе, в руках и босых ногах четыре кисточки. Очень милые смешные рисунки Однажды я устроил у нас дома выставку «поздравительных открыток». Повесили афишу на лестнице у лифта. Разослали пригласительные билеты. Экспонировались открытки О. Верейского и А. Кокорина. Был вернисаж. Была статья «Малые шедевры». На банкете Кокорин выступил с речью на немецком языке, изображая гостя из ГДР. Нес абракадабру. Его рисунки и здесь, собранные за восемнадцать лет, смотрелись прелестно. На открытке 1981 года он нарисовал нам Андерсена, опирающегося на трость, помахивающего цилиндром и приветливо улыбающегося. Подпись: «Этот товарищ тоже поздравляет и мечтает попасть в уникальную коллекцию Цигаля...» Толя постоянно думал об Андерсене.
Друзья Анатолия Владимировича считали, что у него есть сходство с Жаном Габеном. Во всяком случае, он был внешне артистичен и одарен музыкально, с блеском играл в пародиях, капустниках и домашних спектаклях. Бог щедро одарил его чувством юмора. На день рождения М. В. Куприянова мы явились поздравить юбиляра маленькой пьесой.
Кокорин был в костюме Рембрандта, Леонид Сойфертис - Хальс, Владимир Цигаль -Пиросманашвили, Мирель Шагинян - дочь Тициана Лавиния, Виктор Цигаль - Тициан, автор стихов и ведущий - Юрий Казмичов. Лавиния на блюде подносила подарки. Гротескные костюмы из подручных тряпок и бумаги, береты, перья, трико.
К сожалению, пьеса утеряна, сюжет позабылся, но аромат остался в памяти.
Кокорин играл самозабвенно. Мы подыгрывали как могли. Зрители и сами артисты хохотали до головной боли.
После совместной поездки в Голландию, в 1960 году, я сделал серию акварельных рисунков о Голландии. Они пролежали лет двадцать, и никто их не видел. А примерно в 1980 году я придумал «ключ» к этой серии. Нарисовал композиционный портрет «Кокорин в Голландии». Он объединил листы серии, стал их центром.
В портрет я пытался вложить впечатления о наших поездках и свое отношение к другу.
Виктор Цигаль
7 июня 1987 года
Использована репродукция: В.Цигаль "Кокорин в Голландии", 1978 (из серии "В Голландии") - с сайта
sovcom.ru