Девять историй о гитаре. История четвертая.
Батов
Мелочным презрением и мелочной завистью я объясняю привычку описывать развитие русской гитары - отдельно от развития европейской. Истоки ее ищут где угодно - в Польше, в Австрии, даже в Англии, где гитары отродясь не было. Плохо понимаю - разве разумно транзитные страны считать материнскими? Разве, заказывая стейк в забегаловке, мы правда считаем, что на заднем ее дворе - пасутся тучные коровы, одну из которых прикончили накануне нашего обеда?
В то время по Европе ходил один тип гитары (кроме, разве что, Германии) - с некоторыми мелкими особенностями, присущими каждой стране. Только войны Наполеона изменили мир настолько, что с миром изменилась и гитара.
Но Батов построил русскую гитару ДО реформ Агуадо, до нововведений Лакота, до патента Штауффера. Если у Ивана Краснощекова уже явственно можно видеть европейское влияние (того же Агуадо), то гитара Батова - совершенно уникальна.
Русская гитара, - в том виде, в каком нам ее представил Батов, - была такой.
Форма у нее была европейской - приталенной, слегка барочной. Гриф - и это очень важно! - сразу стал навесным, с возможностью регулировки винтом. Мы просмотрели множество экземпляров русских гитар - и не нашли ни одной, где гриф бы крепился сверху корпуса, т.е. был бы приставным. Европейские мастера тоже давно отошли от барочной традиции приставных грифов, но, все же, время от времени делали гитары с такими грифами - в виде стилизации под старину. Да, господа, винтаж ценился уже во времена самого винтажа. Русская механика заняла промежуточную позицию между совсем простой фрикционной и дорогой червячной.
Струны мотали на конусные колки, но они имели механизм фиксации. Фрикционные колки закреплялись за счет трения конуса в отверстиях головы, русские же колки - дополнительно зажимались какими-то винтами, шайбами - в общем, всем, что подходило. Гриф сначала был английский - радиусный - такой мы видим у Батова, а в конце XIX века, когда венская школа завоевала половину Европы - стал венским, плоским. А головки…. Русские гитарные головы - это просто сказка. Это и традиционные восьмерки, и пролетки, а самые красивые - лиры.
Итак, что же там с Батовым.
Об Иване Андреевиче Батове - очень много информации в книгах и даже в сети. В этих статьях можно запросто запутаться, а мы путаться не будем, потому что знаем, что все они основаны только на трех источниках:
1. на очерке В.Бурнашева 1833 года в «Русском Страдивариусе»,
2. на некрологе М.Резвого 1841 года в «Северной Пчеле» и
3. на архивах Шереметьевых.
А раз так - в топку разные статьи. Из трех источников мы и возьмем то немногое, что нам нужно в этом очерке. Не переписывать же, в самом деле, две статьи - в третью? А три - в четвертую. Хотя так делают одаренные журналисты в особо запущенных случаях.
Я уже писал, что школа всех европейских гитаристов и лютье - до единого - сводятся в одну историческую точку - к падре Базилио. Ну вот кого нам взять для примера? Нашего современника - испанца Эмилио Пухоля. Он умер в 1980 году.
Эмилио Пухоль
Учился он у Тарреги.
Таррега учился у Аркаса.
Лакаль Хулиан Аркас.
Франсиско Таррега.
Учитель и ученик.
Аркаса учили по классическому методу Агуадо.
Дионисио Агуадо
А Агуадо (вспоминаем прошлую статью) - был учеником падре Базилио.
И так - все. До единого.
Не верите?
Агуадо был приятелем Сора. Который, кстати, был приятелем русского гитариста Михаила Тимофеевича Высотского.
Фернандо Сор
Который учился игре на гитаре где? Правильно вы говорите - в аббатстве Монсеррат, одним из подразделений которого был колледж, где преподавал падре Базилио.
Где же историческая точка, к которой можно свести гитарные школы России?
Где тот русский падре Базилио?
Нет такого. И никогда не было. Русские гитаристы и русские лютье - самородки.
Батов, к примеру, плод прихоти дворовой знати.
Батова не было бы без Шереметьевых. Совершеннейшие фанатики искусства, они были и строителями, и благотворителями, и благодетелями и меценатами. А нас интересует, что в своих имениях - они тоже строили театры, набирали труппы актеров и целые инструментальные коллективы. Представим себе несколько имений, в них несколько театров, в которых - десятки (сотни?) инструментов. И что же делать, когда те ломаются и расстраиваются?
Можно выписать мастера из Европы, содержать его, холить и лелеять - лишь бы не захворал - и ни в коем случае не обижать. Иначе развернется, уедет в свою Вену - и играй потом на расстроенной виолончели как хочешь. А можно - воспитать своего мастера с нуля. Найти одаренного мальчика - отдать в обучение - и посмотреть, что из этого выйдет.
Видимо, Шереметьевых любил Бог, потому что мальчик нашелся сразу - и сразу такой, что заболел музыкой и так не смог выздороветь. Крепостного мальчишку отдали какому-то Владимирову в Москву, который, - как говорят - был лютье. Кто такой этот Владимиров - мы не знаем. Зато знаем, что по описаниям современников, Иван Андреевич Батов - мало у него учился, много подметал полы, но и много наблюдал.
Приведем цитату из «Северной Пчелы» 1833 года:
«Внимательность Батова простирается до того, что он имеет подробные мерки с разных инструментов лучших мастеров, и он готов двадцать раз снять деку, коль скоро находит малейший недостаток, которого можно было бы избегнуть. (…) Все сие объясняет, каким образом из простого ученика Батов стал на степень первоклассного мастера и приобрел себе европейскую известность».
Секрет гения - незамысловат, но как же сложен. Он брал инструменты - и вымерял у них все, что поддавалось измерению. Каждую скрипку, каждую виолончель, каждую гитару. У него накопился целый архив цифр - и вот на этой базе - он стал делать инструменты самостоятельно. Это, конечно, поразительный случай. Не будем говорить, что уникальный - нет, не уникальный. Торрес тоже не имел учителей, а равно - учеников. Но, все же, поразительный.
Гитары Батова имели свои особенности, которые сильно отличают их от гитар мастеров следующего поколения. Это - гитары классического периода, периода до Агуадо и Штауффера. Гитары - до романтического периода гитарной инженерии.
Они все имели довольно толстую и прочную деку. Звук их - не громогласный, очень спокойный и внятный. Это все оттого, что в это время не вошли в моду клавишные. Фортепианные колокольные водопады - не заставляли дребезжать хрусталь и витражи, а популярностью пользовались скромные камерные посиделки, которые, если нужно было прибавить громкости, расцвечивались цыганами, шутами, медведями и контр-адмиралами.
Батов настолько ценился, что Шереметьевы ни за что не хотели отпускать его. Князья предлагали за виолончели Батова - цену имения, а сам он так и оставался крепостным. В конце концов, баре скрепили сердце - и за какой-то исключительный инструмент (говорят, за виолончель) - отпустили его на волю. Конечно же, никуда он не убежал - и остался придворным шереметьевским лютье, зато приобрел больше свободы и больше возможности зарабатывать. Он даже попытался открыть собственную школу, но увы. Люди, заболевшие музыкой, принимают только себе подобных, а к Ивану Андреевичу на обучение приходили мальчики, которые считали, что строгать контрики - легче, чем чистить конюшню. Он всех отсылал восвояси - и в итоге - не оставил после себя ни одного ученика.
Помер в 1841 году.
Вместе с ним померла и уникальная русская гитара. Следующий великий лютье - Краснощеков - сделал уже симбиоз венской гитары и парижской.
Гениальная Лещенко-Сухомлина. На стене у нее - гитара Батова, а у ног, видимо, Краснощекова.
© Кудрявцев Алексей